Дэн Шорин - Большой космос (сборник)

На обратном пути хрононавты увидели неясную тень, мелькнувшую в одном из боковых проходов.

— Мне показалось, или это питекантроп? — спросила Инга.

— Похоже на то, — ответил палеоисторик. — Неужели питекантропы способны пройти тест Тьюринга?

— Всё гораздо проще, чем вы можете себе вообразить, драгоценный профессор, — сообщил Мурзик. — Мы просто не закрыли за собой дверь.

В пещере, ведущей внутрь великой-скалы-шаманов-о-которой-рассказывают-легенды, жили духи. Только так Грбыр мог объяснить свечение-похожее-на-первую-зарю, исходящее из стен. Неслышно следуя за уродливыми-существами-шаманами-в-грубых-шкурах-без-меха, Грбыр впервые в жизни ощутил страх перед духами. Скорчившись в дальнем углу, он наблюдал, как шаманы камлают, тыкая белыми кривыми пальцами в горящие на стене искры. Что-то у них не получалось, потому-то камлание сменилось вялым переругиванием, после которого уродливые-существа-шаманы-в-грубых-шкурах-без-меха развернулись и пошли обратно. Грбыр едва успел спрятаться в боковом проходе. Когда чужаки скрылись из виду, Грбыр проследовал в большую пещеру с горящими на стенах искрами. Шаманы всех известных Грбыру племён приходили в места-где-собираются-шаманы, чтобы просить для своего племени удачной охоты и здоровых детей. Грбыр подумал, что он тоже теперь шаман, раз попал вглубь великой-скалы-шаманов-о-которой-рассказывают-легенды. Он подошёл к стене и нараспев продекламировал «Я хочу много еды и много женщин, я хочу быть главой великого племени, о котором сложат легенды. Я хочу попасть туда, где меня ожидает моё племя. Я нарекаю это место «эдемом».

Хрононавты уже отошли от корабля чужих, когда тот легко, словно ничего не весил, поднялся в воздух и медленно, словно нехотя, растворился в ночном небе.

— Что случилось? — выдавил Фёдор Игнатьевич, ошеломлённо глядя в небеса.

— Полагаю, коллега, встреченный нами питекантроп смог разобраться с управлением звездолёта и улетел к одной из обозначенных на карте звёзд, — сообщил Мурзик упавшим голосом.

— Но как ему это удалось?

— Вначале было Слово, — вздохнула Инга, запоздало осознав происшедшее. — Нужно было просто вербально произнести название звезды, куда мы хотим лететь, вместо того, чтобы как идиоты тыкать в него пальцами. И корабль отвёз бы нас туда, куда бы мы ни пожелали.

— Но откуда название звёзд знает питекантроп? — ошеломлённо спросил Константин.

— Он его не знает. Он его придумал, — ответила Инга.

По эту сторону Стикса

Смерть — это наши силы,

это наш труд и пот.

Смерть — это наши жилы,

наша душа и плоть.

Мы больше на холм не выйдем,

в наших домах огни.

Это не мы их не видим –

нас не видят они.

1

Звёзды впрыгивали в объемлющую черноту пространства. Это напоминало субсветовую сварку, когда шальные фотоны вылетают из накопителя и, вспыхивая, отпечатываются на сетчатке. Если резко встряхнуть головой, точки превращались в тоненькие полоски. Космос жил своей жизнью. Было время, когда люди не понимали, что космос — лучший друг человека. Пустота пугала древних, отнимала у них силы, вытягивала энергию. А потом человек научился жить в пространстве. И стал свободен.

Пётр улыбнулся и перевёл взгляд на огромную тушу корабля, визуально казавшуюся больше планеты. Петру нравилась эта картина, нравилось ощущать себя одним из элементов этого величия. Транспорт галактического класса «Евразия» сам по себе не был маленьким — с поверхности планеты он выглядел крупнее звёзд первой величины. Но сейчас, когда Пётр скользил по мононити от ближайшей точки Ла-Гранджа, транспорт казался титаническим китом, попавшим в паутину космических лифтов. Внутренняя подсветка мононитей слабо мерцала на фоне бесконечного космоса. Когда три четверти пути были позади, Пётр переключил ложе на торможение. Слегка тряхнуло. Более опытные товарищи зачастую начинали торможение на четырёх пятых, но Пётр не любил выпендриваться. Лишние полчаса ничего не решат, а головная боль после перегрузки бывает всегда. Когда туша «Евразии» ударила Поля по ногам, он легко спрыгнул с ложа и шустро выскочил за красный круг, обозначающий начало мононити.

Ближайшая шахта была в двух шагах от лифта. Пётр прижал ключ к сенсору и смело шагнул внутрь. Воздух с тихим шипением наполнил шлюз. Пётр стянул скафандр и небрежно запихнул его в контейнер. Только после этого открылась внутренняя дверь, пропускающая юношу внутрь корабля. Спустя двадцать минут он уже был на техническом уровне. Голова слегка кружилась. Впрочем, это было нормально. Уже подходя к своей каюте, Пётр услышал через ушной имплантат голос шкипа:

— Стажёру Петру Стоянову срочно явиться в рубку.

— Принято, — сообщил Пётр невидимым микрофонам, которыми коридор технического уровня нашпигован сверх меры. Беззвучно юноша добавил, где он хотел видеть этого шкипа. И отправился в рубку.

Шкипер Поль Мирер сидел за центральным процессором транспорта и лениво перебирал пальцами по клавиатуре. Большая планетарная база уже была развёрнута, и рубка «Евразии» использовалась исключительно для сбора астрофизических и тектонических сведений о системе. На данном этапе нейрошурф не требовался, и Мирер вполне обходился тактильно-визуальным контактом с ИИ транспорта.

— Радости, — произнёс Пётр, заходя в рубку.

— Радости, — машинально откликнулся Мирер. — Какого космоса на лифте вытворяешь? В последний дрейф торопишься?

— Я на трёх четвертях торможение начал, — обиделся Пётр.

— Думаешь, я сплю за процессором? — фыркнул Мирер. — Вот смотри.

Мирер пробежался тонкими пальцами по клавиатуре.

— Ну и? — Пётр выжидающе уставился на Мирера.

— Три четверти, — удивлённо хмыкнул Мирер. — Визуально казалось больше.

— Когда кажется — вышку надевать надо, — ядовито заметил Пётр.

— А скажи мне, умник, на какой дистанции торможение включать положено. По уставу.

— Рекомендовано на двух третьих. Но частности зависят от абсолютного расстояния, скорости и допустимой перегрузки.

— Во! Две трети, а не три четверти. Как наложу взыскание…

— А кэпу ты это чём мотивируешь? Мол, такой нехороший Пётр Стоянов на трёх четвертях тормозить начал. А он мне наоборот — благодарность, потому как спейсеры поголовно до четырёх пятых даже не шевелятся.

— Умный, — буркнул Мирер, пряча ухмылку в усы. — Лучше бы в колодец спустился.

— А что я там забыл? — просто улыбнулся Пётр. — Сфотографироваться с красными булыжниками, кое-где оставшимися после терраформирования? Оставь это сетлерам.

— А ты, я смотрю, крутой спейсер… — Мирер подавил усмешку. — Хочешь, на торпедах дистанцию пройдём? Я тебя сделаю.

Торпедой, разумеется, назывался не примитивный морской агрегат докосмической эпохи, двигающийся за счёт установленной на хвосте вертушки — аналог такого аппарата просто не смог бы перемещаться в условном вакууме. На космическом арго торпедой звали линейный бот с кормовыми ускорителями, на котором маневровые двигатели были не предусмотрены. Чисто пройти на торпеде сложную траекторию достаточно проблематично, что, впрочем, и послужило залогом успеха гонок на этих агрегатах.

— На что спорим? — флегматично спросил Мирер.

— Желание? — предположил Пётр.

— Два желания, — сделал контрпредложение Мирер.

— Согласен. Смотри, что это у тебя? — Пётр кивком указал на плазменный экран.

— Где? — Мирер лениво скользнул взглядом по дисплею.

— Вон тот ромбик в правом углу! Видишь? Смотри, смотри, пополз!

— Это не ромбик пополз, это планета вращается!

Надо сказать, что планета, несмотря на практическое окончание терраформирования, ещё не имела названия. Сетлеры пока не определились, как они будут называть мир, который станет их новой родиной, а экипаж транспорта со своим извечным презрением ко всему, что имеет гравитацию, попросту называл её планетой.

— Мне показалось, что он сдвинулся относительно вон того горного массива, — не отступал Пётр.

— Глюк, — отозвался Мирер. — Пустотная болезнь. Ты бы лучше что-нибудь из классики почитал. «Как покоряли Марс», например. Или «Лучший экипаж Солнечной». Я этот диск на столе у Кока видел.

Коком на транспорте называли механика пищевых установок. Он добродушно ворчал, реагируя на прилипшее к нему прозвище, однако нисколько не возражал. Прозвище это, как выяснил Пётр, было заимствовано из терминологии ещё докосмической эры. Как и положено любому коку, у него была звезда героя Солнечной, а так же лиловый значок «двести десантирований».

— В космос Кока! — возмутился Пётр. — Ты мне лучше путём объясни, что это за ромбик.