Владимир Моисеев - Наивный наблюдатель

               — Мой котик — майор Кротов. Так я его называю. Мне хочется, чтобы его сознание было записано без ошибок. И вот что еще, запиши ему в мозги, чтобы он купил мне норковую шубку и бриллиантовое колье. Ты можешь, для тебя это пустяк, а мне будет приятно.

               Поверить в то, что майор Кротов вдруг пожелает стать бессмертным мыслителем или, более того, мечтателем, было очень трудно. С другой стороны, можно ли вообще предсказать поведение майора Кротова, прогнозировать его тайные замыслы? Честно говоря, Зимин не всегда понимал, как работает мозг майора. А ведь это была сфера его научной деятельности.

               — Неужели майор Кротов окончательно сбрендил и решился воспользоваться нашими профессиональными услугами? — удивился Горский, выслушав короткий, но насыщенный доклад Зимина о переговорах с Марго. — На его месте я бы не спешил.

               — Ты думаешь, что это правда?

               — А зачем бы еще Марго стала разговаривать с тобой?

               — Ну, знаешь ли!

               — Романтическую версию событий я рассматривать отказываюсь, как абсолютно оторванную от реальности и откровенно наивную.

               — Про Марго я с тобой согласен. А вот про майора мне что-то не верится.

               — Не думал, что майор сломается так быстро, — сказал Горский. — Любой начальник рано или поздно начинает испытывать навязчивое желание распространить свое могущество не только на пространство, но и на время. Это не лечится. Мания величия — заразная профессиональная болезнь начальников. В их мозгах обязательно возникает странная деформация сознания, мешающая адекватно воспринимать реальность. Они действительно думают, что бессмертие вполне справедливая награда за их тяжелый административный труд.

               — Ты считаешь, что записывать сознание начальников на внешний носитель дурно?

               Горский не успел ответить. Дверь приоткрылась, и в кабинет, почти бесшумно, просочился личный секретарь майора Кротова.

               — Работаете? — задал он риторический вопрос и сам же на него ответил: — Работаете!

               Горский с осуждением посмотрел на него, но секретарю было наплевать и на него, и на осуждение, он произнес фразу, ради которой пришел:

               — Вас хочет видеть майор Кротов.

               — Нас? — переспросил Горский.

               — Нет, вот их, — секретарь указал пальцем на Зимина, ему было приятно оставить Горского с носом.

               Идти не хотелось, почти наверняка майор Кротов хотел продолжить бессмысленный спор о любезной его сердцу сферической логике. Надо полагать, приготовил весомые аргументы.

               Участившиеся в последнее время нападки на старую науку Зимин связывал с внедрением государственной идеологии идеального потребителя: сбыт продукции следовало защитить от рационального мышления. Этого требовала экономика. Притягательные стороны жизни, сбросившей оковы детерминизма, были общедоступны и просты для понимания. Жить людям стало намного проще и веселее. К тому же, новые науки были популярны и лучше продавались. С этим спорить было трудно.

               — Проходите, — сказал майор Кротов. — Вижу, что несладко вам приходится. Защищать давно отвергнутые жизнью принципы старой науки — безнадежное дело, но жалеть я вас не собираюсь.

               — На моей стороне логика, а не ваша жалость.

               — Далась вам эта логика. Поговорим об арифметике. Согласимся, что для нас, в нашем мире, дважды два равно четырем, — сказал майор. — Но если вы возьмете за точку отсчета не ноль, а, допустим, пять по одной оси, тридцать четыре по другой, минус двадцать по третьей, то увидите, что дважды два так же будут равняться четырем, НО — эти четыре не будут совпадать с четверкой из первой системы. Вывод. Для того, чтобы любые выводы стали более универсальными, необходимо изначально включать в процесс противоположную точку зрения. Собственно, это позволяет делать шарообразная логика. Несовпадение четверок — вот чем должна заниматься новая наука.

               — Дважды два четыре это вовсе не предположение, а факт, который очень легко доказать: возьмите две спички и приложите к ним еще две. Проделайте это подряд миллион раз. Результат не изменится.

               — Ваше спичечное доказательство не подходит для доказательства каплями воды. Возьмите вместо спичек капли, и вы получите одну каплю. Пусть ее объем стал в четыре больше — и все же для капель-то дважды два не равняется четырем.

               — Арифметика оперирует абстрактными понятиями, а не физическими объектами. Если вы соедините капли — будьте уверены, что в лужице окажется ровно четыре капли. Считайте по поступлению.

               — Вы спорите с очевидным фактом относительности наших знаний.

               — Знания не относительны, относительны лишь наши представления. Если бы знание было относительно, у вас бы не было компьютера, коммуникатора, автомобиля и микроволновки. Вы не смогли бы читать в Интернете предсказания астрологов и общаться в социальных сетях с целителями, поскольку использование этих вещей стало возможным только потому, что техники сумели лучшим образом распорядиться полученными наукой знаниями.

               — Зимин, вы до сих пор считаете, что накопленные человечеством знания абсолютны? Уверены, что дважды два четыре, а сумма углов треугольника точно равна 180 градусам?

               — Для плоского пространства.

               — Пусть будет так. Но рассмотрите их в другой системе координат и увидите, что не все так очевидно. Это ли не доказательство относительности логики?

               — Я не сторонник относительности знания.

               — Но системы координат такие разные!

               — Мы проживаем в трехмерном мире, подчиненном причинно-следственным связям. Наше мироощущение базируется на аксиомах, не допускающих «размытое» прочтение. Как только мы откажемся от привычных аксиом — мир немедленно перестанет быть познаваемым. Со всеми вытекающими последствиями.

               — Почему же все говорят про относительность знаний?

               — Кто говорит? Конкретнее. Не слушайте их. Повторяю, относительны не знания, а наши представления, которые сплошь и рядом могут противоречить логике.

               — А если откроют антиматерию? Или вы попадете в черную дыру? Вы сможете поручиться, что там дважды два будет равно четырем? Отвечайте, как Коперник перед инквизицией.

               — А почему бы и нет. Смело приглашайте инквизицию, дважды два равно четырем. Это не гипотеза, не теорема и даже не аксиома. Это навык счета. Кстати, у Коперника не было проблем с инквизицией, он умер в постели со своей книгой в руках. Церковь считала, что ее представления важнее его знаний.

               — Это у Коперника проблем не было? Не думаю, что инквизиция с ним шутила, тем более что людей реально сжигали.

               — Не было у инквизиции к Копернику претензий. Вообще. Более того, в течение ста лет после его смерти книга его свободно распространялась.

               — Хорошо. Поставим на место Коперника Галилея, — упорствовал майор Кротов.

               — Пожалуйста, это не поколеблет принципов логики.

               — А если на место Галилея попадете вы?

               — Спасибо, я этим не интересуюсь. Мания величия не самое сильное мое качество, — твердо сказал Зимин, хотя некоторый холодок по его спине все-таки пробежал. Ему было непонятно, упомянул майор Галилея, как аргумент в споре, или это была скрытая угроза.

               Майор улыбнулся.

               — Я все чаще думаю, что вы слишком умны для нашего учреждения. На вашем месте я бы подыскал себе другое место службы, где бы вы смогли полнее раскрыть свои таланты, наличия которых я ни в коем случае не отрицаю.

               — Спасибо, меня здесь все устраивает.

               — Демонстрируете расчетливый эгоизм?

               — Вовсе нет. Пытаюсь точно описать свое отношение к работе под вашим руководством.

               — И все-таки нам с вами придется расстаться.

               — Не по моему желанию.

               — Вы меня неправильно поняли. Мы продолжим наше общение, только я не буду больше вашим начальником.

               — Как это?

               — Я стану вашим пациентом. Вы с Горским запишите мое сознание на внешний носитель.

               После разговора с Марго сообщение не произвело на Зимина того ошеломляющего впечатления, на которое было рассчитано. Он был подготовлен. Но, честно говоря, он думал, что Кротов умнее, и чувство самосохранения у него развито сильнее.