Михаил Тырин - Дети ржавчины
– А Гришаня?
– Его уже увезли в город. Он что‑то никак в себя не мог прийти. Но вроде опасности нет. Надо и нам по домам разбегаться. Пойдем, доложимся начальнику, он обещал дать машину до города.
– Полностью тебя поддерживаю. На работу завтра будем выходить?
– Как хочешь. Я, пока не высплюсь, никуда не пойду. Почему‑то жутко спать хочется. Доктора сказали, что все в порядке, просто отдохнуть нужно.
Он подкрепил свои слова широким зевком. Только теперь я заметил несколько ссадин у него на лице.
– Петя, а что, у меня такая же исцарапанная физиономия?
Он посмотрел на меня, махнул рукой.
– Нормальная. А вот у Гришани фонарь под глазом. Ему не повезло…
…Мы подъезжали к городу вместе с сумерками. Мне так лень было доставать ключи, что я стучал в дверь, пока Лерка не открыла.
– Никакого ужина, – сразу сказал я. – В душ – и спать.
Лера очень понятливая и никогда не станет донимать расспросами. Когда я выбрался из ванной комнаты, постель была уже приготовлена. Я завалился в нее и почувствовал, как напряжено тело. Хорошо бы сейчас сто грамм для снятия стресса. Жаль, не держу дома спиртного.
Через минуту Лера принесла кружку чая и бутерброд с моим баварским сыром. Умница. Чувствует, что ужинать я отказался только от усталости, а на самом деле голоден, как волк. Надо будет завтра обнять ее, сказать что‑нибудь хорошее. Она так это любит. Не забыть бы только. Скорее всего забуду, как всегда.
– Олежек, – я увидел, что она очень смущена. – У меня туфли совсем протерлись. А я как раз нашла недорогие. Мне половину денег мама дала, а остальные я, если можно…
– Нет, нельзя, – остановил я ее. Затем поставил пустую кружку на пол и свалился на подушку, на лету закрывая глаза. – Завтра отдашь маме ее половину, потом возьмешь в моем столе деньги и купишь все, что надо.
– Мне только туфли, – обрадовалась Лера. – Я как раз нашла дешевые, хорошие…
– Не надо «дешевые хорошие». Купи просто хорошие, – я уже начал засыпать. – Все, я сплю. И ты ложись.
– Сейчас лягу, только рубашки достираю.
Она погладила меня по руке и вышла. Я услышал, как плещется вода в ванной. Лера стирала мне рубашки. Надо будет все‑таки похвалить ее завтра.
Я часто ловлю себя на мысли, что несправедливо равнодушен к ней. Я почти не замечаю женщины, которая ждет меня допоздна над кастрюлями с остывшим ужином, которая встает на час раньше, чтоб приготовить завтрак и почистить мне ботинки, бегает с тяжелыми сумками по магазинам, избавляя меня от всяких домашних проблем. Которая, наконец, просто любит меня – искренне и бескорыстно.
А между тем, я обязан ей не только завтраками и всегда чистыми рубашками.
Через некоторое время после гибели Надежды я остался совсем один. Это произошло, когда всем надоело приходить ко мне. Странно, но до этого я даже не предполагал, каким мучительным может быть одиночество. Человек‑одиночка представлялся мне независимой, немного загадочной фигурой со своим тайным миром. Оказалось, что фигура эта вовсе не загадочная, а просто жалкая, и ничего более. Это я узнал по себе.
Одиночество навалилось на меня во всей своей неприглядности. Я не хотел возвращаться домой после работы. А возвращаясь, трепетно заглядывал в почтовый ящик – вдруг там какая‑нибудь весточка из внешнего мира? Но ящик обычно был пуст. Я поднимался по лестнице, чтобы взглянуть на дверь – может, кто‑то оставил в ней записку? Может, кто‑то вспомнил наконец обо мне и кому‑то я оказался нужен?
Но и записок не было. Никто обо мне не вспоминал.
Дома я включал погромче телевизор, чтобы разогнать вязкую застойную тишину, и жарил картошку или яичницу. Выглядывая в окно, видел стариков, играющих в домино, и завидовал им.
Я даже боялся засиживаться в туалете – вдруг позвонят в дверь, а я не успею добежать и открыть.
Но в мою дверь никто не звонил. А если и звонили, то это оказывались либо вечно спешащие женщины из ЖЭУ, либо какие‑то беженцы с просьбой дать денег или колбаски.
А потом появилась Лера.
Оказалось, мы учились в одной школе, только она была на класс старше. Все эти годы я, конечно, каждый день видел ее, но видел каким‑то боковым зрением, и Лера в моей памяти почти не отложилась.
Уже после школы мы как‑то раз случайно увиделись с ней в одной компании и после этого стали здороваться. Просто слегка кивали друг другу при встречах. Эти встречи были частыми, потому что мы по‑прежнему жили в одном районе. Но это ничего не изменило. В моей жизни ее по‑прежнему не было.
Потом произошло несчастье с Надеждой. С тех пор я стал здороваться с Лерой куда более тепло и приветливо. Я в ту пору особенно остро ценил своих знакомых – и близких, и далеких, и случайных. Однажды мы заговорили друг с другом на автобусной остановке. Потом нашелся какой‑то повод вместе зайти ко мне. И все. Как‑то незаметно, легко, естественно она заполнила мой опустевший дом. И осталась в нем.
Я стал охотнее возвращаться туда. А потом Лера с огромной радостью узнала, что я, оказывается, не против, если к нам будут заходить ее подруги. В моем жилище наконец‑то снова зазвучали живые голоса и смех. Одним словом, стеклянный шар, отделивший меня от мира людей, дал трещину…
Гораздо позже от одной из ее подружек я узнал под большим секретом, что неприметная угловатая девочка Лера еще в восьмом классе влюбилась в мальчика Олега, который был на целый год ее младше. А так как в силу различных причин выйти замуж ей не удалось, детская влюбленность непостижимым образом выжила и дождалась своего часа.
И еще не раз в стремительно бегущем потоке времени и дел я останавливался и задумывался. Я ведь должен быть по гроб ей благодарен. Я должен хотя бы иногда показывать ей это. В такие минуты мне хотелось подарить Лере огромный букет. Или пойти вместе с ней в магазин и просто так, без повода, купить самый роскошный наряд.
Но все забывалось, все выветривалось, все откладывалось на потом. А Лера продолжала все так же стирать, готовить, заботиться, любить, ничего не требуя взамен. Я был рядом – этого было достаточно.
…Посреди ночи я вдруг проснулся. Лера сидела около и пристально вглядывалась мне в лицо.
– Олежек… Что случилось?
– Что? – переспросил я, медленно вырываясь из мира снов.
– Ты почему плачешь? Ты уже целый час плачешь!
– Плачу?
Я вскочил. Сна как не бывало. Потрогал лицо – глаза и щеки оказались мокрыми. Я был поражен: я не плакал уже много лет, я не выдавил из себя ни слезинки, даже когда навсегда прощался с единственной любимой женщиной.
И тут меня посетило странное чувство. Оно появилось ниоткуда, сжало сердце холодными тонкими пальчиками, подержало совсем немного – и ускользнуло прочь.
– Подожди, – пробормотал я, поднимаясь с кровати. – Не ходи за мной.
Лера – умница. Она не пошла, хотя, я это знал, ей очень хотелось быть сейчас рядом. Я включил свет на кухне, уселся на холодную табуретку. Уши сдавила удушливая ночная тишина, ее не разгоняло даже шипение прохудившегося водопроводного крана.
Что это было? Я пытался вернуть в памяти и расшифровать посетившее меня необычное состояние. Я был уверен, это не пережиток дурного сновидения, а что‑то совсем другое…
Немного тоски, немного бессилия, немного ласкового тепла от какого‑то ускользающего воспоминания. Маленькая скоротечная трагедия…
Я продолжал сидеть, поджав мерзнущие ноги, глядя на равнодушно белую поверхность холодильника. Шипел кран. Горела желтая лампочка над головой. Попытки разобраться в себе ничего не давали. Я был убежден только в одном: что‑то во мне изменилось, порвалась некая ниточка или лопнула скорлупа, хранившая нечто важное, бесконечно далекое и дорогое.
Утро вечера мудренее, решил я наконец. И отправился спать. Свет уличного фонаря отразился в открытых глазах Леры. Вот ведь дуреха, не уснет, пока я не успокоюсь.
Я устроился поудобнее, закрыл глаза. И тут… Вот оно! Я увидел то, что тайком выжидало в бездне подсознания, оно наконец выглянуло из мрака, показало свой маленький кусочек.
У меня заколотилось сердце, а все остальные части тела онемели, словно бы сейчас решалось – жизнь или смерть.
Не сошел ли я с ума?
…Пронзительно синее небо. До горизонта – степь, покрытая редкой бледно‑зеленой травкой. Где‑то рядом водоем – блики играют на стенах приземистых строений с круглыми крышами. Все настолько яркое, реальное, полное мелочей и деталей, словно я сижу перед телевизором, а не лежу с закрытыми глазами на кровати.
Я не выдержал и открыл их. Видение растаяло.
– Не спишь? – прошептала Лера.
– С чего ты взяла?
– Слышу, как ты дышишь.
Я повернулся на бок, закопался в одеяло, чтобы меня было не видно и не слышно.
Через минуту картинка вернулась. Теперь она принесла с собой шум ветра и даже запахи. Я почувствовал, что могу шагнуть в нее из темноты своей спальни, словно на ярко освещенную сцену. Каждую секунду рождались новые подробности и ощущения, и вскоре я уже чувствовал даже солнечное тепло на лице.
