Николай Романецкий - Искатели жребия
— Александр. Можно Алекс. Что-то я тебя не видел, когда законтачивали дэй-дримы.
— Да, я сегодня немножко опоздала. Мама пыталась устроить мне сеанс воспитательной игры. Но когда штурмовали лагерь, я уже была. А потом ты куда-то слинял с Виткой, и мы так и не смогли познакомиться. Я из Оксфорда, Англия.
— Санкт-Петербург, Россия.
— О, русских у нас становится все больше. — Она перехватила его взгляд, выпрямила спину и отвела назад плечи так, чтобы грудь обтянулась еще рельефнее. — Ты ведь новьёк?
— Да.
— С Виткой давно знаком? Калинов решил сказать правду:
— Вчера в первый раз увидел. — Он заметил, что в ее глазах загорелся лукавый огонек. — А разве это имеет какое-то значение?
— Нет, конечно… Просто мне показалось… Она не договорила, но огонек в глазах оказался достаточно красноречивым. Калинов выразительно пожал плечами и тут же сообразил, что жест его можно расценить по-разному.
Ну и что, — сказал он себе. — Разве я здесь не для того, чтобы собрать о них побольше информации?
Флой, похоже, расценила его жест однозначно. Глаза ее стали блестящими. Она оглядела сидящих вокруг типов. Теперь типы не обращали на нее никакого внимания.
— Мне понравилось твое поведение при штурме лагеря. Для новьёка ты вел себя на удивление собрано.
— Прикольно было. — Калинов изобразил на физиономии улыбку скромный мальчик. — Хотя сама ситуация показалась мне неожиданной.
Флой кивнула:
— Конечно… Но ведь это был дэй-дрим Зяблика, а он у нас шнурик с выкрутасами.
— А это не один из его выкрутасов? — Калинов обвел глазами ряды столов.
Флой усмехнулась:
— Не у одного же Зяблика бывают выкрутасы!
— Вот только эти куклы все портят. Надо было привлечь всамделишных людей.
— Нет! — Флой энергично мотнула головой. — Не все можно показывать всамделишным людям.
— А мне, выходит, показывать можно все?
— Ты не производишь впечатления болтуна, и потом… Ты какой-то… основательный, а наши мальчики похожи на флажки, трепещущие на ветру.
— Ну, положим, Клод-то не очень похож на мальчика.
— Клод? — Она фыркнула. — Мальчиком можно быть и в сорок, а Клоду едва за двадцать перевалило. Все, кто становятся взрослыми, линяют из Дримленда, а Клод все возится с нами. Никак не может решиться на обряд обручения с жизнью.
— Как ты сказала? Обряд обручения с жизнью?.. Это еще что такое?
— Когда-нибудь увидишь… Хотя я бы скорее назвала его изгнанием во взрослые. — Флой замолкла. Судя по всему, развивать затронутую тему она была не намерена.
— А ты, стало быть, больше любишь взрослых, — сказал Калинов. И добавил, вспомнив свою молодость: — Папиков!
Освещение в зале не позволяло рассмотреть краску на ее лице, но Калинов был уверен, что и при обычном освещении она не выглядела бы покрасневшей. Впрочем, глаза она все-таки отвела.
— Только не пойму, почему ты ищешь их здесь, — продолжал Калинов. — Ведь ты сама сказала, что взрослых в Дримленде нет. — Он изобразил внезапную догадку. — А, понял… Ты их любишь, но боишься. Вот поэтому и демонстрируешь свои прелести перед толпой кукол. Так безопаснее.
Она опустила голову, помолчала. Кажется, ему-таки удалось задеть ее.
— Какой умный шнурик! — сказала она наконец ядовито. — Ну да ладно, мне нравятся умные… Вот только ответь: сам-то ты что ищешь в Дримленде? Ведь ты не производишь впечатления несчастного ребенка, обиженного взрослыми.
Он крякнул, взял ее за руку.
— Извини, Флой! Я вовсе не хотел тебя обидеть. — Он пожал ее ладонь.
Она подняла на него огромные глаза. В уголках глаз дрожали слезинки.
Господи, — подумал он — зачем я так с ней? Разве она виновата, что ей хочется того, чего она не может достичь в жизни? Разве она виновата, что ей хочется того, чего родители никогда не одобрят? Как же, дочка двух ученых сухарей — и вдруг артистка стриптиз-кабаре! Да никогда!
— Ты меня не очень-то и обидел, — сказала она наконец. — Отец никогда не обращал на меня никакого внимания. Его любовь — марсианская флора. А мама, кроме него, никого в жизни не замечает. И всякий раз, когда им надо на Марс, меня сплавляли к бабулькам и дедулькам. А теперь со мной и совсем трудно! — Она махнула рукой.
А бабульки да дедульки — пуритане из замшелого века, — подумал Калинов. Но говорить ничего не стал. Просто погладил ее пальцы.
Она посмотрела на него с благодарностью, вытерла тыльной стороной ладони две мокрые дорожки на щеках. Спросила:
— Почему рядом с тобой так зыково? Ни с кем из наших я не чувствовала себя так… уверенно, что ли?
— А я еще не ваш?
— Нет, конечно. Нашим сразу не становятся. Вон Вампир уже месяц с нами… Впрочем, мне сказали, ты сам все видел. Так что не все у нас задерживаются… Но ты так и не ответил на мой вопрос. Чем тебя привлек Дримленд?
Калинов выразительно пожал плечами:
— А бог его знает!.. Я и сам не пойму. Нравится мне у вас. Метелки симпатичные, шнурики — ништяк.
Она пристально смотрела ему в глаза, но он выдержал этот взгляд.
Как легко вас всех обмануть, — думал он. — Чуть-чуть невинности во взоре, чуть-чуть правды, и вы тут же покупаетесь.
Похоже, Флой нашла в его глазах то, что искала. Во всяком случае, ее напряженное личико смягчилось, а потом она и вовсе улыбнулась. Обвела взглядом зал.
— Значит, тебе не нравятся мои зрители? Мне они тоже не нравятся: у них не бывает неожиданных поступков. — Она взяла Калинова за руку и оглянулась на соседний стол.
Блондин, сидевший за столом, вышел из состояния равнодушной тупости и неторопливо направился к Калинову.
— Эй, шнурик! — Голос был негромок. — Пойдем-ка проветримся. Есть разговор.
Калинов сразу все понял. Он смерил блондина испепеляющим взором, поднялся и заявил:
— А чем здесь не место для разговора? Блондин замахнулся.
Конечно, Флой, по-видимому, умела драться, но ее умение не шло ни в какое сравнение с умением Калинова. Во всяком случае, ее блондин замахивался так долго, что Калинов вполне успел сгруппироваться и коротким ударом в челюсть отправить противника в нокаут. Только длинные ноги мелькнули в воздухе, когда блондин перелетел через свой стол. Флой смотрела на эту картину с восторгом, а к Калинову приближались уже несколько человек.
С ними справиться оказалось еще проще: ведь они только мешали друг другу. Дальше пошел обыкновенный плохонький боевик. Перед лицом мелькали кулаки, исчезали и вновь возникали искаженные разыгрываемыми эмоциями физиономии. Разыгрываемые эмоции не мешали физиономиям оставаться тупыми. Калинов даже рассмеялся: так потешно они выглядели. Но потом он обнаружил, что те, кого он, казалось бы, укладывал замертво, как ни в чем не бывало поднимаются с пола и вновь ввязываются в драку. Тут ему стало не до смеха — он понял, что его замысел уложить весь зал к ногам Флой может оказаться невыполнимым: силы уже не те.
А потом Флой истошно завизжала. Калинов улучил момент и сумел оглянуться на нее. В девчонку вцепились двое, тянули ее за руки в разные стороны, словно желали распять на спинке кресла.
Да ты никак еще и мазохистка, милая моя, — подумал Калинов.
Он сумел выбраться из кучи-малы и быстренько раскидал статистов-насильников.
— Линяем! — шепнула Флой и потащила его на сцену.
Калинов бросил взгляд в зал. Статисты теперь дрались друг с другом и не обращали на юную пару никакого внимания. Флой тянула Калинова за драпировку. Ну, и будь что будет, подумал он и шагнул за девчонкой.
Они очутились в длинном коридоре, тускло освещенном единственным светильником. Шум драки оборвался. Калинов не сомневался, что никого из статистов уже нет в зале: они свою роль в спектакле сыграли и за ненадобностью отправлены в небытие. Он посмотрел на девушку.
Флой впилась в него огромными, широко распахнутыми глазами и как-то неуклюже, бочком, шагнула к нему. Девичьи руки обвили его шею, и губы прижались к его рту. Губы были горячие, как июльское солнце, а руки требовательны, словно судебный исполнитель. Калинов с трудом оторвал ее от себя, сделал шаг назад, уперся спиной в стену коридора. Искусительница утробно проворковала что-то и вновь прижалась к нему, стремясь собой размазать его по стене. Низ ее упругого живота превратился в самостоятельное существо и выделывал такое, что Калинов в очередной раз пожалел о своем возрасте.
Увы, любовник ничем не мог ответить любовнице. Калинов стоял, безвольно опустив руки, и только вздрагивал от прикосновения девичьих прелестей. В конце концов ему стало настолько жаль ее, что он не удержался и отечески погладил Флой по пшеничной головке. Она расценила этот жест по-своему и удвоила усилия. Однако вскоре до нее дошло, что ее живот не находит у партнера той упругости, которую ищет.
