Андрей Валентинов - Сфера
«Там» я несколько раз пытался взяться за карандаш — срисовать кое-что по памяти. И этот, исчезнувший собор, тоже. Результат не помню, но вполне представляю.
И все-таки — КТО? Чей сценарий, оформление чье? ЧЕЙ мир? Я не мог его создать, он слишком совершенен. «Тот», неспящий мир, создали Бог и Эволюция, а этот?
Пойму ли я? Узнаю?
…Все, как у людей. Билеты, даже программка. То есть не программка, конечно — буклет. На русском? «Здесь» все говорят по-русски (во всяком случае, я всех понимаю), а вот пишут всяко.
По-русски. Эль Фано. «Процессия». Испания, конец XV века…
Эль Фано? Кто такой, отчего не знаю? Между прочим, первая «здешняя» фамилия, которую я мог повторить. Или что-то изменилось?
— Ну, Л, поглядим. Конец XV-го? Не иначе Акт Веры покажут. Хорошо, что мне никогда не снилась инквизиция! Да что с тобой?
Странно, я ее почти не вижу — Л стала прозрачной, призрачной, неслышной. Или это уже не она? Такое «здесь» тоже бывает. Люди исчезают, чтобы появиться вновь. Или не появиться никогда.
[…………………………..]
Я ошибся. Это не Акт Веры.
…В центре — страшная клыкастая морда. Рогов нет, нет и копыт, но кто он — ясно сразу. Такие же черные, с когтями и перепончатыми крыльями, заполнили, заполонили все пространство.
Процессия? Где же процессия?
Процессии нет — люди рассыпались по узкой улочке, зажатой между высоких безликих домов с бойницами-окнами. Хорошо одетые, с пухлыми щеками, с солидными животиками. Только что они чинно шли по улице…
Гроб? Почему гроб? И катафалк, и саван? Гроб опрокинут, саван брошен на булыжники мостовой, лошадей, впряженных в погребальные дроги, уже схватили под уздцы эти, чернокрылые. Их много, они всюду — ловят убегающих, волокут за ноги кого-то синелицего — не иначе главного героя церемонии. Чернокрылые хохочут, скалятся, они довольны, веселы, счастливы.
В чем же дело? Что там, в буклете?
…Можно не смотреть. Вспомнил.
Легенда — испанская или нет, не знаю. Если грешник продал душу Врагу, Тот явится за ним, за его хладным телом. Души, проданной души, Ему мало. Не спасет ничто — ни отпевание, ни святость храма.
Процессия шла по улице. Почтенные горожане провожали в последний путь такого же почтенного земляка. Кто он был? Меняла, купец, городской старшина?
Чернокрылые ждали. Дождались!
А молодец Эль Фано! Но ведь такого художника нет? Кто же такое создал?
…А это? Как же не заметил сразу? Над острыми черепичными крышами, над буйством злой силы, над ужасом грешников — радуга. Странная радуга!
Каждый Охотник Желает Знать, Где Сидит Фазан — Красный, Оранжевый, Желтый, Зеленый, Голубой, Синий, Фиолетовый. Семь. Семь цветов. Сколько цветов в настоящей радуге — той, которая «там», не помню, но здесь… Здесь их не семь, их… восемь! Под нижним — фиолетовым еще одна полоса.
Черная.
Радуга восьми цветов. Радуга с траурной каймой.
Я это уже видел.
12. ДОЖДИ
(Arie: 5’25)
[…………………………..]
Откидываю полог, подставляю, не глядя, ладонь.
Отдергиваю. Стряхиваю тяжелые капли.
Льет уже который день — когда как из ведра, когда мелкой сечкой, когда холодной дробью. Без перерыва, без просвета. Льет, льет, льет…
Полог палатки набух, провис, за пологом лужи, и на генеральской линейке — лужи, и флаг застыл половой тряпкой, которую забыли выжать.
Под стук дождя хорошо думается. И «там», у неспящих, и «здесь». Удается вспомнить многое, что в обычной суете не приходит на ум. Не из этой жизни — «здесь» забывчивостью не страдаю. Из «той», которую помню лишь обрывками. Ничего удивительного, я-неспящий тоже плохо запоминаю сны. То ли психика бунтует, защитный барьер ставит, то ли…
[…………………………..]
…То ли просто НЕ ХОЧУ помнить. Я научился забывать. Я очень хорошо умею ЗАБЫВАТЬ!
[…………………………..]
В палатке я не впервые, хотя прежде обходилось без дождя. Военные сборы — многодневная скучища, когда ничего не происходит, ничего не меняется, а до возращения домой еще так долго!..
Вот и первая проблема, первый предмет для размышлизмов — время. Точнее, Время. С большой буквы, так правильнее.
Я почти всегда знаю, что сплю. Исключения очень редки — и весьма забавны. Город тогда становится другим, появляются всякие незнакомцы и полузнакомцы, и начинается спектакль — шоу из жизни неспящих. То-то мой доктор Джекиль удивляется, когда привычный (ему привычный, ему!) мир вдруг начинает меняться на глазах, «дневной» грим исчезает…
Я тоже удивляюсь — пока не понимаю, что к чему. Иногда такое приятно, иногда не очень.
…Зато после могу представить, каково это — жить «там». Как по мне — не сахар. Бедный Джекиль, бедный я!
А то, чего еще не было? Почему я «здесь» такое вижу? Откуда? Нет, не вещие это сны — Время шутит. Опережает, отстает.
И еще — обидно. Ни разу не попадал в иную эпоху, в чужую жизнь. Хоть бы Варфоломеевская ночь приснилась, а лучше — прорыв дроздовцев к Харькову в июне 1919-го!
Или я просто не помню ТАКИЕ сны?
Итак, Время. Насколько я понимаю, сны, значит и мои сны тоже, длятся очень недолго. Несколько секунд, минут, но уж не час, точно. А я в палатке, на дурацких сборах, восьмой день. Сидеть же мне тут еще больше месяца — и все это время (мое Время) более чем реально.
Как понять?
[…………………………..]
На ужин одно и то же — гречневая каша и консервы из сайры, по банке на брата. Никто не возмущается, привыкли. От полевой кухни несет горелым салом (запах во сне?), деревянные столы плохо вытерты, даже ложку вымыть негде. Разве что под дождем.
Ребят в плохо подогнанной зеленой форме — тех, что попали сюда вместе со мной, — вижу не в первый раз, они меня тоже. Работаем вместе, учимся? Или даже вместе воевали? Преимущество сна — никто над этим не задумывается. Вот оно, наше Время — дискретное, рваное. Каждый день может начаться не тогда, не там — и не так. В неспящей жизни все выглядит глаже, хотя (как я-тамошний помню) далеко не всегда.
Сапоги очень странно пачкаются — и очень неудобно. Грязь, что спереди, смывается сама собой, особенно если идешь по траве. Как я, например. А вот та, что сзади… И не стряхнешь, и о траву не оботрешь, так и носи на каждой ноге по лишнему килограмму. Не снимать же сапоги в дождь! Возвращаться не хочется, лучше пройдусь по опушке, благо, никого тут нет. А на опостылевшие палатки можно даже не смотреть.
[…………………………..]
Военные сборы — а никаких занятий! И ни одного офицера, только сейчас понял. Как же мы до сих пор не разбежались? В самоволки, конечно, ходим, село рядом, но…
Что ни говори, «здесь» не «там»!
Да, на палатки смотреть не стану, а вот налево взгляну. Налево — и вверх. Привет, бабочка! Сегодня ты не бабочка — яркая точка среди туч.
А ну-ка протянем руку!
Это я уже понял. Прилетит! То есть не прилетит, конечно, просто станет больше. И ближе.
[…………………………..]
Она не отсюда? А откуда тогда? Надо мною, уснувшим, горит ночник? Или это просто боль, боль тоже похожа на цветное пятно?
Сегодня я очень плохо слышу. Не дождь, не стук капель — людей. В первые дни мог повторить каждую фразу, теперь же приходится лишь догадываться. Может, так и кончается сон? Все становится глуше, тише, подергивается дымкой, расплывается туманом?
…Заканчивается сон мистера Хайда — начинается сон доктора Джекиля.
А что? Кто сказал, что «дневная» жизнь — не мой сон? Просто для того, чтобы попасть туда, к неспящим, не требуется пить снотворное. Я-здешний очень редко сплю.
Интересно, а я («здесь»!) вижу сны? Не помню, жаль. А вообще забавно — сон во сне. Так сказать, в квадрате.
У лилипутов должны быть свои лилипуты. Откуда цитата? Кто сказал?
[…………………………..]
Где это мы? Ах, да, там за поворотом — деревня. Непонятно, зачем мы туда ходим. «Там» в самоволки бегут за самогоном и куревом, «здесь» же пьют редко, даже я. А сигареты… Ого, пачка пустая, надо прикупить.
…Стемнело? Стемнело! Бабочка-а-а! Вижу, вижу, не лезь в ладонь!
Дотронуться до нее пока не решаюсь. Если она — не лампочка над головой и не больной зуб, тогда что? Я-«там» и я-«здесь», как ни крути, один человек, и если у человека в мозгу завелась бабочка… Между прочим, ее никто не видит — кроме меня. Уже проверял.
Что, если она не из этого мира? Вообще не из этого? Бред, бред, «здесь» пришельцев не бывает, маленькие и зелененькие приходят только вслед за белой горячкой!
А дождь-то перестал! Во всяком случае, каплет не так. И я вновь начинаю различать слова. Этот парень, маленький такой, мне по плечо, о чем он? В полку говорят… В каком полку, мы просто на сборах? Говорят, что часть «партизан» после сборов призовут, потому что офицеров направляют в действующую…
…Так уже было! 1980-й, Лубны, наш полк, 86-й гвардейский. Но тогда все выглядело иначе, и лагерь был иной, и палатки, и деревня находилась не рядом, а за восемь километров.
[…………………………..]
Ребята совсем молодые, каждому — едва за двадцать. А сколько мне теперь?
