Маргарет Этвуд - Орикс и Коростель
Его тайным лучшим другом оставалась Убийца. Грустно: единственное существо, с которым можно поговорить, – скунот. Джимми по возможности избегал родителей. Отец был орех пробковый, а мать – зануда. Он больше не боялся их отрицательного энергетического поля, просто считал, что они скучные, – по крайней мере, так себе говорил.
В школе он жестоко их предавал. Рисовал глаза на костяшках указательных пальцев и прятал большие пальцы в кулаки. Потом двигал большими пальцами, изображая открывающиеся рты, – представлял ссоры двух кукол. Правая рука была Злым Папой, левая – Добродетельной Мамой. Злой Папа шумел, теоретизировал и нес помпезную чушь, Добродетельная Мама жаловалась и обвиняла. Если верить космологии Добродетельной Мамы, Злой Папа являлся единственной причиной геморроя, клептомании, глобальных конфликтов, дурного запаха изо рта, разломов тектонических плит и засоров канализационных труб, а также всех мигреней и предменструальных синдромов, какие она испытала за всю жизнь. Это шоу в кафетерии стало хитом. Собиралась целая толпа, и все умоляли. Джимми, Джимми, покажи Злого Папу! У других детей тоже была куча вариаций, позаимствованных из жизни их родителей. Некоторые рисовали глаза на костяшках пальцев, но диалоги сочиняли гораздо хуже.
Иногда Джимми чувствовал себя виноватым – уже потом, если заходил слишком далеко. Не стоило заставлять Добродетельную Маму плакать на кухне, потому что у нее лопнули яичники, зря он устроил сексуальную сцену с Рыбной Палочкой, 20 % Настоящей Рыбы, – Злой Папа, набросился на нее и порвал в клочья, изнемогая от желания, потому что Добродетельная Мама дулась в коробке из-под печенья и не хотела вылезать. Весьма похабные шутки, но само по себе это бы его не остановило. Однако они чересчур походили на неуютную правду, о которой Джимми думать не хотелось. Но дети его подзуживали, и он не мог устоять перед аплодисментами.
– Это был перебор, Убийца? – спрашивал он. – Слишком низко? – Слово «низко» Джимми узнал недавно: в последнее время Добродетельная Мама часто его использовала.
Убийца лизала Джимми в нос. Она всегда его прощала.
Однажды Джимми вернулся домой из школы и на кухонном столе нашел записку. От матери. Увидев, что написанное на обороте – Для Джимми – дважды подчеркнуто черным, – он сразу понял, что в записке.
Дорогой Джимми, – говорилось в ней. – Ля-ля-ля, устала мучиться угрызениями совести и ля-ля-ля устала от жизни, которая не только бессмысленна, но и ля-ля-ля. Она знает, когда Джимми достаточно повзрослеет и разберется, к чему приводят ля-ля-ля, он с ней согласится и все поймет. Она свяжется с ним позже, если удастся. Ля-ля-ля, ее будут искать, это неизбежно, поэтому ей необходимо скрыться. Решение принималось в муках, она много думала и копалась в себе, но ля-ля. Она всегда будет его любить.
Может, она любила Джимми, думает Снежный человек. По-своему. Хотя он тогда не поверил. С другой стороны, может, она его не любила. Но какие-то позитивные чувства питала. Существует же материнский инстинкт?
P. S., – писала она. – Я забрала с собой Убийцу, чтобы ее освободить, я знаю, ей будет лучше на свободе, в лесу.
Джимми глазам своим не верил. Он был в ярости. Да как она смела? Убийца принадлежит ему! Она домашний зверь, она не выживет сама по себе, в лесу, где любое голодное существо порвет ее на мохнатые черно-белые клочки. Но мать Джимми и иже с ней, наверное, были правы, думает Снежный человек, Убийца и прочие освобожденные скуноты все-таки выжили и прекрасно адаптировались, иначе откуда в местных лесах эти надоедливые толпы скунотов?
Джимми горевал не одну неделю. Даже не один месяц. О ком он горевал больше – о матери или о генетически модифицированном скунсе?
Мама оставила еще одну записку. Не записку – безмолвное послание. Она уничтожила отцовский домашний компьютер – не только стерла данные, но еще и разбила его молотком. На самом деле она использовала почти все инструменты из набора «Мистер Мастер На Все Руки» – отец Джимми хранил его в идеальном состоянии и редко использовал. Молотку, однако, она отдавала предпочтение. Со своим компьютером поступила так же – обработала его еще основательнее. Поэтому ни отец Джимми, ни люди из ККБ, которые скоро кишмя кишели в доме, не выяснили, какие закодированные сообщения она, возможно, отсылала, какую информацию она, быть может, скачала и забрала с собой.
Что касается того, как она прошла через контрольно-пропускные пункты и ворота, – мать сказала, что идет пломбировать канал к дантисту в один из Модулей. У нее были все бумаги, все разрешения, и железобетонная легенда: специалист по каналам в зубной поликлинике «Здравайзера» дал дуба, замену ему прислать не успели, поэтому руководство поселка передало все работы по лечению каналов во внешний мир. Мать даже по правде записалась к зубному врачу в одном из Модулей, и он прислал отцу счет за прием, на который она не пришла (отец отказался платить, не он же прогулял назначенное время, и потом они с дантистом долго орали друг на друга по телефону). Мать не взяла с собой вещи, соображала, что к чему. В качестве охраны прихватила человека из ККБ – короткая поездка от герметичной станции скоростных поездов, по плебсвиллю до стены Модуля, вполне стандартная процедура. Никто не задавал ей вопросов: она примелькалась, у нее имелась заявка, пропуск и все такое. Охрана у ворот поселка не стала заглядывать ей в рот – тем более толку нет, больной нерв невооруженным взглядом не увидишь.
Человек из ККБ, наверное, был с ней в сговоре либо от него избавились; в общем, он не вернулся, а поиски не дали результатов. Так, по крайней мере, говорили. Поднялся более сильный шум: ведь это означало, что она была в сговоре с кем-то еще. Но кто эти другие, каковы их цели? Очень важно это выяснить, говорили люди из ККБ, которые допрашивали Джимми. Может, мать что-то ему рассказывала, спрашивали охранники.
Например, что значит «что-то», спрашивал Джимми. Понятное дело, были разговоры, которые он подслушал с помощью своих микрофонов, но рассказывать о них ему не хотелось. Мать иногда бормотала, что все разрушено, ничего не вернется; к примеру, когда она была маленькая, у них на берегу стоял пляжный домик, его смыло вместе с пляжами и кучей прибрежных городов, когда резко вырос уровень воды, а потом накатила приливная волна от извержения вулкана на Канарских островах. (Они проходили это на геолономике. Видеосимуляция Джимми восхитила.) Еще мать хныкала из-за дедушкиного грейпфрутового сада во Флориде, который высох, как одна большая изюмина, когда прекратились дожди, в том же году, когда озеро Окичоби превратилось в вонючую кучу грязи, а болотистая низина Эверглейдс три недели подряд горела.
Но все родители про такое ноют. Помните времена, когда можно было повсюду ездить? Помните времена, когда все жили в плебсвиллях? Помните, когда-то можно было без страха летать по всему миру? Помните сети закусочных, гамбургеры с настоящим мясом и лотки с хот-догами? Помните то время, когда Нью-Йорк еще не был Новым Нью-Йорком? Помните, когда-то голосование еще на что-то влияло? Стандартные обеденные диалоги его кукол. Раньше все было так замечательно. Ы-ы-ы-ы. А теперь я пойду в коробку из-под печенья. И никакого секса ты сегодня не получишь.
Мама была простой, обычной мамой, сказал Джимми человеку из ККБ. Делала то, что все матери делают. И много курила.
– Она вступала в какие-то, скажем так, организации? В дом приходили какие-нибудь странные люди? Она много разговаривала по мобильному телефону?
– Мы будем благодарны за любую помощь, сынок, – сказал другой сотрудник. Слово «сынок» Джимми добило. Он ответил, что ничего такого не помнит.
Мать Джимми оставила ему одежду – сказала, на вырост. Дурацкая, как и вся одежда, которую покупала мать, и к тому же мала. Джимми убрал ее подальше, в шкаф.
Отца эта история заметно потрясла, выбила из колеи. Его жена нарушила все правила, вела какую-то совершенно иную жизнь, а он понятия не имел. Такие вещи сильно портят репутацию мужчины. Отец сказал, что на домашнем компьютере, который она разбила, ничего ценного не хранил, – еще бы он что-то другое сказал, а проверить не было возможности. Потом его увезли куда-то на допрос, надолго. Может, пытали, как в старых фильмах и на сайтах-ужастиках в Сети, – дубинки, электроды, иголки под ногти, Джимми волновался, ему было фигово. Как он не заметил, что творится, почему не помешал, вместо того чтобы играть в чревовещателя.
Пока отца не было, к ним в дом поселили двух железобетонных женщин из ККБ, они вроде как должны были приглядывать за Джимми. Одна улыбчивая, вторая невозмутимая, как Будда. Они много разговаривали по мобильным телефонам, листали фотоальбомы, копались в маминых шкафах и пытались разговорить Джимми. Она просто красавица. Как думаешь, может, у нее приятель был? Она часто ездила в плебсвилли? С чего бы ей часто туда ездить, спрашивал Джимми, а они отвечали, что некоторым там нравится. Почему, снова спрашивал Джимми, и невозмутимая отвечала, что некоторые люди просто не в себе, а улыбчивая смеялась, краснела и говорила, что в плебсвиллях есть вещи, которых здесь не достать. Джимми хотел спросить, какие вещи, но не стал, ответ мог спровоцировать новые расспросы: чего матери хотелось, чего у нее не было. Он уже не раз предавал ее в кафетерии школы «Здравайзер» и не собирался продолжать.
