Terra Rasa - Анастасия Александровна Букреева

Анастасия Букреева

Terra Rasa

Поезд мчался с такой бешеной скоростью, что мне периодически закладывало уши. Воронеж мы проехали за пару минут. Вернее, то, что от него осталось. На том месте, где разливалась река, зиял пустой котлован. Огонь наелся человечины и отступил на время.

Раньше, когда поезда ходили медленнее, я любил смотреть в окно на деревушки и домики с желтыми окнами, леса и поля. Банально до тошноты, но все же Родина моя. Особенно мне нравилась дорога у подножия гор, по которой к морю и обратно носились адлерские поезда. Теперь не было ни дороги, ни Адлера. А иногда казалось, что и гор больше нет.

Несмотря на кондиционеры, хотелось раздеться до неприличия. В депо вагоны покрывали специальным «антипригарным» раствором. Но этого было недостаточно. Поэтому из специальных резервуаров их поливали водой, непригодной для питья.

Купе должны были укомплектовать полностью, однако в вагоне оказалось много свободных мест. Напротив меня сидела бабулька с внучкой. Рядом толстяк в галстуке и рубашке с длинным рукавом. Потную физиономию его я помню. В телевизоре светилась неоднократно и по разным поводам. Бабка сидела нервная. И священник наверху — мрачный, как последний прогноз синоптиков. К вечеру он стал петь псалмы.

У бабки было такое лицо, будто сейчас возьмет и достанет из корзинки жареную курочку, вареные яйца и свежий огурец. Я чуть было слюной не подавился от этих мыслей. Но та, к счастью, сидела спокойно и ничего доставать не собиралась. Не знаю, что бы со мной было, если бы достала.

— Вы едете в Мурманск? — спросила она так, как будто были другие варианты.

— Да, к заливу.

Оттуда все суда сейчас шли к полюсу. И она, конечно, знала об этом. Вопрос заключался лишь в том, как туда попасть. Люди не думали о еде или крыше над головой. Главное, что они будут пить. А там снег, там лед… А значит, спасение. Да вот только кораблей в заливе почти не осталось.

— Откуда вы? — поинтересовался я.

— Из Саратова.

Саратов, Волгоград и все, что около, погорели первыми.

— Деньги у вас есть?

— Сгорели, — смущенно ответила бабка.

В мире, действительно, почти не осталось денег и, видимо, мы все попали в рай, но только не поняли этого. Про родителей ребенка, сидящего напротив меня в какой-то кукольной застывшей позе, я спросить не решился.

— Я всякое ведь видела. Всё видела… И войну, и голод. Но такого не было.

— Всё правильно. Это нам не просто так послано, — проснулся священник.

Ох, ну сейчас начнется про гнев свыше, про конец света и прочее. На этой почве еще в самом начале у моего начальника основательно поехала крыша. Пришло ему в голову одним очень жарким утром, что покаяться нам надо. Всех заставил в церковь бежать. А на следующий день сгорела церковь. Что с ним стало, я не знаю. Эвакуация шла, как обычно, в полной неразберихе.

— Не надо мне тут про Бога говорить. Неправильный он, если такое допускает… — злобно проворчала бабка. — И что вы тут делаете, спрашивается? Горели бы вместе с прихожанами вашими…

Я решил в религиозные споры не лезть. Понятно, что так просто на поезд не попасть. Это был последний «Сапсан», пущенный с южного направления. Все аэропорты давно закрылись. Сначала по глупости, а затем и по необходимости. Допустим, что бабулька с внучкой пробралась сюда каким-то настоящим чудом. А священник?

Я-то знал, моя командировка — в один конец. Начальство самоотверженно сбежало в Сибирь, где, к слову, тоже бушевали пожары. Только температура была чуть ниже. Именно поэтому многие говорили, что во всем виноват Господь Бог. Мол, это только он мог сделать так, что горит даже то, что гореть не должно. А по мне, так он здесь ни при чем. А кто виноват, я так и не понял. И некогда было думать об этом.

В конце вагона кто-то громко зарыдал. А между всхлипываниями повторял, как заведенный:

— Куда идет этот долбанный поезд?!

Ясно куда: в конец тоннеля. А там вовсе не свет. Мы все очень ошибаемся на этот счет.

— Ночь, улица, фонарь, аптека… — бормотал я, нервно улыбаясь.

Люди поделились на два вида смертников — веселых и депрессивных. Я же был смешанным типом. Меня лихорадочно бросало из одной крайности в другую, как туберкулезника от состояния эйфории до предчувствия конца. Все улицы и фонари с аптеками давно превратились в пепел. Хотелось курить, но бросил, как только началась жара. От сигарет першило и резало горло. Тогда многие бросили, почти все, кого я знал. Тяжело было держать в руках спички или зажигалку.

За окнами плыл унылый пейзаж сгоревших лесов и деревень. Их контуры иногда прорисовывались сквозь свинцовые стены дыма. А кое-где виднелись рыжие пятна пламени. Огонь носило из стороны в сторону. И после его прогулок не оставалось ничего, кроме серо-черного праха.

— Все будет так. Исхода нет…

***

Осень в тот год пришла очень поздно. Стали опадать листья, но не от увяданья. Все ждали зимы, а она так и не наступила. Ее ждали и в следующем году. А потом перестали. Пришла великая жара…

Пропали из продажи кондиционеры, и вежливые девочки из супермаркетов бытовой техники виновато извинялись за это. Извинялись недели две, пока не исчезла телефонная связь и электричество. Магазины стали закрываться. Литр чистой питьевой воды стоил целое состояние. Подземные источники постепенно пересыхали, а реки и озера с каждым днем становились все меньше и меньше.

Люди обращались в первобытное состояние медленно, но необратимо. Они возненавидели друг друга и за каплю влаги готовы были на любую подлость. Более или менее нормальные пошли в добровольные спасатели. Хотя все прекрасно понимали — бесполезно это. Я нормальным не был, но тоже пошел и тоже понимал. Необходимо было чем-то занять мозги и обезвоженное тело, чтобы не погибнуть от тоски.

Засуха и постоянные пожары привели к нехватке продовольствия. Только дефицит воды оказался серьезнее. Правительство распорядилось вскрыть все основные запасы, о которых население и не подозревало. Когда нет будущего, зачем думать о нем? Повсюду валялись консервные банки с неизвестной маркировкой и белыми этикетками. Содержимое всегда было теплым и безвкусным, но главное, не тухлым. Иногда меня тошнило, и я почти ничего не ел. Только от злости, наверное, находил в себе силы барахтаться дальше.

Самое страшное из всего, что я видел — это горящие люди. Они возгорались