Фриц Лейбер - Мрак, сомкнись!

Фриц Лейбер

Мрак, сомкнись!

Глава первая

Брат Жарль, жрец Первого и Наружного Круга, недавно вошедший в Иерархию, старался сдержать постоянно возникающие у него порывы гнева, изо всех сил сохраняя на своем лице маску, маску не только для прихожан, что должен был делать каждый член Иерархии, но маску и для своих братьев жрецов.

Любой жрец, ненавидящий Иерархию, как и он, должен был бы сойти с ума от этих пугающих приступов ярости.

Но жрецы не могут сойти с ума или же вести себя так, чтобы об этом не стало известно Иерархии, которой известно все.

Тогда притворство? Но жрец перед назначением тщательно проверялся по всем параметрам. Жрец не мог ненавидеть свою работу.

Нет, должно быть, он сумасшедший. И Иерархия знает это, но скрывает от него самого по каким-то своим соображениям.

Или же все наоборот? Тогда она права.

Стараясь держаться подобающим образом, Жарль заставил себя сконцентрироваться на каменной доске, где был высечен год постройки здания в секторе прихожан. Надпись гласила: «139 В.Б.» Чтобы успокоить себя, он погрузился в вычисления. Год 139 Великого Бога — это значит год 206 Золотой Эры, хотя тогда не вели летоисчисления. Кроме того, это год 360 Атомной Эры. И наконец, это год 2305 Ранней Цивилизации. Как же называли тогда бога? Христос.

— Хамсер Кон, прихожанин Пятого участка, встань впереди, сын мой.

Брат Жарль моргнул. В таком настроении, как у него сейчас, слышать этот елейный голос было невыносимо. Почему его поставили в пару с Братом Хулианом? Почему жрецам не разрешается работать по одному, а только парами?

Но он знал, почему. Чтобы жрецы могли шпионить друг за другом, сообщать друг о друге. Вот так Иерархия узнала обо всем.

Стараясь каждое мгновение поддерживать маску на лице, он обернулся. Его глаза автоматически отметили одно лицо, четвертое в ряду, в толпе прихожан, выстроившихся перед ним и Братом Хулианом.

Этот толстый, голубоглазый, с выбритыми мягкими щеками жрец просматривал рабочие листы, отпечатанные специально для прихожан примитивным образом. Прихожане не знали, да им и не за чем было знать, о других методах хранения информации. Ненавидеть именно Брата Хулиана у Жарля не было особых причин. Просто обычный жрец Второго Круга, обычный жирный ребенок.

Но Жарль мог ненавидеть и этого жирного ребенка, когда он разыгрывал перед прихожанами роль школьного наставника, министра, строгого учителя.

Одно ценилось — это работа, такая отвратительная для Жарля, но она внушала Брату Хулиану ощущение собственной важности, и он был готов ее делать один.

Маленький толстой жрец посмотрел поверх рабочего листа на молодого прихожанина, нервно мнущего бесформенную шляпу в больших узловатых руках и время от времени вытиравшего руки о пиджак из грубой домотканой материи.

— Сын мой, — пропел он, — ты на следующие три месяца направляешься на работу в шахты. Это уменьшит твои выплаты в Иерархию до половины твоего заработка. Завтра утром ты доложишь о себе декану.

Молодой прихожанин глотнул, кивнул дважды и быстро отошел в сторону.

Гнев Жарля вспыхнул с новой силой. Шахты! Хуже, чем полевые и даже дорожные работы. Об этом должен знать прихожанин. И тем не менее, услышав назначение, он даже был благодарен: тот же самый преданный взгляд, какой он видел в старых книгах у верных домашних собак.

Жарль отвел глаза в сторону и снова заметил то же самое лицо, теперь уже третье в шеренге. Это было лицо женщины.

Заходящее солнце отбрасывало длинные тени на Большую Площадь. Толпа прихожан становилась все реже. Остались только небольшие очереди людей, ждущих, что же написано для них в рабочих листах. Тут и там прихожане в грубой одежде собирали свои товары — то, что они сделали сами дома и принесли сюда на продажу или обмен, — и тащили их сами или везли на мулах в свои секторы. Некоторые были в примитивных широкополых шляпах, другие уже натянули на себя серые капюшоны, хотя вечерняя прохлада еще не наступила.

Глядя на секторы прихожан Мегатеополиса, Жарль вспомнил виды городов Темных Веков, или — как они назывались в период Ранней Цивилизации — Средних Веков. Подобно тем городам, дома Мегатеополиса были в основном одноэтажные, почти без окон.

И хотя Жарль был жрецом только Первого Круга, он понимал, что такое сходство не случайно. Иерархия не терпит простых совпадений. У нее для всего есть причины.

Мимо него проковыляла какая-то карга в лохмотьях и конусообразной шляпе. Прихожане все отстранялись от нее. Какой-то мальчик закричал:

— Мать Джуди! Ведьма! Ведьма! — и, запустив в нее камнем, убежал.

Но Жарль слегка улыбнулся ей. И она улыбнулась ему в ответ. Это была скорее гримаса, чем улыбка: сморщенные губы искривились над беззубыми деснами, ее крючковатый нос почти коснулся острого подбородка. Затем она пошла своим путем, нащупывая палкой дорогу.

В другом направлении Мегатеополис был совсем иным. Там возвышались сверкающие здания Святилища, неповторимая громада Собора, который выходил фасадом на Большую Площадь.

Жарль смотрел на Великого Бога, и сквозь гнев в его душу стал прокрадываться страх, который этот идол разбудил в нем еще в те времена, когда он был всего лишь сыном прихожанина, задолго до того, как он прошел тесты и стал постигать тайны жрецов. Мог ли Великий Бог увидеть такой святотатственный гнев своими глазами, своими огромными, слегка прищуренными глазами? Но такая слепая вера непростительна даже для новичка Иерархии.

И без Великого Бога Собор являл собой грандиозное сооружение с огромными колоннами, высокими окнами. Но там, где можно было ожидать шпиль или пару башен, вырастала фигура Великого Бога, будто скульптура человека по пояс, внушающая трепет своей надменностью. Она была частью самого Собора. Тяжелые складки мантии, спадая вниз, переходили в колонны Собора. И сам Собор, и скульптура сделаны из того же серого пластика.

Он доминировал над всем Мегатеополисом, как какой-то невообразимый кентавр. Трудно найти аллею в городе, где можно было бы укрыться от его всевидящего взора и не видеть надменного лица и светящегося голубого нимба вокруг головы.

Каждый ощущал, что Великий Бог рассматривает всякого, проходящего по Большой Площади, и в любой момент может нагнуться и взять человека в руку для более внимательного изучения.

Но эта массивная фигура не пробуждала в Жарле ни капли гордости за величие Иерархии, за то, что ему выпало счастье быть избранным, стать частью ее. Нет, гнев его рос, становился оболочкой для всех его остальных эмоций, такой же красной, как красная мантия, которую он носил.

— Шарлсон Наурия!

Жарль вздрогнул, когда Брат Хулиан произнес это имя. Но теперь момент настал. Жарль почувствовал, что он должен посмотреть на нее. Каждый жрец при вступлении в сан испытывал большие трудности в том, чтобы разорвать все связи, соединяющие его с прихожанами, — с семьей, с друзьями и больше, чем с друзьями. Теперь он был перед фактом: Наурия никогда не станет для него кем-то близким.

Как и он для нее, пронеслось у него в мозгу, когда он повернулся, чтобы посмотреть в ее лицо. Кажется, она не узнала или не заметила его, хотя, если не считать его мантии и выбритых щек, он остался внешне прежним.

Она стояла спокойно, не нервничая, как мужчины. Лицо ее, кажущееся бледным из-за массы темных волос, совершенно не выражало эмоций — это была даже лучшая маска, чем его лицо.

Что-то из-за того, как она держала свое тело, откинув назад плечи, из-за затаенной глубины ее зеленых глаз пробило оболочку его эмоций и поразило сердце.

— Дочь моя, Наурия, — многозначительно протянул Хулиан, — у меня для тебя хорошие вести. Великая честь для тебя. В течение следующих шести месяцев ты будешь прислуживать в Святилище.

Она не проявила никакой реакции, выражение лица ее абсолютно не изменилось, она только задержала ответ на несколько секунд.

— Это слишком большая честь. Я недостойна. Такая работа не для таких, как я, простых ткачих.

— Это верно, — важно сказал Хулиан, покачивая лысой яйцевидной головой в узком туннеле воротника. — Но Иерархия, если захочет, может возвысить тебя и сделать достойной святого труда. Радуйся, дочь моя. Радуйся.

Голос ее остался таким же спокойным.

— И все же я недостойна. Я знаю это своим сердцем. Я не могу выполнить это.

— Не можешь, дочь моя? — Внезапно голос Хулиана стал жестким. — Ты хочешь сказать — «не будешь»?

Наурия кивнула еле заметно. Все прихожане выпучили на нее глаза и прекратили нервно помаргивать.

Маленький мягкий рот Брата Хулиана превратился в узкую щелочку. Рука в красной перчатке резко смяла рабочий лист.

— Ты понимаешь; что ты делаешь, дочь моя? Ты понимаешь, ведь ты отказываешься подчиниться приказу Великого Бога, которому служит Иерархия?