Юлия Зонис - Ме-ги-до

Юлия Зонис

МЕ-ГИ-ДО

Никто не знает, куда ушлите, кто пропал вдали!

На четыре стороны или шесть,потому что кроме концов земли,в Геенну тоже дорога есть,и на небо дорога есть,

И там и тутлюди живути этих людей не счесть.

И отныне вы не взойдете уже на небо до всей вечности и на земле вас должны связать на все дни мира: такой произнесен приговор.

Главнокомандующий: Так что там у нас с младенцами?

Начштаба: Боюсь, реальный успех кампании не соответствует нашим ожиданиям.

(смех аудитории)

Главнокомандующий: И как вы это объясните?

Начштаба: Дело в том, что лучше всего действует кровь младенцев еще невинных, но уже осознавших себя как личность. То есть не младенцев, а детей от полутора до двух лет. Проблема в том, что одно как-то таинственно связано с другим — по крайней мере, так утверждают наши психологи.

(смех усиливается)

Главнокомандующий: Годдамнит. Что же вы предлагаете?

Начштаба: Генетики работают над этой проблемой. Мы надеемся в ближайшее время получить новое поколение, лишенное способности различать добро и зло — следовательно, невинное по определению. Пока довольствуемся тем, что есть, и налаживаем производство святой воды.

Начальник тыла: Черт побери! (смех усиливается) Вы обещали разобраться с младенцами еще в прошлом триместре. Вы хоть представляете, во сколько нам обходится ваша святая вода? Ее же нужно благословить прямо в полете, иначе она утрачивает всю силу. С каждым грузом приходится сбрасывать священников, и вы знаете что с ними происходит? (в зале громкий смех) Правильно, никто не возвращается. Мы этого священника расти, корми, учи…

Министр финансов: Да, программа съедает треть федерального бюджета. Завтра на заседании кабинета министров я внесу предложение о перераспределении средств. Использование младенцев представляется мне гораздо более экономичным…

(в зале истерика)

Начальник тыла: Вот-вот. Разберитесь наконец с младенцами…

Начштаба: Почему это я должен разбираться с младенцами? Генетики подчиняются министерству образования…

Министр образования: Вот не надо с больной головы на здоровую…

(хохот, свист)

Начштаба: Вы бы лучше с химиками побеседовали, они уже полгода как обещали вывести формулу долгоиграющей святой воды…

Министр образования: При чем тут химики…

(крики из зала: «Химиков на мыло!»)

(Министр образования обнаруживает, что его рейтинг на табло стремительно катится вниз. Он вспрыгивает на стол и с усилием делает стойку на руках. Пиджак министра заворачивается, оголяя солидный живот. Восторженные крики в зале. Рейтинг возвращается на исходную позицию. Министр спрыгивает со стола и раскланивается, протирая лысину платком. Крики из зала «Химики рулеззз!»)

Главнокомандующий: Так, достаточно. Что там с Михаилом? Все еще в молчанку играет?

Глава разведуправления: Нет, почему же. После того, как мои люди с ним поработали, говорит, и довольно охотно. (истерический смех) Он утверждает, что небеса не имеют к происходящему никакого отношения. По его словам, нас атакуют не демоны, и то, что у нас творится, вовсе не Армагеддон.

Главнокомандующий: А что же?

(Глава разведуправления пожимает плечами)

Глава разведуправления: Он говорит, что не знает.

(улюлюканье в зале. В главу разведуправления летит ободранная кошка)

Главнокомандующий: (раздраженно) Плохо работаете, плохо. Все приходится делать самому. Послезавтра подготовьте мне его для личной беседы.

(всем остальным) Благодарю вас, господа. Продолжайте текущие разработки, о результатах доложите мне через неделю. Совещание окончено.

(в зале крики разочарования и свист)

Ведущий передачи: Господа, господа, не расходитесь, у меня пять минут до рекламы.

Главнокомандующий: Засуньте их себе в задницу.

(Зал восторженно вздыхает. Тонкий голос в заднем ряду затягивает национальный гимн, остальные подхватывают. Ведущий лихорадочно стучит ногтем по циферблату часов, проводит пальцем по горлу и грозит кулаком оператору. Оператор, ухмыляясь, снимает).

Отца Павла ударило воздушной волной и закрутило. Он послушно плюнул, точно так, как учили в лагере, но куда улетел плевок — вверх ли, вниз — так и не увидел. Вполне возможно, что плевок размазался по макушке отца Павла. Священник брезгливо поморщился, и тут над головой с хлопком раскрылся парашют. Бочонки с водой, до этого стремительно уносившиеся вверх, зависли рядом. Отец Павел поправил стихарь и потянул из кармана тонкий томик адаптированного издания Библии. Сложив пальцы, священник неторопливо перекрестился, перекрестил бочонки и затянул: «Господи Боже наш, освятивый струю иорданская…» В тихом воздухе голос разносился далеко, и отцу Павлу вообразилось, что слова спокойной струйкой текут под облаками, текут и будут течь, когда самого отца Павла уже давно и на свете не станет. Под ногами качалась рыжая в подпалинах земля, и глаза поневоле косили туда, вниз, нашаривая вражеские сонмища. Однако равнина была пуста, только с далекого холма на севере шагали пыльные смерчи и слышалось мерное «бу-у-бу-у» разрывов тяжелой артиллерии.

«Промахнулись», — подумал отец Павел, и на мгновение ему стало обидно, что из-за дурацкой ошибки пилота пропадет он просто так, зазря. Вода впитается в землю прежде, чем бесовские полчища скатятся с холма на равнину. Священнику захотелось даже прервать благословение, и, возможно, выругаться, или потянуть за стропу парашюта, чтобы ветер унес его подальше от побоища. Отогнав лукавые мысли, отец Павел вздохнул и продолжил молитву. «Яко Благословен еси во веки веков» — уже заканчивал отец Павел, и тут наверху что-то треснуло и бочонки снова понеслись вверх и в сторону, и мимо, кажется, просвистел тот самый плевок. «Аминь!» — выкрикнул отец Павел вслед бочонкам, и успел еще подумать «падаю», и о том, засчитался или нет поспешно выкрикнутый «аминь», и еще захотел попрощаться с матушкой (странно, как медленно тянется время в этом свистящем полете), и тут-то наконец наступило самое страшное, и стало темно.

Отец Павел спал, и ему снился сон. Снилась деревенская околица. Вечерние косые лучи так и тянутся через церковную маковку, ласково ощупывая черную землю. А маковка переняла у них цвет, налилась медью и золотом, и гуу-дуу-ом! — гудит большой колокол. Листва на деревьях свежая совсем, значит, май на дворе. Деревенские тянутся к молитве. Он, отец Павел, стоит на пороге церкви, рядом небольшой служка, вихрастый, быстрым глазом косит, сразу видать — постреленок еще тот. А в цветной толпе, среди рубах и платков алеется что-то, и золотом, и искрами бежит по пруду и верхушкам берез. Что алеется там? Отец Павел силится разглядеть, щурит глаза аж до слез, но это, прекрасное, яркое, ускользает, оставляя только резь под веками и в горле комок. Гууу-у. Дуу-у.

— Дуу. Дыы. Ты. Ты живой, что ли?

С усилием отец Павел открыл набухшие веки. Что-то дергало его за плечи, отпускало и снова дергало. Повертев головой, отец Павел обнаружил, что все еще пристегнут к парашюту. Ветерок поддувал, и парашют тащил священника по ровной, сухой, колючками и камешками усеянной земле. Рядом медленно шагали чью-то ноги в старых армейских ботинках. Посмотрев вверх, отец Павел встретился взглядом с обладателем ботинок. Это был человек лет сорока, загорелый, сухопарый, в вылинявшем и пропыленном обмундировании десантных войск Союза. На плече его болталась древняя, как мир, автоматическая винтовка. Светлые глаза в обрамлении морщинок внимательно смотрели на отца Павла.

Священник прокашлялся и как можно более вежливо попросил:

— Вы не могли бы помочь мне отстегнуться?

Ни слова не говоря, человек придавил ботинком раздувшийся желтый купол. Отец Павел стащил с живота запаску, затем отстегнул основной парашют и с облегчением скинул лямки. Отделавшись от парашюта, он сел и тщательно себя ощупал. Вроде бы ничего сломано не было, и даже нигде не болело. Пока священник занимался осмотром, его спаситель вытащил из кармана пачку сигарет, и, прикрывшись рукой от ветра, прикурил. Сделав несколько затяжек, он протянул сигарету священнику.

— Благодарствую. Простите, не курю.

Спаситель хмыкнул.