Евгений Акуленко - Тиша

Дмитрий Глуховский

Наследие Собянина

— Наше дело маленькое, — Зафарджон разводит руками. — Сказали снимать — снимаем. Ты, уважаемый, отойди пожалуйста, тут люди сейчас работать будут. Асфальт класть.

— Ну а тебе самому-то как больше нравится? — не сдаюсь я. — С брусчаткой или с асфальтом?

— Мне вообще-то с асфальтом. Так убираться удобнее будет, — стеснительно улыбается Зафарджон. — Плитка эта очень надоела. В щели грязь набивается. Эй! Осторожно!

И он буквально выхватывает меня из-под сдающего задом катка.

Тот разворачивается, выходит на боевую позицию и ползет вперед — мимо гор выбитой из земли брусчатки — давя своим чудовищным весом рассыпчатый асфальт, оставляет за собой черную дымящуюся полосу. Идеально ровную и гладкую. Сначала она чуть выделяется на растущем асфальтовом поле, но через несколько мгновений полностью сливается с ним.

Исходящий от свежего асфальта сладковатый пар мешается с рассветной дымкой; стены древнего Кремля нежным светом красит солнце. Копошатся оранжевыми муравьями таджики на почти целиком уже заасфальтированной Красной площади. Кремлевскую брусчатку — устаревшую, негигиеничную — увозят немецкие самосвалы.

Скоро в городе не останется ни метра проклятой москвичами плитки. Столицу закатают в нарядный асфальт.

Так Москва избавляется от наследия Собянина. Еще неделя — и ничто не будет напоминать о годах его градоначальничества. Хотя недооценивать роль Собянина в истории России не стоило бы, говорит историк Сергей Козин.

«Именно Собянин, посаженный княжить Москвой еще до третьего путинского срока, стал провозвестником великих перемен. Именно он со своей плиточной эпопеей покорно сыграл для верховной власти роль пробного шара, с которого и начался официальный отказ от бессмысленной и обреченной демагогии на тему модернизации государства», — объясняет Козин.

Именно с него — начинавшего мэром при президенте Медведеве, а ушедшем князем при великом князе — и был официально восстановлен столь органичный, естественный и исторически единственно возможный для нашей страны политический уклад.

Феодализм.

Прогрессисты называют нынешнюю систему технофеодализмом, историки — неофеодализмом, философы — феодализмом постмодернистским. При всем несущественном различии формулировок, суть одна.

Суверен сажает своих верных вассалов на княжение, препоручая им облагать данью народ сообразно своим представлениям о справедливости, государственности и выгоде. В нынешнем обществе «княжение» это может быть как географическим, так и тематическим.

Вазген Асмодян занимается практическими аспектами феодализма: в звании полковника полиции он возглавляет один из московских ОВД.

«Скажем, Иванов посажен княжить Министерством внутренних дел, — объясняет Асмодян. — Он должен уметь так отстроить пирамиду власти внутри своего ведомства, чтобы каждый генерал, сам приходящийся князю вассалом, подносил ему оброк. Генералы обкладывают данью своих собственных вассалов — полковников, те — майоров. Главы управлений — своих подчиненных. И так до самого основания пирамиды — до участковых, которые собирают подати с дворовой мелкой торговли, до нарядов ППС, которые отлавливают беглых таджиков, до сотрудников, которые собирают с населения деньги, чтобы открыть какое-то дело, или наоборот, закрыть его».

Княжа вверенной отраслью, верный вассал должен, не забыв о себе, в знак личной преданности своему суверену отдавать причитающуюся властителю часть.

Эффективность князя измеряется двумя параметрами: его лояльностью и его способностью собирать дань. Большего наша система, выстроенная реалистами и прагматиками, от вассалов не требует. Вместе с официальным отказом от псевдодемократического декора мы смогли избавиться и от повисших на руках российского государства мертвым грузом рейтингов, от унизительной необходимости отчитываться перед населением и даже пытаться понравиться ему.

Потому что суверен, согласно доктрине провидческого теоретика неофеодализма, В.Ю.Суркова, богопомазан.

Протоиерей Чарльз Чаплин, наследный пресс-атташе РПЦ, рассказывает о корнях этой идеи: «Именно сделанное в далеком 2011 году программное заявление Суркова о том, что Путин послан России Господом, было первым шагом к возврату идеи богоизбранности царя; а там, где правителя избирает сам Господь, все прочие выборы теряют какой бы то ни было смысл, и народу остается лишь благодарно креститься. Вообще, роль Суркова в становлении русского феодализма велика — и то, что именно он готовил страну к историческому возвращению суверена видно хотя бы по введенному им термину „суверенная демократия“, принятому для обозначения переходного этапа между ельцинской демократией хаоса и приходом суверена, опирающегося на пирамиду власти».

Необходимо сказать слово и об этой пирамиде. Вначале названная «вертикалью власти» — чтобы стыдливо скрыть ее бросающуюся в глаза схожесть с лучшими из образцов сетевого маркетинга, от бессмертного «Гербалайфа» до сковородок «Цептер», с воцарением суверена она получила свое нынешнее, честное, меткое название. В любой пирамиде каждый нижестоящий элемент получает от вышестоящего кусочек блага, а наверх передает кусочек денег. В «Гербалайфе» благо — это плацебо, в «Цептере» это железная посуда, которой легенды приписывают магические свойства, а в Государстве Российском — возможность помыкать другими. Но во всех пирамидах благосостояние верхушки этой фигуры напрямую зависит от того, насколько широко ее основание. Чем больше людей включено в низший из слоев, и чем этих слоев больше — тем завидней судьба гениев, учредивших эти пирамиды. Кроме того, в отличие от абстрактного, бюрократического термина «вертикаль власти», «пирамида» из-за своего древнеегипетского подтекста вызывает державные, имперские, патриотические ассоциации у тех самых широких слоев населения, которыми она питается.

Феодальная пирамида стала для России единственно возможной формой взаимодействия народа и власти.

Десятины и оброки, налагаемые пожарными, университетской профессурой, полицией, СЭС, ячейками «Единой России», губернаторами и прочими князьями, теперь официально заменяют налоги, которые все равно никто как следует не платил. Пришедшие из уголовной жизни и потому особенно жизнестойкие принципы круговой поруки и так называемой «замазанности» — презумпции виновности каждого в пирамиде — позволяют обеспечить абсолютную лояльность каждого из кирпичиков и блоков на всех уровнях.

Суверен делится властью — а фактически, продает ее — своим непосредственным вассалам — губернаторам, министрам, мэрам крупных городов, главам госкомпаний.

Те, оставив себе столько власти с ее атрибутами, сколько им по силам унести или необходимо на текущий момент, остальное спускают вниз — в обмен на поступающие снизу деньги. И так далее. Пирамида феодализма — словно вечно живое дерево, корнями своими сосущее из почвы деньги, а кроной черпающее вечное сияние власти, которое льется на него с благосклонных небес.

Предлог же, под которым население облагается оброком, то есть, конкретная система превращения властного мандата в живую копейку, всегда различен. Важно только то, что с мандатом на власть князь получает и мандат на обналичку этой власти.

Почему же именно Собянина специалисты по новейшей истории считают провозвестником новой эры, бойцом феодального авангарда?

Да, его жена производила плитку и бордюрный камень. Да, по случайному совпадению он решил снять в Москве весь асфальт и замостить столицу тротуарной плиткой. Но ведь и жена предыдущего градоначальника получала строительные подряды и земли в Москве с такой легкостью, будто Золотая рыбка жила у нее дома в аквариуме. Почему же не Лужков, отчего все лавры — Собянину?

Дело прежде всего в той прямолинейности, той наивности и непосредственности, с которой Собянин обложил москвичей плиточным оброком. В том, что он первый расставил все по своим местам, пока верховная власть еще робела признаться, что кургузый пиджачишко демократии ей обмалел и трещит уже по все швам, что ей нужно теперь простора царской мантии.

Сократить почти наполовину зарплаты столичным учителям — и тут же снять только что положенный специально закупленной дорогущей западной техникой асфальт и постелить повсюду плитку! Аргументировать это тем, что «асфальт неряшлив, плохо смотрится» и не утруждать себя более объяснениями! Пшли! Разве не чувствуется здесь новое свободное мышление, свободное от гнилостных демократических пут, разве не видно тут величие духа? Не тут ли впервые столь ясно проявилось изменение отношения к подданным — от ненавидимого «электората» к несмышленым, а потому милым «крепостным»? И главное — ведь с того момента, когда Собянин был посажен на княжество, не прошло и года!