Семя скошенных трав (СИ) - Далин Макс Андреевич

Я тогда подумал: чему же он там научился, в этом колледже? Он не распространялся об этом. И как он вообще оказался на призывном пункте, если подумать? Да ещё вместе со мной?

Я смотрел на Тома, и мне казалось, что он совершенно мне не знаком. Интересно, он мне ещё друг? Или правду говорят, что служба в армии превращает земляков и старых друзей в людей совершенно друг другу чужих?

— Томми, — сказал я, — а тебе их не жалко? Детёнышей шитти?

Он повернулся ко мне, ноздри у него раздулись, и лицо стало каким-то варварским, будто у какого-то его древнего-древнего предка из африканского племени, ещё не американца. Мне резко расхотелось продолжать разговор, я сглотнул и отвернулся.

Том, как видно, это понял.

— Ладно, чемпион, — сказал он. — Просто не лезь туда. Побереги свою бессмертную душу. Пятьдесят дней — это даже меньше, чем два месяца.

Я только пожал плечами. Мне было очень тяжело и больно, я думал, что потерял друга, что Том… да, я тогда подумал, что Том стал за эти годы бессердечным сукиным сыном или ещё хуже. И я уже к вечеру первого дня проклял эту Эльбу.

А дней оставалось ещё сорок девять.

В ту ночь я спал очень плохо. В казарме было прохладно, сюда подавался охлаждённый и очищенный воздух, тело должно было отдыхать, но мне мерещились девочки-шитти, и они мешали мне заснуть, мешали даже удобно устроиться. Я думал, как им там, в их бетонной клетке — и думал, что это блажь, просто блажь. Никому из парней нет дела до врагов, в конце концов, шитти могли просто убить… Всем плевать. Даже Тому, который любого паршивого котёнка жалел, плевать теперь. Но только мысли всё равно не давали мне покоя.

Может, потому, что я не воевал по-настоящему. Не убивал. И не видел, как шитти убивают людей.

Если бы я участвовал хоть в одном бою, всё это показалось бы мне полной ерундой.

Я заснул с мыслью, что мне просто не повезло.

А на следующий день пришёл модуль с Океана-3. Он привёз образцы захваченной техники шитти и пленных.

Пленных было двадцать, и большей частью среди них оказались именно те монстры, о которых я думал, когда летел сюда. Самый маленький из шитти был, по-моему, не ниже шести футов пяти дюймов роста, мускулы — как у горилл, а от клыков, выкрашенных в ярко-алый цвет, брала оторопь. Дикари-людоеды же! Эти красные клыки… ведь у шитти синяя кровь! На некоторых были бинты, сквозь которые проступало синее, как чернила с водой. Я сразу подумал, что шитти хотели изобразить, как именно людей вспарывали этими клыками — ну понятно же любому дураку!

Среди пленных было только две женщины. Одна — кажется, молодая, довольно высокая, но рядом с парнями своей расы всё равно выглядела миниатюрной, в форме их пилота. Вторая — старуха.

Я даже не знал, что у шитти такие бывают. Маленькая, синеватая, какая-то увядшая: кожа совсем тонкая и словно подёрнутая паутиной. Вокруг глаз — чёрные пятна, а глаза запали. И волосы — не такая грива, как обычно у их женщин, а довольно-таки тощий крысиный хвост. Хромала и немного горбилась.

Но именно она командовала всеми. И я уверен: всё вышло почти без эксцессов благодаря ей. Они прошли по коридору силового поля молча, только зыркали вокруг, как пойманные дикие звери — и никто не дёрнулся: тому, кто рыкнул на Хопкинса с автоматом, она сказала, будто тихо кашлянула: «Кхыр!»

И всех их пропустила вперёд.

Сержант Хорт замахнулся на неё прикладом:

— Шевелись, ведьма! — и тут она сказала по-английски, чётко:

— Будешь съеден и переварен смертью, человек. Раньше, чем думаешь.

И вошла. Её тут же обступили и обняли девочки, а её парни встали по периметру. Шитти, про которых Док сказал, что они дети, ласкались к бойцам, как к собственным родителям, но бойцы-то были им чужие, потому выглядело странновато… к тому же сразу видно, что парни-шитти следили за нами.

Они переговаривались друг с другом, очень тихо — тут я тоже пожалел, что нам не выдали дешифраторов. Но больше меня занимала та старуха-шитти, ведьма. Как она чисто говорила по-английски — и как отбрила Хорта… так сказала, что даже меня взяла оторопь.

Старые тётки у отсталых народов бывают такие… вроде цыганок. С суперспособностями — по крайней мере, я так тогда думал. Она выглядела очень опасной. Парни-шитти общались с ней, как с собственной мамашей, и мне, почему-то, было очень не по себе от этих их тихих переговоров.

Я просто чувствовал, что случится что-то нехорошее.

И не ошибся.

Ближе к вечеру они убили Хопкинса.

Я не присутствовал, конечно: к тому времени я уже давно сменился с поста. Но Оутс и Уатт тайком показали мне видеозапись, а Хорт на вечернем построении орал на нас, как на новобранцев:

— Вы не бойцы, а сборище старых шлюх! Слепых, вдобавок! Как можно было подходить к решётке и поворачиваться спиной? Иисус Христос на осле! Я не могу этого себе представить! Я просто не понимаю, как американский солдат космического флота может оказаться настолько тупым! У меня в голове не укладывается! Я бы написал его мамаше, что чёртов шитти избавил её от идиота!

Все слушали мрачно — и понимали, что он, в сущности, прав: дурость. На этой поганой Эльбе слишком жарко, просто мозги спекаются в черепе. Понятно, что Хопкинс потерял бдительность. Он сменился с поста и шёл в казарму, чтобы принять душ и выпить чего-нибудь холодного; его окликнул Хаггинс — и Хопкинс обернулся и остановился. Возле решётки. А рядом сидел раненый шитти, по виду — в полубеспамятстве, безучастный и неподвижный, как камень.

Я рассмотрел, как он вскочил, только на замедленном воспроизведении. Это было быстрее, чем глаз может уследить: шитти взвился, как змея, дёрнул Хопкинса к решётке и прижал. Электрический разряд в один миг убил обоих. Хорт выстроил огнемётчиков вокруг клетки, чтобы отключить ток и убрать почерневшие тела. Пришлось повозиться, чтобы отцепить их от решётки и друг от друга.

Мёртвый Хопкинс выглядел просто ужасно.

Тогда все новички из моей команды осознали, что безопасны только мёртвые шитти.

А ночью я проснулся от странных звуков. От музыки.

Я не большой специалист в музыкальных инструментах, но мне показалось, что похоже на флейту — только какой-то чудной тембр. Стонущий, рыдающий… в общем, я слышал, как плачет флейта, хотя раньше такие слова казались мне книжным выпендрёжем.

Невероятно печальная была мелодия, просто душу рвала. Прекрасная — но сплошная ужасная тоска, настолько нестерпимая, что пошёл бы и повесился.

Она доносилась из-за окна. Я вышел из своей капсулы в общий холл, а потом — на двор. В принципе, инструкции это не запрещали, но я почему-то чувствовал, что делаю неправильные вещи.

Плац, клетку шитти и КПП ярко, как днём, освещали прожектора. Температура опустилась градусов до семидесяти пяти, но было так же душно, как днём. Шитти не спали. Они сидели и полулежали около бассейна, а один, громадный парень из новоприбывших, играл вот это вот… музыку.

Мне показалось, что это у него ракушка.

Такая, знаешь, длинная, закрученная спиралью, заострённая на концах ракушка. Просверленная, наверное. Или ещё как-то доделанная. Шитти запрокинул голову и дул в эту ракушку, и музыка рыдала нестерпимо, рыдала и стонала, как ветер в тоскливый день, и у меня прямо ком в горле встал от этой мелодии.

И тут не выдержал часовой.

— Заткнись, сволочь! — рявкнул он, перекрыв музыку. Незнакомый голос — кто-то из здешних, не из моей группы.

Шитти даже ухом не повёл, и мелодия не сбилась.

— Ты слышал?! — я-то уж точно слышал, как он перевёл оружие на боевой взвод. — Заткнись, чёртов шитти, если не хочешь пулю в башку!

Они вообще не реагировали! Понимаешь?! Они не обращали внимания! Один играл свою музыку сплошной безнадёги и печали, а остальные слушали, и им было абсолютно безразлично, что там человек орёт. Они не боялись. Я понял: они уже ничего, кроме смерти, не ждут.

— Считаю до трёх — и стреляю, ублюдок! — гаркнул боец.

И тут я что-то…

— Слушай, — крикнул я, — дьявол с ним, пусть играет! Что он, мешает тебе?