Собрание сочиннений Яна Ларри. Том первый - Ларри Ян Леопольдович
Отец мой разговорчив и словоохотлив. Появляясь на кухне, он на пороге заводит разговор о погоде, а через полчаса рассказывает о своей жизни.
«Господ» отец считает круглыми дураками, а каждая «барыня», в его глазах, «ищет себе мужика».
— Голая у них жизнь! — говорит отец. — Ни богу свечка ни черту кочерга. И для чего только живут люди, — никак не пойму. Жрут целыми днями да пуза наживают.
Одна барыня, для которой мы с отцом ставили теплый ватерклозет, прибегала к нам каждые пять минут. Размахивая широкими рукавами цветного халата с большими букетами, она пыталась лично руководить установкой «вазы», давая отцу советы и указания.
Барыня хотела, очевидно, показать, что ее трудно обмануть в чем-нибудь и что она-то уж ни в коем случае не допустит, чтобы ей подсунули «вазу» с плохим рисунком. Но отец понял ее иначе. Он многозначительно улыбался, крутил убийственный ус, а к вечеру напился допьяна, пел чувствительные песни и говорил матери о какой-то купчихе, которая без него жить не может и готова с радостью пойти за ним на край света.
Глава IV
Жизнь моя делает неожиданный поворот.
Как-то вечером зашел к нам подвыпивший Финогенов. Под мышкой у него расползлась груда книг, засаленных до такой степени, что казалось, будто они вот-вот начнут капать жиром.
— Видал? — поднял Финогенов книги над головой.
— Книги! — неопределенно промычал отец.
Финогенов икнул.
— Не книги, а прекрасное существование.
— Куда вам, Сергеич, такую уйму? — спрашивает мать. — Неужели прочтете все?
— Бесприменно! И не то что прочту, но все назубок вытвержу.
— Господи Иисусе, — испуганно крестится мать, — столько прочитать. С ума ведь сойти можно. Я вот девушкой была, так у нас во дворе студент был один. Так тоже. С утра до утра, бывало, читал книжки, а потом отвезли в сумасшедший дом.
— У студента мозга жидкой оказалась. И потом, книжка — книжке рознь. Некоторые возьми да брось, а которые большую пользу приносят. Мои книжки с толком подобраны. Не простые они, хозяюшка. Тут — прямой есть путь, как сделаться техником.
Отец беспокойно завозился на месте.
— Что это ты говоришь такое? Несуразицу какую плетешь. Такой чучел, да в техники вдруг?!
— Мы знаем, что знаем! — засмеялся Финогенов. — Мне это верный человек сказал.
Финогенов сел на занывший под его тяжестью стул и с размаху ударил ладонью по книгам.
— Механика тут обыкновенная. Стало быть, заучу я, что имеется в этих книгах, и подаю прошенье. Дескать, так и так — пышки в мак, имею желание экстренным держать экзамен за гимназию. Выдерживаю я экзамен. Еду в Москву. И опять прошенье. Желаю, дескать, учиться на техника. Поступаю в университет, учусь, а через четыре года — будьте любезны. А ну-ка, где, скажу, проживает чумазый слесарь Ларри? Выйдешь ты ко мне, а у меня на фуражечке молоточки. Что изволите, господин техник? А я скажу: и не господин я тебе, а Сашка Финогенов. На, скажу, друг, шампанского тебе. Выпьем давай да потолкуем, как нам с тобой техническую контору открыть. Да ты держись, скажу, просто со мной. Я, брат, чувствую, из какого званья вышел. Ты эти вежливости отложи в сторонку. О деле будем говорить. Ах, дьявол, — жмурится Финогенов, — делов бы мы с тобой закрутили. Всех бы хороших мастеровых в одну кучу сбили, да как бы двинули, друг. Эхма! Всех господ без штанов пустили бы. И порядок бы я завел. Обращенье чтобы простое, а что заработаем — на равные доли. Дом бы на Николаевской заарендовали и вывеску с золотыми буквами: «Техническая контора техника Финогенова и рабочих таких-то. Ремонт, подряды и всякая такая мура».
Бледный от зависти, отец взволнованно смотрит Финогенову в рот, слушая, как зачарованный, необыкновенные слова, но тотчас же стряхнув наваждение, говорит недоверчиво:
— Что-то у тебя все легко да гладко получается. Так-то это всякий захотел бы. Это и я, брат, не прочь.
Финогенов приходит в восторженное состояние:
— Ну? Друг? Неужто согласен вместе со мной?
— Согласен-то согласен, да выйдет ли толк. Не слышал я будто про такие чудеса.
— Выйдет, друг. Уверяю тебя — выйдет. А что не слышал — не важно. Выучимся мы с тобой, вот и будет пример.
На столе появляется водка. А через час отец верит в техническую контору крепче Финогенова. Ночью они по-братски делят между собой принесенные книги. Финогенов раскладывает их на две ровные кучки, приговаривая при этом:
— Тебе одна толстая и мне — толстая. Тебе — потоньше и мне — потоньше.
И тут же составляют программу:
— Сначала тоненькие книжки надо зазубрить, а там и за толстые примемся. Практика у нас уж будет.
Отец изъявляет желанье тут же и начать ученье.
— Ах, курья нога! — восторженно кричит он. — Открывай книжку. Давай. Начнем, друг.
— Завтра начнем! — икает Финогенов.
— Ну, завтра так завтра, — кричит отец. — Истинный друг ты мне. А это все обучим? А? Ах, курья нога.
— Сыну-то дай книжку, — мычит Финогенов, — Янку тоже выведем в люди. Сына твоего люблю я. И всех я люблю. Ей-богу.
Но тут выясняется, что я даже азбуки не знаю.
Отец удивлен:
— Ах, курья нога! Как же это я упустил из виду? Ты что ж мне не сказал? Ян? А?
Я притворяюсь спящим.
* * *Затея Финогенова забавляла отца и друга его больше месяца. Они подолгу засиживались над книгами, стараясь понять, «что к чему», но книжная мудрость раздавила их упорство. Вскоре они вынуждены были признать себя побежденными.
— Ни хрена не выходит, — первым сдался отец, — ты одно учишь, а тут другое лезет непонятное. Нача-ала мы, друг, поймать не можем. А без начала — беда.
— Без начала беда, — соглашался Финогенов, — надо бы докопаться, откуда идет все это.
— Верный-то твой человек не знает? А?
— Спрашивал. Говорит — подряд учи. После, говорит, поймешь.
— Пожалуй, учи, — качал головою отец, — толк-то какой из этого? Выходит на тебе, сделай циркуль, а я, может, и ручника в глаза не видал, а пилу сроду и в руки не брал. Разузнать надо: где начало лежит всему.
Охладев к ученью, отец принялся учить меня. Он достал где-то разрезную азбуку, положил ее на стол и, подозвав меня, сказал:
— Видишь загогулины эти? Тут их три десятка с небольшим. Буквами называются. Отличаешь одну от другой?
— Отличаю!
— На то они и разные, чтобы отличать их, однако некоторые похожи промежду собой. Тут важно, чтобы каждый крючочек запомнить. Вот тебе буква «А», а вот буква «Л»: с виду будто и похожи, только Л без перекладинки, а буква А с перекладинкой. Понятно тебе?
— Понятно.
— А понятно — значит, и говорить больше нечего. У нас сегодня какое число? Четвертое. Ну, вот, к двадцатому постарайся. А пока один я поработаю.
Он взял со стола три первые попавшиеся буквы, положил их передо мной, остальные же сгреб в кучу и сунул себе в карман.
— Вот это Ш, это — Б, это — М. К завтрашнему спрошу у тебя. Выучишься к двадцатому — проси что хочешь. Полцарства дам. Не выучишься — сукин сын будешь.
Щедрость отца не произвела на меня должного впечатления.
Я никогда не нуждался в «полцарстве», но сукиным сыном мне не хотелось быть. Я разложил перед собой буквы и начал изучать их, не вылезая из-за стола.
— Мэ-то которая? Эта?
— Б это, дурак. М вот раскоряченная. Да ведь просто-то тут как. И учиться вроде бы нечему.
Два часа я бьюсь над буквами, однако путаю их отчаянно.
— Ш — это значит?
— Б, а не Ш. Ну, и голова же у тебя дубовая. Вот смотри, я тут напишу тебе на уголке.
И отец ставит в углах картонок свои каракули.
— Забором — значит Ш, кренделем — Б, а раскорякой — М. Да ты сам старайся. Ко мне лезть нечего. Я-то все знаю. Ты теперь умом доходи.
На следующий день отец передал мне еще три буквы.
К концу месяца я мог читать вывески.
— Что написано?
— Булочная!
— Вот дьявол, какие способности?! А это?
