Анатомия Комплексов (СИ) - Витич Райдо
— Стройная теория, но требующая усилий для доказательства. Если брать в общем, то получается одно, а если в частности — другое. Юккос. Там погибли люди, много людей, это не может не вызывать жалости, но согласись, она не может привести к повышению самомнения или вмешаться в ход событий, сломать будущее…они уже погибли…
— Вот что тебя нервирует. Смерть. Ты боишься ее и потому жалеешь тех, кто через нее проходит, но, милая моя, бессмысленно бояться входа в соседнюю комнату. Ты каждый день проходишь через него и данный факт не вызывает в тебе отрицательных эмоций. Отчего же они возникли сейчас? Ты каждый день снимаешь одежду, и я, это так же не вызывает страха. Жалости. Смерть — тоже самое, ты лишь снимешь это тело, суть останется целостной и живой. Смерть — не горе и не счастье, а естественный и закономерный финал для каждого сущего. Зачем бояться неизбежного?
— Но когда умираешь, здесь остается масса близких людей, дорогих,… а там неизвестно что. Может, ты и помнишь свои предыдущие жизни, а я — нет, и, честно говоря, вообще не верю в подобное. И потом … отвечать там за то, что приходилось выживать здесь….нет, я не тороплюсь и другим не желаю. Потому и жалею.
— Вот оно что. Ад и рай, я правильно понял? — и рассмеялся, стряхнул жену с колен, уложил на диван, навис и, глядя в упор, с насмешливым высокомерием зашептал. — Там нет ада, милая, он здесь. А вот и дьявол, — пальцы Рэйсли очертили овал лица, побежали ниже, по плечам, груди, животу, начали ласкать кожу, стремясь избавить ее от материи. Алена чувствовала приятное тепло и негу, тихий голос мужа убаюкивал, ласки расслабляли, мешая сознанию ясно воспринимать его речь, а тому это и было нужно. Склонился еще ниже, так, что дыханье касалось Алениной щеки, и зашептал, заглядывая в затуманенные глаза жены. — Этот дьявол стережет твою душу, там ему делать нечего, здесь его вотчина, логово зверя…вот оно, прекрасное тело, которое искушает, изводит похотью, жарит на костре сладострастья, чревоугодия, соблазняет златом и серебром, обещает власть и блаженство, взращивает гордыню и внушает страх потери этого чувственного хрупкого тела. И ты поддаешься, встаешь на путь греха, окутывая его красивыми одеждами, утоляя голод изысканными блюдами, нежишь ласками и истомой…и горишь в пламени возмущенной души, которую подчас забываешь, не холишь столь рьяно, не питаешь столь часто, не замечаешь. Она укоряет тебя не блаженством, не сластолюбием, не приятной глазу и телу вещью, а однобоким восприятием мира, отрицанием гармонии. Исправить это просто…удовлетвори душу, удовлетворяя тело, и дьявол помирится с богом…
— В средние века тебя бы сожгли на костре, как ярого еретика, — сообщила девушка, с восхищением разглядывая сквозь полуопущенные ресницы, прекрасные черты своего философа. Рэй рассмеялся, и Алена могла поклясться: посмотрел на нее с любовью. Она не преминула поблагодарить его за эти минуты нежности и столь редкий, откровенный, человеческий взгляд: прижалась доверчиво щекой к теплой ладошке и поцеловала, жмурясь от счастья.
— Я хочу, чтоб ты жил долго.
— Придется исполнить твою просьбу, не могу же я отказать своей молодой жене?
— Если б это было в твоей власти, — загрустила девушка.
— В моей, не сомневайся. Знаешь, как умирают флэтонцы? Секунда, и там. Попрощался, принял решение и ушел, а тело, как отслужившую вещь, сжигают. Мы знаем, как покидать тело, этому нас обучают с семи лет. Но самое трудное: не выйти из него, а не остаться там, когда ты еще не выполнил свое назначение здесь. Раньше мне незачем было возвращаться, но я не желал уходить из чистого упрямства — это было бы слишком легко, а значит — неинтересно. Видишь ли, умереть всегда легче, чем жить, и нет чести в легком пути… а теперь у меня есть обязанности, долг.
— Я? — с надеждой спросила Алена.
— Ты, — серьезно кивнул Рэй. — И дети. Видишь ли, я эгоист и очень привязался к вам. У меня нет желания покидать этот мир, расставаться с тобой.
— В смысле?
— В прямом, милая, в прямом, — хохотнул Рэй вставая и подхватывая жену на руки. — Я собственник и эгоист, поэтому уйду следом за тобой, но не раньше.
И подумал: "Ты никому не достанешься, я и больше никого в твоей жизни не будет, а потом уйду следом, чтоб не тосковать".
Алена задумчиво рассматривала мужа, пытаясь понять — что он хотел сказать, на что намекал? И лишь когда тот опустил ее на постель, признала свою несостоятельность: и в момент бодрствования ее мозговой потенциал беспардонно глючило в попытке расшифровать ребусы Лоан, а куда уж в сонном состоянии за подобное браться? Нет, видать, данный подвиг ей никогда не совершить. Это огорчало.
— Ты такой странный, — сонно заметила девушка. — Непредсказуемый, загадочный и столько знаешь. Я рядом с тобой чувствую себя безнадежно отсталой. Обидно…
Рэй откинул снятое с жены платье, пристроился рядом с засыпающей девушкой, прижимая ее к себе: ему нравилась умиротворяющая тишина в душе, состояние покоя и безмятежности, которым его одаривала Алена, сама того не ведая.
— Зачем я тебе нужна…такая…недалекая и ограниченная? — прошептала девушка, пригревшись и окончательно засыпая.
Мужчина услышал, удивлено вскинул бровь, посмотрел на жену и, увидев сомкнутые веки, улыбнулся:
— Спи, завтра скажу.
ГЛАВА 2
Алена с трудом сдерживала зевоту. Скучно до одури. А она еще поначалу завидовала. Чему, скажите на милость? Постным лицам брачующихся?
Нет, их с Рэйсли свадьба была не в пример скромной, но менее заунывной. Конечно, простыня вместо свадебного наряда, каюта кафира и три вынужденных свидетеля ни в какое сравнение не шли. Здесь же одних свидетелей тысяч пять, не меньше, и торжество обставлено по высшему разряду: огромный зал, по стенам которого непрерывным потоком льются разноцветные, сияющие струи огня, четыре балкона с гостями, наблюдающими церемонию, поддерживают колонны, увитые гирляндами, распускающеми каждые пять минут новыми экзотическими бутонами цветов. Да, и сам постамент с новобрачными, приготовившимися давать клятву верности, производит неизгладимое впечатление: сверкающая возвышенность из каменьев, выложенных замысловатым рисунком, то и дело меняла свои очертания, превращаясь то в распустившийся бутон, то в палубу корабля, то в сцену. Только, по мнению Алены, перемудрили флэтонские мастера, им бы эшафот изобразить надо было — и проще, и данному действу под стать.
Впрочем, и так все понятно. На новобрачных глянь и гадать не надо — любят они друг друга, как кошка собаку, а уж заключению союза рады так, что и словами не выразить. Лица унылые, Иллан откровенно в сторону косит, лишь бы невесту не видеть, а та и вовсе глазами пол проедает, лицо, как на похоронах, причем собственных. И при внешнем антураже будущих супругов выглядит это чудовищно. Эльхолия, миниатюрная, хрупкая, в изумительном, воздушном платье, смотрелась прелестно. Королева эльфов не меньше, да и Иллан ни дать, ни взять — принц из сказки. Что ж, они буйную радость изобразить не могут?
Н-да, чудненько. Свадьба и казнь в одном флаконе. Нет, слава тебе Господи, что отвел ее глупую от сероглазой мечты. Во истину слава! Аминь.
Ворковская покосилась на супруга и чуть заметно улыбнулась: все-таки красивый он у нее и не такой сноб и зануда, как окружающие. У тех лица от торжественности момента вытянуты, взор серьезен, а этот хоть бы немного веселье свое замаскировал под маску соучастия, для приличия. Нет, стоит, щурится лукаво — забавляется. Счастлив безмерно — брат глупость совершает, как не порадоваться безумию близкого? Ох, террариум.
И вырядился, наверняка, родственничков позлить: голубые кожаные брюки и золотистая сеточка вместо рубашки, облепляющая литую грудь и бесстыдно выставляющая напоказ каждую мышцу. Мог бы и скромнее: знатные мэно так и поедают его глазами, а тот и рад, поощряет взглядом, ресницами играет, губы в очаровательную улыбку складывает. Лучше б не пытался, все равно не получается: гюрза она и на Флэте — гюрза.