Ветер и мошки (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич

Ужин продлился до конца «Поля чудес». Как Таня не отнекивалась, а съела все, и Камил видел, с какой скоростью улетала еда с тарелки. Олежке для тренировки в пальцы левой руки была вставлена вилка с сосиской, и он дважды, самостоятельно, смог поднести ее к губам. Правда, на второй раз устал так, что вилка выпала, и Камилу с большим трудом удалой поймать ее, готовую сигануть в кувырке с коленей.

— Приз — в студию! — крикнул восхищенный Якубович.

Кстати, слово они не отгадали. Слово было «Беллинсгаузен». Пили чай с шоколадом, и шоколад оказался на удивление вкусный. Василий тут же напомнил из отнорка, что еще бы он был фуфлом с ценой в целую бутылку.

Дурак, сказал ему Камил.

Ему было то хорошо, то неуютно, и беспокойно, тепло, холодно, жарко. Не удавалось даже уследить за сменой состояний. Душа похрустывала, сворачивалась и разворачивалась. То звала прыгнуть из окна и вернуться, то поцеловать Таню, то сплясать, то выйти и больше не появляться. Какие они тут все, звенело в Камиле. Какое оно тут все! Он вспомнил слова Волкова про чесотку изнутри.

Так и есть, так и есть!

— Ну вот, почти девять, — сказала Таня, когда вместо шоу на телевизоре появилась заставка скорых новостей.

— Уже? — удивился Камил.

— Мы, — сонно сказал Олежек.

— Да-да, сейчас я тебе постелю, — отозвалась Таня. — Василий, вы приподнимете Олежку на несколько секунд?

— Силы мои, конечно, уже не те… — сказал Камил.

Сдвинули табуреты, отнесли посуду. Камил взял Олежку на руки, как спортсмен — вес. Есть рекорд!

— Мы.

— Не мы, а я, — сказал Камил.

— Мы.

— Ну, если с этой стороны…

Таня разровняла постельное, что-то переменила, заправила клеенку, взбила подушку. Получилось быстро.

— Кладите нашего бойца.

— Кладу.

Камил опустил Олежку.

— Василий, я вам на кресле здесь, хорошо? — сказала Таня.

— Никаких возражений.

— Спасибо.

Благодарность прозвучала, как отголосок случившейся беды.

Пока Таня раскладывала новое постельное место, Камил пустым взглядом уставился в телевизор. Экран мельтешил картинками, но придать им смысл не получалось никак. Камил не смог бы даже сказать, что он смотрит — художественное кино, репортаж или короткие новостные клипы. Он чувствовал время, проходящее сквозь него.

А что, если сказать, что у него как раз не хватило времени? — подумалось ему. Возникли обстоятельства. Я не успел. Слишком много факторов…

Не хочешь ее убивать? — спросил из отнорка Василий.

Нет, сказал Камил.

Так не убивай, сказал Василий.

А как же «Ромашки»? Как люди там? — спросил Камил, сжимая руками голову. Если нет, значит, они погибли, и пусть? Можно и дальше?

Василий не ответил.

— Уф! — сказала Таня, сев на узкий язык получившейся постели. — Принимайте к использованию.

— Как ты? — спросил Камил.

— Лучше, чем раньше.

— Точно?

— Знаешь, я налопалась, наверное, и на завтра.

— Вот что сосиски животворящие делают!

— Ага.

Таня зачесала упавшие на глаза волосы. Несколько секунд она сидела, глядя на задремавшего уже Олежку.

— Кажется, он мычит и во сне, — шепнул Камил.

— Последишь за ним, если не трудно? — улыбнувшись, спросила Таня. — У него часто мышцы схватывает, и он просыпается от боли. Если сможешь помассировать…

— Хорошо.

— Я так-то сама проснусь.

— А вот знаешь, — сказал Камил, поднимаясь, — можно я покомандую?

Таня осторожно кивнула. Жестом Камил понудил ее встать с разложенного кресла, а потом, ойкнувшую, легко поднял на руки.

— Первое, — сказал он, обходя с ней диван, — ты сейчас отправляешься в свою комнату…

— Лечу.

— Едешь на гужевом транспорте.

— И?

Глаза Тани были широко распахнуты, и в них, ловя свет, дрожало странное, опасливое ожидание.

— И сладко спишь до утра, — объявил Камил.

Одним целым они протиснулись в проем.

— Ай, — сказала Таня.

— Что?

— Ногу ударила.

— Не знаю, не знаю. Твой Олег на перевозчика не жаловался.

— Так он не чувствует. А я чувствую.

— Тогда прошу прощения, не рассчитал.

— Прощаю, — кивнула Таня.

Коридор быстро кончился. В малой комнатке было темно, плотный тюль на окне не давал хозяйничать блеклому фонарному свету. Серым пятном проступало покрывало.

— Так, осторожно.

Камил опустил Таню на скрипнувшую кровать. Женщина вытянулась, раскинула руки.

— Все, можно спать?

— Нужно.

Камил, наклонившись, поцеловал Таню в щеку.

— Какой ты, — фыркнула она.

— Спи.

— Интересный ты человек, — Таня поймала край покрывала и повернулась, заворачиваясь в него. — Я самую капельку…

— Спи, — повторил Камил.

— Мне как-то с тобой спокойно, — тихо сказала Таня. — Совершенно посторонний мужчина, тридцать шесть лет…

Она вздохнула и засопела, уснув буквально за секунду. Камил прикрыл дверь и вернулся в гостиную. Телевизор мерцал беззвучной картинкой. В телевизионном мире кто-то кого-то встречал, искренне тряс руку. Вспышки фотоаппаратов выбивали из встречающихся улыбки, будто бонусы в видеоигре.

Олежек спал. Лицо его было напряжено, губы закушены, и Камилу почему-то казалось, что он видит сон про войну. Посидев немного перед экраном, Камил прошел на кухню, вымыл посуду, протер стол, убрал хлеб. Потом застыл у окна, разглядывая темный двор с единственным раздающим электрический свет фонарем.

В круге света стояла скамейка, на скамейке сидел человек в костюме. Сложенный плащ его лежал рядом. Заметив в окне Камила, человек помахал ему рукой.

Волков.

Камил показал ему ладонью, чтобы уходил. Волков покивал, но не двинулся с места. Шел бы ты, Волков. Душу выворачивало. Камил поежился, сел на табурет. Губы растянулись в оскал. Что ты за оперативник, в конце концов? — задергало в голове. Она — никто тебе. Вообще. Иди и убей. И забудь, что из тех, кого группам не получилось устранить, не было никого, кто послужил бы повторным проводником.

Как бы смысл в одной острастке…

Но ведь можно, можно, наверное, и пожалеть! — вспыхнуло в нем. Если просто включить голову, при чем здесь Таня? Ни при чем. Ее саму так шваркнуло и размолотило, что временные психорасстройства у большинства жителей «Ромашек» — сущие цветочки по сравнению с тем, что пришлось пережить ей. Три урода вот точно при чем. А она?

Мы же вслепую, бездумно — на!

Из гостиной чуть слышно мыкнул Олежек, и Камил, оборвав мысль, поспешил на голос.

— Где болит? — спросил он, склоняясь.

Олежек вращал глазами и возил по бедру левой рукой.

— Мы-ы-ы.

— Я понял. Давай только потише.

Закаменевшую мышцу Камил нашел быстро. Икроножная на правой. Пальцы у Василия были сильные, рабочие, десяток движений — и твердость ожидаемо сошла на нет, обе мышечные головки, латеральная и медиальная, опали, продавливаясь под ладонью.

— Лучше? — спросил Камил.

— Мы, — облегченно сказал Олежек.

— Как насчет общей программы?

— Мы?

Камил растопырил пальцы на обеих руках перед глазами лежащего, словно демонстрируя набор из десяти инструментов.

— У меня есть кое-какой опыт.

— Мы, — сказал Олежек.

— Понял. Приступаю. Сначала ложимся на живот.

Камил в два приема перевернул Олежку и какое-то время мял, массировал пальцами его шею, плечи и спину. Там, где замечал напряжения, надавливал сильнее, добиваясь расслабления мышц.

Олежек взмыкивал в подушку.

— Терпи, — сказал Камил. — Таня ведь также массирует?

— Мы.

— Мягче?

— Мы — а.

— Ах, мы — а!

Камил размял парню ягодицы, бедра, добрался до ступней. Выдохнув, перевернул, отер клиенту полотенцем потное лицо.

— Как состояние?

Олежек нашел силы улыбнуться.

— Мы!

Камил повел плечами.

— А я вот, не поверишь, никак не «мы». С непривычки — устал. Не практиковал давно. Как рука?

— Мы.

Олежек согнул два пальца.

— Ладно, — кивнул Камил, — мы и ее.