Февраль (СИ) - Николаев Коля
Физик подхватил принесённые матерью пакеты «пятёрочки» и прошествовал на кухню.
- Сын! Ну сколько можно? – с горечью спросила Анна Сергеевна, сделав ставший привычным обход по квартире - за диван, под стол были запрятаны пустые бутылки, в холодильнике имелся запас.
- Мам, не начинай, - поморщился физик.
- Вон даже Оксана звонила, - словно не слыша его продолжала мать, - и до неё донеслось, все в курсе уже, что ты спиваешься…
- Ей-то какое дело? – хмыкнул физик
- Да вот уж какое-то, - ворчливо заметила Анна Сергеевна, разбирая продукты.
- Всё равно, - равнодушно ответил физик, нарезая сыр, - пошла она…
- Сын, - вдруг так серьёзно сказала Анна Сергеевна, подсаживаясь к столу, - слушай, а может тебе вернуться, а? Ты прости меня, дуру, что сорвала тебя с места, на свою голову…
Анна Сергеевна корила себя в происходящем неимоверно; вот не начни она причитать, как тяжело ей стало с отцом, его и по больничным этажам водить, и домой на четвёртый затащить, и искупать…Да разве ж это проблемы, причитала она сама себе сейчас, да справилась бы, ох, что наделала. А вышло, что сыну сама дорожку не ту указала.
- Мам, - Юрий поморщился, больше всего на свете не любил эти материны причитания и самобичевания…- всё норм будет…
Но норм пока что не получалось, получалось пить, да иногда к друзьям заруливать. Например, к Мишке. Михаил был такой правильный и простой человек, так у него всё складно и понятно выходило, вмиг все проблемы и непонятки расползались по нужным полочкам Как-то Юрий Алексеевич вычитал в интернете интересную фразу «У каждого свой рай». Так вот к Михаилу это высказывание относилось на все сто, он жил в своём мире, засаживал в округе всё сиренью, любимой им до одури и не переживал ни по какому поводу, не касающегося его мирка. И Юрий Алексеевич любил с ним при случае встречаться, поболтать; после этих разговоров становилось спокойнее и лучше. Любой вопрос Михаил выворачивал нужным боком и решал.
- Тьфу, - морщился друг, когда физик рассказывал ему иногда о творимых школьными дамочками бедах, - сдалось тебе с бабами разбираться. Вырастут щенята, сами решат на какой им куст ссать. Пусть бабьё тешится, а ты свою линию гни, не смотри в их сторону. Жизнь – штука витиеватая, но цель у неё одна, так что как ни крути, а куда нужно, туда ребёнок и дойдёт. Работай давай, учи своей физике, физика – это дело. И не заморачивайся
И учитель, сидя с Михаилом у него на веранде под огромными старыми кустами сирени или помогая чистить от снега двор, думал: а и впрямь, что это я? моё дело – знания дать, всё остальное там – игра, а меня уж эти игры явно не касаются…
Вот и в один из дней этого беспутого февраля проходя по Восточной, где в ряд выстроились частные домишки, Юрий встретил друга. Тот, лохматый, перепачканный в строительной смеси и пыли, раскатывал на брёвна небольшой старенький дом, купленный им недавно.
Со злости, недолго думая, Юрий Алексеевич вызвался помогать. Работа была тяжёлая, но это и приводило в агрессивный восторг Юрия Алексеевича, ему необходимо было сейчас перебить свои мысли физическим трудом.
Дом, построенный ещё в начале пятидесятых, когда строили на века, крепко и надёжно, был из брёвен, метров по семь в длину, да для верности прихваченных скобами. Сначала Юрий Алексеевич с другом, забравшись на лестницы, ломиками брёвна поднимали, отрывая скобы и мох, потом нажимали с силой, напирали и сбрасывали вниз. Брёвна падали, глухо ударяясь о землю, какие-то от удара трескались на две части, какие-то выдерживали. Потом их оттаскивали, взявшись с разных сторон, и складывали поодаль друг на друга, для распила на дрова. Когда мужчины разобрали почти всё до фундамента, и на улице уже начинало темнеть, пора было отдыхать.
Михаил позвал Юрия Алексеевича уважить его и в знак благодарности за помощь - немного посидеть. Они устроились под навесом полуразобранного сарая, окрестив огромную чурку в стол. На город хлынуло щемящее провинциальное умиротворение вечера, приглушённее стали звуки мира людей и выразительнее, звучнее заиграла природа: вороньё с криками что-то делили в огородах, временами устраивали переклички и собаки то где-то далеко, то совсем рядом в соседнем дворе.
Домой Юрий Алексеевич пришёл поздно, очень уставший, но довольный; физическая работа придавала своеобразный новый дух, силу, благодать; труд будто встряхнул его, вырывая из скудности жизни, вливая другое мироощущение. Юрий Алексеевич зашёл в квартиру, сбросил в угол запылившуюся одежду, даже запамятовав достать из внутреннего кармана куртки оставшуюся бутылку. Потом долго мылся, пофыркивая и улыбаясь, и уснул крепким здоровым сном под бубнёш телевизора, сунув телефон под подушку.
Было то ли четыре, то и пять часов утра, серая темнота ночи ещё кутала землю, в углу всё говорил и говорил телевизор, телефон пропищал несколько сообщений подряд - кто-то из друзей не спал и скидывал ВК, скорее всего, что-то юморное. Но Юрия Алексеевича разбудили не эти привычные звуки. Неожиданно сквозь сон, словно возвращаясь из беспамятства, он уловил какой-то непонятный нарастающий гул за окном, потом что-то полыхнуло, не разобрать было через задёрнутые шторы – близко, у самого подъезда или далеко. Юрий Алексеевич рывком соскочил с кровати – машина что ли? Рванул занавески, ничего не видно сквозь толщу темноты, вдали зарево, гул страшный, словно взрыв. Не понимая происходящего, он бросился в прихожую, мигом надел вчерашние грязные брюки, так и валявшиеся в углу, схватил куртку, выбежал из квартиры. Натягивая куртку, принялся спускаться по лестнице на первый этаж, и вдруг ощутил, что босиком. Как же босиком спускаться на улицу? Круто развернулся, надеясь за долю секунды схватить ботинки, и выбежать. Ринулся по привычке к двери своей квартиры под номером шесть. Дверь ещё была новенькая, блестящая и цифра на двери поблёскивала, а под дверью коврик прорезиненный, старый, из машины, сюда пристроил. Только где сейчас этот коврик, дверь где с циферкой, квартира вообще где?
Юрий Алексеевич ошалело огляделся – нет его квартиры, и подъезда его нет, и старого коврика из машины. Ничего нет. Вместо этого четыре незнакомые двери, одна клеёнкой обтянута, красивой, зелёной, в мелкий белый цветочек, аккуратно так обтянута, две деревянные старые довоенные ещё, наверное, двери, а третья тряпками всякими утыкана кое как, наспех. Юрий Алексеевич никак не был готов к такому повороту, он ничего не мог сообразить, позабыв о своих ботинках, бросился вниз. И только он из подъезда выскочил, чудовищный грохот накрыл землю. Юрия Алексеевича неожиданно кто-то сбоку толкнул, прямо в слякоть:
- Ложись!
Он упал в липкую тягучую грязь, перемешанную с колким февральским снегом, мыслей в голове не приходило абсолютно никаких, только дикий животный страх, скрутивший сознание. Рядом тоже кто-то лежал, обхватив руками голову. Нещадно замерзли босые ноги и живот, и до мерзкого было неприятно, замёрзло и всё тело, но он об этом не думал – вокруг весь город и, наверное, вся земля громыхала и сверкала, ни с чем несравнимый, непередаваемый гул, стрекотанье, звон кругом. Это не конец света, не ад, там точно не так страшно, здесь страшнее, невыносимее; громыхнуло совсем близко, в конце улицы с перезвоном градом посыпались стёкла огромной витрины, чудом до этого уцелевшей. Учитель физики, кажется всем своим существом, вжался в лужу, лучше бы она вообще поглотила его всего, утопила в себе от этого ужаса. А может это просто такой странный сон? Может во сне он всё это чувствует? Вот сейчас проснётся и выглянет в окно, а за окном рассвет, суббота, и он нарежет колбасы с мягким белым хлебом и сядет в соцсети смотреть фото, и сварит кофе, и всё, как всегда. «Да, это сон, сон» – повторял он то ли про себя, то ли вслух, то ли оглушительно кричал - он уже этого не понимал.
Неожиданно ощутил, вроде даже не услышал, а ощутил все телом – стало тихо; невероятно тихо. Учитель физики поднял голову: вдоль по улице многоэтажные дома, высокие, наверное, в прошлом красивые, здания, - все без окон, в одном из домов, прямо по центру, огромная пробоина; рядом почти целиком разрушенное здание, без фасадной стены, из него кучей вывалено всё некогда его содержимое: шкафы, тазы, игрушки, посуда, кровати. Он повернулся и посмотрел на того, кто лежал рядом. Это оказалась девушка, она уже поднялась и стряхивала со своей шубейки грязь и снег, потом поправила платок, и вошла в подъезд.
