Между честью и истиной (СИ) - Аусиньш Эгерт

   - Подожди понимать, Димитри. Мы еще не закончили считать факты. Итак, твой брат, светский маг, но очень слабый, аристократ, но никакой боец, назначил обидчику место и время дуэли и выставил тебя за себя, верно?

   - Да, Айдиш, он выставил меня за себя с моего согласия.

   - Расскажи мне про место и время дуэли.

   - Мы должны были встретиться с последним лучом заката и сражаться, пока будем видеть кромку клинка противника. Или пока не останется только один. Место, которое выбрал Арторая, было уступом скалы над морем, туда нужно было спускаться по узкой тропе, и на этой площадке не было места свидетелям. Моих мне пришлось оставить наверху, Увье вообще пришел один... - Димитри вдруг осекся. - Но Айдиш! Это же... - Он наклонился в кресле и закрыл лицо руками. Некоторое время он сидел так и молчал.

   Хайшен не шевелилась в своем кресле. Айдиш молча смотрел на князя обычным взглядом конфидента. Наконец, Димитри разогнулся и отнял ладони от лица.

   - Я еще тогда знал, что брат подставил меня, - сказал он просто. - Только не понимал, насколько сильно.

   После этих слов он вдруг развернулся к Хайшен.

   - Прости меня, досточтимая. Я вел себя неучтиво тогда. Неучтиво и неумно. Это действительно выглядело как жертвоприношение. Но для меня это была дуэль, и ничего более.

   - Я помню, пресветлый князь, - певуче сказала Хайшен. - Дуэль и ничего кроме.

   - Но если бы я понял раньше, если бы я понял тем вечером, как именно это выглядит... мы оба могли достаться ему - и победитель, и побежденный. И я ушел бы вместе с Артораей домой, не имея больше выбора, куда пойти. На той дуэли я мог умереть, а мог стать перчаткой бога, других путей не было. А я ведь даже имен их не знаю. Я... Мне, кажется, страшно, Айдиш.

   - Это хорошо, Димитри. Это хорошо, что тебе страшно сейчас. Это значит, что ты наконец увидел опасность, которую раньше не замечал, - сказал досточтимый участливо.

   - У меня есть новости для тебя о твоих кровных родичах, пресветлый князь, - вдруг вмешалась в разговор Хайшен.

   - Говори, досточтимая, - повернулся к ней князь. - Хуже, мне кажется, уже не будет.

   - Потомки твоего брата Артораи сейчас живут в столице. Он не заключал брака, но у него была наложница, дети от нее. После того как рабство отменили, именно потомки этих детей теперь да Гридахи. И у рода теперь две ветки. Одни блюдут древнее достоинство, вторые ведут жизнь скорее ремесленников, чем аристократов, и довольно грустную, потому что периодически вспоминают, кем так и не стали. Твой двоюродный дед все еще жив и одиноко живет в том же доме, где жил и твой брат. За старым виконтом присматривает очередной лекарь. Предыдущий разорвал контракт в прошлом году и уехал из столицы на юг, поправлять свое здоровье. Конечно, знатная ветвь рода знать не хочет свою простую родню. Их тоже очень немного. Северные земли действительно стоят заброшенными, хотя кто-то из аристократической ветви там живет, чтобы семья не потеряла право на марку. Их тоже очень мало. Законность наследования имени весьма сомнительна, но задать вопросы об этом может только глава рода. Теперь ты знаешь достаточно, князь.

   - Что же, Хайшен, - спокойно сказал князь, выпрямляясь в кресле. - Я не удивлен. Теперь - совсем не удивлен.

   - Теперь ты знаешь, что нужно делать, князь Димитри? - спросила настоятельница.

   - Да, - вдруг весело ответил князь. - Именно то, досточтимая, что я отказался сделать при первой нашей встрече. И на том же месте. В ратуше на Старой площади. А теперь я пойду и займусь приведением в порядок текущих дел.

   И он действительно встал и вышел из покоев досточтимого Айдиша. А оба церковных мага, Айдиш и Хайшен, остались обсуждать разговор.

   - Удивительные результаты дает сочетание этих методов с известными нам, - задумчиво произнесла Хайшен. - Быстро, точно и так легко...

   - Не с каждым так, досточтимая, - возразил Айдиш.

   - Это не повод отказываться от таких возможностей, - решительно сказала Хайшен. - Мы будем учиться здешней традиции.

   Седьмого января, в Рождество, Гавриил пришел говорить с отцом Серафимом о пострижении. Мол, хочу остаться тут навсегда.

   Батюшка, выслушав, глянул на своего подопечного как-то особенно внимательно.

   - А Фотиния, Света, замуж идет, знаешь?

   - Да, мне говорили, - улыбнулся наставляемый. - Хорошо, что у нее сложилось с семьей. Она надежная, честная.

   - А твоя семья? - спросил батюшка. - У тебя есть семья?

   - Больше нет, - пожал плечами Гавриил, - и это справедливо.

   - А Илья и Семен рыбачьи сети начали плести, ты знал? Думают продавать.

   - Нет, не знал, - удивился Гавриил и тут же обрадовался. - Это они хорошо придумали. Сети всегда нужны, а руки у них на месте. Если еще продавать сумеют...

   - Сумеют, - кивнул священник, - сейчас с этим будет проще. И для наших, и для... кхм, для гостей.

   - Я знал, что у всех все будет хорошо, - заулыбался златовласый парень. - После такого, как с нами было, плохо быть не может. Такой господин не оставляет.

   - И у тебя все будет хорошо, найдешь свою судьбу, устроишься, - заверил его батюшка.

   - Отче, я уже устроен, - решительно сказал наставляемый.

   - Подумай хорошо, - предложил священник. - Ты молодой, плотское о себе еще даст знать.

   - Отец Серафим, ты про что? - недоуменно воззрился на него Гавриил.

   - Ну поесть в охотку, например, - издалека начал священник.

   - Отче, мне хватает, большего не потребуется, - уверенно заявил Гавриил.

   - А блуд, привычный тебе до этой осени? - спросил отец Серафим. - Ты прости на грубом слове, но назвать любовью эти случки, когда сегодня с одной, завтра с другой, и женщины так же точно, у меня язык не поворачивается. Но у вас оно, видимо, в крови. Как ты без этого?

   - Да нормально, - пожал плечами наставляемый.

   - Это пока нормально. А потом? Весной?

   Гавриил вытаращился на священника совсем круглыми глазами, став при этом очень смешным и милым.

   - Святой отец, ты о чем? - спросил он удивленно. - Это же как ветер: сегодня есть, завтра нет. Мне что, за каждым дуновением всю жизнь так бегать?

   - Гм, - качнул головой отец Серафим. - Давай-ка разбираться.

   - Давай, - согласился Гавриил.

   - Смертные грехи ты помнишь? Назови их.

   - Уныние, зависть, гнев, чревоугодие, блуд, алчность, гордыня, - уверенно перечислил наставляемый.

   - В привычки народа, который вас исторг из себя, входят не менее трех, сам назовешь какие?

   - Но все семь, отче, - взмахнул ресницами Гавриил. - Обычай того народа позволяет в каждом случае только выбирать из этих семи плохих, но не уйти от всех них.

   Отец Серафим аж крякнул. Потом потер лоб, покрутил головой и сказал:

   - Рассказывай.

   - Тот народ, отче, по природе гневен и алчен, - легко сказал Гавриил. Священник успел мельком удивиться: наставляемый говорил так, будто речь шла не о его родичах по языку, земле и крови, а о неких странных соседях, которых он наблюдал много лет и запомнил их привычки и правила. - И блуд у них лишь способ не убивать и не лгать друг другу из алчности при торговой сделке. А чревоугодие - способ погасить гнев и зависть, не впав в уныние.

   - Так, - сказал священник. - Ты продолжай, продолжай. Разбираться так разбираться. - Достал из кармана платок и отер вдруг отсыревший лоб.

   Вечером, уложив спать детей, он сетовал матушке:

   - Нет, ты подумай! Блудить друг с другом, чтобы не убивать и не лгать, какова выдумка, а? Да и остальное не лучше. Чревоугодие, чтобы не гнев и не зависть, алчность, чтобы не гордыня - и так по кругу. Вот он, ад-то... Конечно, кто захочет из этого выбирать. Он и просит о пострижении, как о защите.

   Матушка качала головой и рассказывала в ответ про то, как в Рождественский пост учила новокрещеную Марию готовить, найдя у нее дома кашу с водорослями, невозможную даже на вид, которую "сааланская сиротка" без тени жалобы в голосе представила как свой обед. Они закончили разговор сожалеющим вздохом и обоюдным решением: дикие, как есть дикие.