Неведомые тени (СИ) - Волков Игорь Владимирович
Однажды открыв глаза, я вспомнил еще понятия: утро, вечер, ночь — время суток. Сутки. Сон и бодрствование. Вот, например, сейчас я проснулся после ночного сна. За окном утро.
— Как спалось? — спросил человек, который дежурил в моем помещении.
Я вздрогнул. «Это слова», — подсказал мозг. «Это вопрос, на него нужно ответить».
— Спалось, — хрипло и невнятно зазвучал я.
«Это голос. Ты разговариваешь», — подсказал мозг.
Человек встрепенулся, подошел ко мне, встал напротив и повторил:
— Да. Как спалось?
— Спалось, — постарался я закрепить успех. — Мне… спалось.
— Хорошо, — четко выговорил человек, а потом быстро что-то зачирикал, подняв руку к лицу.
Это мне уже не удалось распознать. И я отвлекся. Встал, подошел к окну. Смаковал в голове это странное слово — спалось.
Появились еще люди. Они обступили меня. Опять светили мне в глаза. Пытались разговаривать, но больше издаваемые ими звуки не опознавались. И я отвлекся от их суеты.
Обошел людей и уставился на неприятную штуковину, издававшую раздражавший меня навязчивый звук. Мозг не спешил вывести на сознательный уровень информацию о ней, но она мне не нравилась. И навязчивый звук тоже не нравился.
Обернувшись к людям, я ткнул в штуковину пальцем.
Они замолчали и замерли, ожидая моих дальнейших действий.
Я снова повторил свой жест, собрал весь мозг в кулак и просипел:
— Шум. Убрать! — и опять ткнул в штуковину пальцем.
— Не нравится звук? — медленно, четко выговаривая слова, произнес один из людей.
Что значит «не нравится» я пока не понимал. Но кивнул.
— Убрать. Звук.
Человек протянул руку, и штуковина тут же замолчала. Я облегченно вздохнул и кивнул, подтверждая, что именно этого и хотел.
Несколько дней подряд никаких новых сведений на сознательный уровень мне не приходило. Я наслаждался фоновыми звуками без навязчивого писка. Вслушивался в речь людей, почти ничего, впрочем, в ней не понимая.
Мне показали процесс складывание в рот какой-то субстанции. Человек сказал — это «есть». Процесс был странный, я не понимал, чего от меня хотят, пока один из людей не сел напротив и не показал все на себе. Субстанцию нужно было не просто сложить в рот, дальше требовалось сделать горлом движение, после которого субстанция проваливается внутрь живота. Мне не понравилось так делать, и я категорически отказался.
Человек не настаивал, но отправил меня лежать, и снова воткнул мне в руку иголку. Это тоже было неприятно, но более терпимо, чем пытаться что-то складывать в рот.
А еще через пару дней ночью что-то случилось. Я видел… я видел свою жизнь. Другую, не ту, что теперь. Я видел людей, которые меня окружали. Я совсем не помнил их имен, но меня окружали их лица, их поступки, их тепло. Мне нужно было к ним. Любой ценой. Они помогут мне найти себя.
Утром я проснулся решительным. Я понял, зачем я здесь и чего хочу. Осталась одна деталь — объяснить это людям, которые меня сейчас окружали.
— Доброе утро, — привычно сказал человек, увидев, как я открыл глаза.
— Доброе утро, — старательно повторил я.
— Как спалось? — человек внимательно меня разглядывал.
— Я спал хорошо.
Мне приходилось судорожно собирать в голове пазл из знакомых слов. Человек хотел выйти из комнаты, но я встал и удержал его за плечо.
— Мне нужно, — никак не мог сообразить, как продолжить эту фразу. И вдруг вспышкой мелькнули новые слова. Я даже не потрудился задуматься об их значении, я просто знал, что они верные, именно их нужно сейчас сказать.
— Мне нужно, — уже увереннее повторил я. — Коломойцев. Ву Жоу. Эванс… Эванс… Дюкре.
— Очень хорошо, — обрадовался человек, снова подняв руку к лицу. — Повторите.
— Коломойцев, — постарался я выговорить как можно четче. — Ву Жоу. Эванс. Дюкре.
— Сейчас поищем, — человек успокаивающе потрепал меня по руке и вышел.
Коломойцев. Ву Жоу. Эванс. Дюкре.
Я старался сохранить это в памяти. Это было важно. Я чувствовал, что это важно.
К вечеру в комнату пришли еще люди. Этих я раньше не видел. Одеты они были в какую-то темную одежду и выглядели крайне недружелюбно.
— Коломойцев Артем Витальевич? — строго спросил один из них.
Во мне вспышкой стрельнуло узнавание.
— Да, — я энергично кивнул. — Артем Витальевич, да.
— Похож? — Спросил этот же человек у другого, так же одетого в темное.
Тот посмотрел на плоский предмет у себя в руках, потом снова на меня.
— Да, вполне. Похудел и волосы сострижены, но сходство есть. Программа показывает восемьдесят шесть процентов, что очень неплохо в данной ситуации. Он и есть. Остальных из списка не знаю, вроде в той группе таких не было. Но может приблудились, место туристическое.
Я не понимал, о чем они говорят. Пытался, но не понимал.
— Артем Витальевич, — между тем, заговорил первый. — Мы рады, что вас нашли и с вами уже почти все в порядке. Если вспомните какие-то подробности своего спасения или что-нибудь, что поможет в поисках тел остальных членов вашей группы, пожалуйста, незамедлительно свяжитесь с нами. Документы будут готовы в течение недели, но получить их на руки вы сможете только после выписки, в отделении полиции. В больнице вам подскажут, как туда добраться. Желаем скорейшего выздоровления.
На этом они едва заметно кивнули и покинули комнату.
Документы? Выписка? Все в порядке?
— Коломойцев! — жалко скрипнул я им вслед. — Артем Витальевич!
— Мы поняли, — кивнул человек в сером, уже выходя за дверь. — Поправляйтесь.
Я бессмысленно таращился на закрытую дверь.
Что-то было не так. Я делал что-то не так. Ко мне не пришел никто из тех, кого я видел ночью. Коломойцев, Ву Жоу, Эванс, Дюкре… Почему они не пришли?
Я повторял и повторял имена, как заклинание.
Некоторое время новых успехов в осознании окружающего не было. Пришел новый незнакомый человек. Он говорил что-то про нарушение ритмов ЭЭГ, потерю электронной активности мозга, проблемы с нервными окончаниями. Много слов, они должны были что-то значить. Но пока не значили для меня ничего. Я кивал. А про себя продолжал повторять: Коломойцев, Ву Жоу, Эванс, Дюкре.
Слова возвращались постепенно. Я перестал замечать, как новые понятия вываливаются в сознание. Но в какой-то момент вдруг обнаружил, что довольно свободно разговариваю с врачами и знаю, что это врачи. Я могу обсудить с ними синхронизацию и ритмы ЭЭГ, погоду за окном и печеночный пирог. Есть самостоятельно меня уже научили и сейчас я свободно различал блюда, которые приносили на завтрак, обед, ужин. Я вспомнил кофе, более того, смог победить кофейный аппарат в коридоре больницы и сделать в нем латте макиато, использовав два двойных эспрессо. А потом еще и объяснил медикам, чем обычный латте отличается от латте макиато. Мы долго спорили, насколько это различимо по вкусу, истратив все молоко в контейнере.
Но несмотря на явный прогресс, с головой у меня оказалось все плохо. Я много чего помнил. Помнил космические экспедиции к Проксиме. Помнил Лондон. Помнил друзей и любимую женщину. Помнил пояс астероидов и Сатурн. Только ничего этого быть не могло.
* * *
— Учебник по истории тебе выдать? — умильно сложив руки на груди, произнесла Анна Витальевна, психиатр больницы.
Сухая женщина лет восьмидесяти производила впечатление доброй прабабушки, цель которой — исключительно добиться перекормленного состояния правнуков. Но впечатление было ложным, как и мои воспоминания. Потому что ее цепкому уму можно было только позавидовать.
— И учебник тоже можно, — согласился я.
— Злиться бесполезно, — она придвинула ко мне нетронутую чашку с чаем. — Память — это ответная реакция разных групп нейронов на раздражители у тебя в мозгу. Синаптическая пластичность называется. По сути это постоянные изменения в силе связей между клетками мозга. Но вот что интересно, процедурная память, которая отвечает за действия, у тебя практически восстановилась. И декларативная семантическая тоже. Кофе-машиной, ты пользуешься прекрасно. А проблемы возникли на участке декларативной-эпизодической памяти, отвечающей за события. Твои ложные воспоминания имеют мнестический характер: они замещают пробелы в памяти прошлого, возникшие в результате травмы, которая, в свою очередь, привела к нарушению нейронных связей в мозге.
