Сказки Крестового хутора - Василий Ярославович Ящук
Царь любил размышлять вслух. Единственным голосом, который мог что-то полезное посоветовать, был его собственный. Тяжело править, когда вокруг дураки и воры. Опасно править, когда вокруг умные и талантливые люди. Нет, все-таки не существует полумер в Тридевятом царстве.
– А что со сжиганием делать? У нас намечается! – робко спросил серенький человек. – Нам скоро сжигать, Костя уже списки предоставил.
– С каким сжиганием? Мертвых? Пока придержать, если место есть.
– Но тогда порядок нарушится. Народ шептаться начнет.
– Мертвых много?
– Трое прибавилось, три склепа подчистить надо.
– А сколько пенсионер отстроил?
– Двадцать. Может, больше, последний отчет вчера получили.
– Тогда почему ты, идиот, меня спрашиваешь! – Царь взял вазу и швырнул в серого человека. Ваза с грохотом разбилась об стену.
Серый человек спешно удалился за дверь, но так и не понял, сжигать ему мертвых или нет.
Сказка 16
Встреча с другом
Аленушка сидела в кабаке «Три кота». Большой лиловый синяк наливался под правым глазом и отказывался прятаться под слоем пудры. Пухлый блокнот сменился свежей тетрадью.
«Нужно было ружье брать, кто же знал, что богатыря пуля не берет, – склонившись над бокалом дрянного вина, рассуждала девушка. – Или ножом в сердце, чтобы перестало биться. Царский ублюдок. Сейчас сожгут все к чертям, а народ съест. Тяжело по правде жить, тяжело биться, даже если душит так, что продохнуть не можешь».
Алена сделала большой глоток и попросила официанта принести еще. Глаз болел жутко и почти не видел. Вторая пуля попала богатырю в срамное место. Старое оружие подчиняется только своей воле, да и руки журналиста не приучены к стрельбе. Богатырь ничего не сказал, но глаза у него были грустные. Ни ярости, ни злости. Просто ударил разок и ушел в шкаф вместе с помятым Барсиком. Пожалуй, если бы он разозлился и хотя б изнасиловал Аленушку, было бы лучше. А так вся карьера снова пойдет на спад. Нет тебе ни героической защиты ценой собственной жизни, ни большого дела о задержании убийцы-богатыря, а фингал любая получить может.
Алена взяла ручку и начала писать заголовки:
«Кот Барсик похищен правоохранительными органами»
«Отважная корреспондентка пожертвовала честью ради спасения правды»
«Богатырь Илья – враг свободы и народа Тридевятого царства»
«Богатырская удаль! Правда, свобода и кот»
«Богатырская угроза»
Алена снова сделала глоток вина и перечеркнула все написанное. Текст не шел. Во-первых, события казались мельче того, что писалось раньше. Во-вторых, власть легко сделает опровержение, а лояльность к Царю пока высока. Что же делать? Полная и бесконечная беспомощность. Как в детстве, когда мама приводила любовников и запирала ее в шкаф, чтобы дитя не мешало.
– Добрый вечер! – раздался мужской низкий голос. – Извините, что опаздываю.
Человек в спортивном костюме сел напротив Алены. Самое примечательное в его образе представляли глаза разного цвета и закрученные усы.
– Здравствуйте, Добрей Иваныч. – Алена потянулась, чтобы поцеловать пришедшего в щеку.
– Читал ваши последние статьи. На мой взгляд, очень талантливо и, судя по отклику в народе, имело небывалый резонанс. Чем обусловлена поспешность нашей встречи и синяк у вас под глазом?
Алена отодвинула бокал.
– Добрей Иваныч, Барсика у меня выкрали. Илья приперся, а на прощание приложил своим кулачищем.
– Это хорошо или плохо? Мы еще никогда с вами не были так близки к свержению режима. Народ негодует, плюс мы запланировали пару инцидентов с деревянными солдатами. Сегодня ночью их пожгут неизвестные. Надеемся на задержания со стороны властей.
– Это плохо, очень плохо, потому что теперь будет сказка со счастливым концом! Воссоединение пенсионера и кота! Все забудется и сотрется. Вы же знаете наш народ! Нужна трагедия, нужны жертвы.
Добрей Иваныч покрутил усы. Аккуратно взял бокал и сделал маленький глоток.
– Алена, вы же хотите пить вино, а не это пойло? Тогда устройте трагедии, найдите жертвы.
Сказка 17
Умение
Костя отодвинул шкаф. Большой, старый и пыльный. Когда-то его стены были обшиты золотом и драгоценными камнями. Когда-то Костю боялись и уважали. Как же это было давно! За шкафом притаилась небольшая малахитовая шкатулка. Внутри лежали артефакты давно минувших дней. Рукоять меча, разбитого о вражеские щиты, кулон матери, давно проклятый, золотые монеты и сломанная игла.
– Когда же это случилось? – обратился Костя к кому-то в комнате. – Когда из Кощея Бессмертного получился невнятный обрубок Костя?
Комната, самая роскошная в Крестовом хуторе и от этого еще более убогая, промолчала. Сражения отгремели, богатыри обеднели, и только память не покидала Костю. Горькая и острая, она колола мертвое сердце сломанной иглой. Внимательно рассмотрев содержимое шкатулки, Костя отправился к письменному столу.
Завтра будет очередной день сжигания, а значит, нужно определить, кто покинет Крестовый хутор на этот раз. Вначале выбор казался очевидным – сжечь Федора Ивановича. Пенсионер своими благими действиями практически разрушил авторитет Кости у мертвых. Стоило вычеркнуть его из уравнения – жизнь снова бы вернулась на круги своя. Те же серые дни и то же бесконечное бессмертие. Хотя бы это свое обещание Царь выполнил. Только вот вчера пришло указание свыше пенсионера не сжигать. Странно было вообще перерабатывать мертвых в пепел, когда за месяц восстановили почти все склепы. Но процедура есть процедура.
– А может, бунт? Может, прав пенсионер и нужно бороться за свои права? Когда я стал марионеткой власти? Когда из могучего воина превратился в дрожащего и зависящего мертвеца? Все-таки не может зло подчиняться добру. Рубил головы направо и налево, так и надо было продолжать. Все Елена меня с толку сбила, все проклятая любовь.
Костя посмотрел на хрустальный гроб, стоящий рядом со столом. В гробу уже добрую сотню лет спала принцесса Елена Прекрасная.
– Проснешься ли ты когда-нибудь? Понравится ли тебе Костя? А не тот злодей, которого полюбило девичье сердце. Знай, многого я лишился ради тебя и многого еще лишусь. Нет веры никому. Ни Царь, ни доктора заморские не смогли найти противоядие. Остается верить и ждать. Ведь должны и мы счастья дождаться? Должны же? Правда?
Костя снова обратился к бумаге. Кого сжигать? Может,
