Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова
– Прости, бабушка. Получилось так…
– Получилось у него! Неслух!
Илья только рукой махнул: Не просто так он пришел, у него тоже дело есть.
– Бабушка, а с Аськой что? Может, домой ее забрать?
Сразу Агафья ссутулилась, на обычную старушку похожа стала, ровно весь возраст прожитый ей на плечи лег. Илье ж и не сказал про Аксинью никто, не до него было.
– Неладно с Аськой, Илюша. Боюсь я, что нет ее в живых.
– Бабушка?! Как?! Кто?!
– То-то и оно, Илюша, пропала она из своих покоев, а кто и как… не знаю я, только убили ее этой ночью. Не найдем мы ее живой, и думать нечего.
Не слишком-то Илья Аксинью любил, к Устинье он куда как больше был привязан, а все ж родная сестрица, кровь – не водица.
– Бабушка, что ж делать-то? Как быть?
– Не знаю я, Илюша, кто и что с ней сделал. А только посидели, подумали мы с Устей, надобно бы нам боярыню Раенскую сыскать.
– Так чего искать ее? На подворье она, поди?
– Нет ее там, это мы в первую очередь проверили, – Устя рукой махнула:
– А в охотничьем домике не искали? – Илья прищурился хитро́.
– Где?!
– Тут такое дело…
Илья в сторону покосился, понял, что все равно из него все вытянут, и рассказал. Когда ты на часах стоишь али сопровождаешь кого, на тебя внимания-то особо и не обращают. Вот как на мебель какую или коня верного. А только стрелец – не конь, он и запомнить может при нем сказанное, и потом передать.
Сам-то Илья Раенского не сопровождал, не случилось так. А вот друг его, Прошка, тот пару раз с боярином ездил, да не просто так.
Боярин Раенский хоть и в возрасте был, а погуливать не переставал. А только жену он любил и по-своему берег, ценил, уважал. То есть на своем подворье никогда и никого он не валял, к себе не приглашал, ни на одну холопку не польстился.
А естество требует!
А где?
В Иноземном квартале?
Так сплетни, опять же, поползут, а зачем Платону Раенскому сплетни? Дойдет до Варвары, обидится она, расстроится, а жену-то он любит!
Устя про себя еще добавила, что в иноземном квартале ведьма жила, а Платону и от нее подальше держаться надо было. Дружба-то у них дружба, а интересы врозь! Опять же, в кровати мужчины болтливы становятся, а кого там ему иноземцы подсунут, что узнают али нашепчут…
Нет-нет, Платону такого не надобно было.
– Вот, а потому выбирал он себе подругу из вдовушек, но домой-то к ней не наездишься, опять сплетни пойдут. Потому посылал он за зазнобой своей возок али карету, что там лучше было, главное, закрытые. Договаривался с конюшим, платил ему кой-чего…
– Ага, – сообразила Устя. – Приехала карета закрытая, уехала… куда, что, как – сплетничать можно, а точно узнать нельзя.
– Все верно. Не по чину боярину уж было самому в ночи по чужим дворам лазить, а вот так, приказать привезти – можно. Порадовались, боярин к себе отправился, вдовушка к себе.
– И куда ездил он? – тут уж и Агафья заинтересовалась.
– Могу даже сказать, кто возил его.
Две волхвы переглянулись хищно, глазами блеснули.
– Говори.
– А вы туда потом одни и поедете? Нет, не пойдет так!
– Илюшка!
– И меня мало будет, случись что, из меня сейчас боец плохой. Берете с собой сопровождение?
– Илюш-ш-ш-ша!
Агафья, как более взрослая и опытная, только головой качнула:
– Берем. Распорядись там, мы через десять минут готовы будем.
– Устя, а тебя муж-то отпустит?
– Вот на то мне десять минут и надобны. – Устя только вздохнула: – Уговаривать.
Когда муж тебя любит, на сердце радостно. А только свободы все равно меньше становится, уж не сорвешься с места, как раньше, сама его тревожить не захочешь.
Ничего, с бабушкой да братом Боря ее отпустит покататься, развеяться чуток, еще и с сопровождением. А где она кататься будет…
А нечего мужа лишний раз волновать!
* * *
Устя и сама удивилась, как легко у нее все прошло. А Борису просто ни до кого было, ему как раз Пауля Данаэльса доставили.
И царь предвкушал…
А почему нет?
Значит, покушаться на него можно, а ответ получить не желаете, мейры иноземцы?
Ну-ну…
И Борис улыбнулся совершенно людоедской ухмылочкой.
Пауль Данаэльс задрожал, как заячий хвост. Чего уж там, грешен. И даже частично пойман, потому как сын…
Фриц Данаэльс, увы, домой не вернулся. Привезли. На телеге. Сгрузили и сообщили, что убит сей юноша при попытке бунта. А КАК это еще назвать прикажете?
Покушение на государя?
Объявление войны?
Тогда и правда воевать придется, а Борис пока еще не определился, как и с кем. С Орденом?
Чести много для магистра Родаля, чтобы Росса с ним персонально воевала. Опять же, война коровы с оводом – она частенько не в пользу коровы. Умаешься, пока прибьешь мелочь пакостную, сил много затратишь, а на место одного овода еще десяток налетит. Цапнуть-то тебя всяко успеют.
Невыгодно получится.
И волхв, опять же…
Раньше не поверил бы Борис, что один волхв с целым Орденом справиться может, а сейчас подождать чуток решил. Понаблюдать.
Борис на своих ошибках хорошо учился, и аркана ему хватило. Подождет он чуточку. А потому – попытка бунта. Подстрекателями иноземцев выставить… оправдываться будут?
Ну-ну, попробуйте. Палачи у нас хорошие, опытные, вы мне во всем признаетесь, даже в том, о чем и не задумывались. Так что была у Данаэльса причина дрожать.
– Г-государь…
– Все верно, мейр Данаэльс. Государь Россы, на землях которой ты живешь и законы которой нарушаешь.
Данаэльс как стоял, так на колени и рухнул. Понимал: хорошо, если пыточным подвалом обойдется.
– Милости! О милости прошу!
– А ты ее заслуживаешь, милости-то? А?
Данаэльс точно знал, что не заслуживает. Но… умирать-то не хочется!
– Я расскажу… признания подпишу…
– И без тебя подпишут. И расскажут без тебя.
Данаэльс позорно обмочился. Под мейром расплылась желтоватая лужица, сознания он пока не потерял, но был близок к тому. Борис меланхолично порадовался, что полы в палате каменные и плиты плотно пригнаны, иголку не просунешь. А то б воняло потом…
– Решил, что магистр сильнее меня?
– Государь! Меня Истерман шантажировал! Заставил! Угрожал!!!
Борис подумал, что так все оправдываются. Вот кто ни попадись на горячем – сразу же выясняется, что он не своей
