Мария Семёнова - Мир по дороге
Лунный лик ненадолго, как невеста фатой, укрылся проплывающим облаком. Прозрачные края вспыхнули в воцарившейся темноте. Когда свет вернулся, между входом в дом и навесом никого не было. Никто не шёл вдоль цепочки вросших в землю людей, вглядываясь в бледные лица. Только последнее перекати-поле выпрыгивало за забор.
– Кто она? – тихо спросила мать Кендарат.
Ответила стряпуха.
– Мы называем её Катим… – кое-как выговорила она. Неизменно бойкий язык женщины заплетался от пережитого страха. – Никто не знает, когда и где это случилось, только постигло её жестокое горе… Осталась она вдовой с маленьким сыном. И однажды… Кто говорит – хлопок собирала, кто – в доме возилась, а сыночек возле порога играл. На беду, ехал с ярмарки хмельной купец, гнал коней, вправо-влево не глядя… И не стало мальчонки, сшибло его бешеное колесо, а гостя удалого и след простыл, ускакал, даже не оглянулся. Прибежала Катим… и вскричала лютым криком, взывая к Лунному Небу о мести. И её молитва пустила корни, проросла и дала урожай, ведь не бывает такого, чтобы Луна отвернулась от материнской молитвы… Только у нас говорят: взявший месть складывает сразу два погребальных костра. Уже не первый век бродит Катим по степи, появляется то здесь, то там, смотрит в лица проезжим… Она непременно узнает злодея, если встретит его, но когда это будет?
Не его, а потомка, подумалось Волкодаву. Вот так-то: живи да помни, что правнукам отдуваться придётся!
– Люди встречают Катим, – продолжала стряпуха, – и самое страшное, что может сделать несведущий, – это предложить её подвезти или проводить.
– Почему? – спросила мать Кендарат.
– Потому, что тогда она будет следовать за тем человеком повсюду, куда бы он ни пошёл, до конца его жизни, и будет смотреть в лица всем, кого он встретит в дороге.
Пока Волкодав раздумывал, как с этим быть и надо ли сознаваться, что он предложил-таки проводить Катим, а значит, по недомыслию привёл страшную гостью в эту деревню, – Кан-Кендарат передёрнула плечами и потёрла ладони.
– Зябко-то как! – сказала она и выдохнула облачко пара. – Смотрите, солнце уже скоро взойдёт. Вставайте, почтенные, разведём пожарче огонь да съедим что-нибудь, прежде чем трогаться в путь!
Гарната-кат был похож на все большие города, разросшиеся из воинских поселений. В середине – крепость правителя. Вокруг – старый город, некогда прибежище мирного люда, спасавшегося от врагов, ныне – самая богатая и самая тесная часть столицы. В его стене несколько ворот, так что стража, досматривающая приезжих, раньше стояла именно там. Однако старый город давно оброс выселками и слободками, – огороды, плетни, зелень садов… Там, где дороги становятся улицами, расположены заставы. Обросшие травой земляные валы, решётчатые створки, сторожки для воинов. Валы, поспешно отсыпанные во дни Последней войны, успели несколько расплыться от времени, но доныне поражали огромностью проделанного труда. Случись новое нашествие, вряд ли они кого-нибудь остановят, разве что ненадолго задержат. Правда, нашествия в обозримом будущем халисунцы не ждали. Милостью Лунного Неба, времена стояли тихие, большими немирьями не отмеченные.
Застав в Гарната-кате было много. Целых семь. Возле тех, в которые упирались крупные большаки, стояли купеческие возы, маялись ожиданием люди, слышалась ругань. После дальней дороги каждому хотелось скорее устроиться в дружеском доме или на постоялом дворе. Вместо этого приходилось браниться с недоверчивой стражей, вскрывать тщательно увязанные тюки, отсчитывать деньги…
Иригойен уверенно свернул с мощёной дороги и повёл спутников задворками на самый берег Гарнаты.
Река, прославляемая сказителями как несравненно могучая, на поверку годилась Светыни в младшие внучки. Песчаный обрыв подмывала самая обычная степная река, заросшая по берегу ивняком. Она поила неширокую полоску земли с городом, пастбищами, виноградниками и лиственными рощами. Эти рощи, видимые на просвет, халисунцы считали лесами и боялись в них заблудиться.
На другом берегу, в основном низменном, поодаль от воды, высились своего рода останцы – невысокие холмы с плоскими вершинами. Волкодав присмотрелся. На одном из холмов густо росли деревья и виднелись какие-то сооружения, непохожие на жильё.
– Это и есть ваши знаменитые Сады Лан? – спросила мать Кендарат.
– Да, – кивнул Иригойен. – И по-моему, там не много прибавилось Посмертных Тел.
По его рассказам Волкодав представлял себе Сады совершенно иными. Гораздо более величественными и таинственными. Воображение рисовало ясную синеву ночи, бесчисленные жертвенные огни, ветви цветущих вишен, суровые каменные лики, одушевлённые колеблющимися пламенами… а надо всем – яркие звёзды и царицу-Луну среди них. Действительность предпочла ограничиться пасмурным предзимним днём, когда впору не о чудесах думать, а редьку и морковь спускать в общинные погреба.
– И шулхад Эримей там упокоен? – спросил он Иригойена.
– Конечно, ведь он… А откуда ты про него знаешь?
– Каттай говорил.
– Посмертное Тело славного шулхада Эримея – одно из самых высокочтимых, – помолчав, проговорил Иригойен. – Его считают очень благим. Кое-кто из сэднику полагает, что его следовало бы оградить стеной, ибо стража не поспевает гонять оттуда невольников. Им ведь строго запрещено совершать в Садах поклонение, но они пробираются всё равно… Другие учителя говорят – Эримей, верно, знал, что творил, оставаясь перед Лунным Небом освободителем смелых рабов… Я сам любил там молиться. Это Тело вправду благое. Рядом с ним всегда тихо и хорошо…
– Покажешь мне его, – сказал венн.
Здесь, где к берегу подходили не улицы, а заулки, застава перекрывала даже не разрыв земляного вала, а перелаз через него. Жёнки ходили на реку стирать бельё, ребятишки – купаться. Ещё бы Иригойену было не знать этот проход!
Стража обратила очень мало внимания на троих путников с ручной тележкой и осликом.
– Всё изменилось, – задумчиво проговорил сын пекаря, когда они уже спускались с внутренней стороны вала. – Раньше я всех знал, кого обычно здесь ставили. А теперь – ни они меня, ни я их…
Слушая его, Волкодав снова, как когда-то в саккаремских горах, представил своё возвращение в родные места и вдруг понял: Иригойену было страшно. Вот и я посмотрю на холмы, по которым бегал мальчишкой, и они покажутся незнакомыми. Вместо дремучих ельников, спускавшихся к доверчивым лесным озёрам, явит себя сплошной ветролом. Выворотни, мешанина стволов, пожухлая хвоя… И сами озёра, точно тело поруганной Итилет. А на месте дубрав предстанут горькие пни – ни жёлудя, ни ростка…
Нет уж. Лучше про такое вовсе не думать. Настанет время помирать, тогда и помрём.
– А каменоломни в какой стороне? – спросил он Иригойена.
– Здесь их много, – удивился тот. – На что тебе?
Денег у них покамест хватало, никакой нужды в заработке, да ещё таком нелёгком, вроде бы не предвиделось.
– Канара. Там вырубают Посмертные Тела, – сказал Волкодав.
– Эти выработки далеко… – принялся объяснять Иригойен.
Состоятельная семья пекарей Даари жила в старом городе, хотя и не около крепости, где обитали вельможи, а, как приличествовало зажиточным ремесленникам, у самой стены. Иригойен хотел сразу вести туда своих спутников:
– Срамно мне будет, если вы заночуете не под моим кровом.
Мать Кендарат посмотрела на улицу впереди. Слободки карабкались на довольно крутой склон холма, улица сворачивала и петляла.
– Малыш, мы с Серым устали и не хотим лезть в эту гору, – сказала жрица. – Я с рассвета в седле и уже опасаюсь, как бы не рассыпались мои старые кости… Отведи-ка ты нас сперва на хороший постоялый двор, я поставлю осла и сама прилягу, а вы, молодые, сходите налегке.
Волкодава удивила такая бессовестная неправда. Онто знал, легко ли было уморить избранницу Кан. Оставалось лишь гадать о причине, по которой она не хотела идти в дом Даари. По крайней мере, сразу.
– Н-ну ладно… – пробормотал Иригойен. – Тогда вот здесь нам налево…
Собственно, название города означало просто «Кирпич-на-Гарнате», поскольку, если верить легенде, именно здесь халисунцы когда-то взялись строить из кирпича. Они и до сих пор это делали, и делали здорово. Пожалуй, Волкодав нигде ещё не видел столько разного кирпича и такой вычурной кладки, как в старом городе Гарнатаката. Заборы здесь были ничуть не хуже дар-дзумских, высокие и глухие. Они надёжно прятали от стороннего глаза происходившее во дворах, но в городской тесноте дома росли ввысь. Волкодав едва не споткнулся, когда чьё-то жилище показалось ему деревянным, бревенчатым. Он даже вытянулся, стараясь увидеть побольше, и понял свою ошибку. Просто в этом краю, обделённом строевым лесом, кто-то оказался не вовсе чужд понимания жизни и, пользуясь достатком, заказал мастерам особые кирпичи.
