Анна Гаврилова - Кровь на мечах. Нас рассудят боги
– Я, – сказал Цыбуля. – Я отступник.
Его руки остались недвижимы, хотя этот воин славился быстротой и ловкостью. Добродей отлично понимал – если бы Цыбуля захотел, мог бы выхватить клинок и положить двоих прежде, чем остальные успеют опомниться. А дальше… дальше – вопрос удачи.
– И я, – потупившись, пробормотал Налега.
– Я тоже не могу, – ровным голосом сказал Добродей.
Во взгляде Розмича промелькнула усмешка.
«Конечно, – подумал Добря. – Ты, пахарь, не удивлен. Именно этого от меня и ждал. Всегда пенял, что я – слабак».
А вслух сказал другое:
– У меня было достаточно времени подумать и… остыть. Олег не заслуживает ни прощения, ни милости. Он по-прежнему враг. И подлецом останется до скончания времен. Но Киев… Киев должен жить. Так хотел Осколод, за это и умер. А подлость киевлян… тут не мне судить, не нам. Господь Бог рассудит. Или боги…
Добродей ожидал нападения, но новгородцы не шевельнулись. Розмич спокойно спросил последнего киевлянина:
– А ты? Не передумал?
– Нет, – откликнулся Бышко.
– Почему?
– Негоже мужчине отступаться от своих решений.
– А если это решение покажется неверным? Неправильным? – не унимался Розмич, подчеркнуто кивнув в сторону Добродея, Цыбули и Налега.
– Мужчины от своих решений не отступаются, – повторил Бышко, на бывших друзей даже не взглянул.
– И простых киевлян тебе не жаль? Там ведь женщины, младенцы…
– Пусть. Киев должен заплатить за предательство князя. Это закон. Это по чести.
– Не слишком ли велика вира? – продолжал допрос Розмич.
Бышко не выдержал, вскочил на ноги. За ним спешно поднялись и остальные. Добродей сделал шаг назад, изготовился. Еще немного, и новгородцы бросятся в бой. И лучше умереть так, чем стать пленником. Кажется, те же мысли посетили Цыбулю и Налега, потому как эти тоже отошли, потянулись к оружию.
– Я не отступлюсь! – зло выпалил Бышко.
– Правильно, – хмыкнул Розмич и протянул киевлянину руку. – С этого дня будешь служить под моим началом.
Бышко кивнул, заметно расслабился. Он сделал шаг вперед, и в этот миг Розмич двинулся навстречу, молниеносным движением оказался за спиной Бышко, ухватил руками голову и свернул киевлянину шею. Хруст прозвучал до того громко, что стреноженные лошади перепугались, попытались отскочить.
– Развязать, – велел Розмич, указывая на Кавку.
– Что?.. – не выдержал Добродей. Цыбуля и Налега тоже округлили глаза, но говорить не решались. И Кавка выглядел ошарашенным, не веря, потирал освобожденные запястья.
– А ничего, – хмыкнул Розмич. – Боги велели наказывать предателей. А мы, новгородцы, божьи заветы чтим.
– Погоди…
Розмич жестом прервал вопрос. Продолжил с недовольным лицом:
– Мы выполняли приказ князя. Олег сам все это придумал. Решил, что только так сможет вывести вас на чистую воду. Я не верил. Да и сейчас не особо верю. Но слова сказаны, большего Олег от вас не требует. Вам необязательно чтить нашего князя, главное, что Киеву верны.
Розмич задрал голову, оценивая, как скоро ждать заката.
– Нам в обратный путь пора.
– А хазары? – прошептал Цыбуля.
Подручный Олега махнул рукой, бросил на ходу:
– Да какие, к Чернобогу, хазары? Чтобы подступить к стенам Киева, им никаких приглашений не нужно!
– Какие хазары? – повторил Цыбуля еще тише. – А вон те?
Розмич развернулся резко, вперил взгляд в горизонт. Вдалеке, на самой кромке мира, между небом и землей, – едва заметное пылевое облако.
– Вот уж… и вправду Вещий! – рассмеялся Розмич. – А я-то думал, на кой ляд он мне так подробно про этот липовый заговор рассказывал! Да еще переспрашивал раз десять, точно ли все понял! Ну, Олег… Ну и князь!
После откровений Розмича Добродей чувствовал себя обманутым несмышленым ребенком, теперь же гадкое ощущение поутихло. Но за этот обман новгородцы тоже ответят, в свое время…
– Нам не уйти, – заключил старший дружинник. – Встречи не избежать.
– Придется врать, – беззаботно откликнулся Розмич.
Добродей окинул недобрым взглядом наряд новгородцев, ухмыльнулся в бороду:
– Не нам, а мне. Ведь это я – старший.
Кажется, впервые за все время Роська действительно потерял опору. И возразить толком не смог, прошипел только:
– Если снова предашь, плотник, то ни один бог тебя не помилует, хоть наш, хоть новый. По кóням, братцы!
Глава 6
Хазаров ждали в седлах. Молча глядели, как приближаются чужаки.
Вот уже стали видны силуэты, встречный ветер принес запах конского пота и железа. Вскоре начали различать всадников. Иногда казалось, люди выпрыгивают из пылевого облака, словно из небытия.
– Ладони держать открытыми, – приказал Розмич. – Не шевелиться.
– Младшим дружинникам дóлжно помалкивать, – тут же напомнил Добродей. Словил недобрый взгляд новгородца, но не смутился.
Отряд заметили давным-давно, сложно не увидеть посреди голой степи неподвижных, как древние валуны, всадников. Окружали скорее с интересом, нежели злостью. Добродей заметил изготовленные к стрельбе луки и оголенные клинки. В какой-то миг старшему дружиннику показалось, будто их не люди обтекали, а рой исполинских пчел, ибо разговоры хазаров сильно напоминали жужжание. Наконец слуха коснулась знакомая речь, и, хотя вражеский воин ломал и коверкал слова, вопрос поняли все:
– Кто такий? Что делать наш земля?
– Я – Добродей, старший дружинник князя Осколода Киевского. Это – мои люди. Я пришел поговорить с вашим воеводой.
Вопрошавший затарабанил на своем языке, переводил остальным. Едва закончил, в толпе послышались смешки, перемешанные с раздраженными выкриками.
– Каган Ас-Халиб умер, – хитро протянул воин, сощурив и без того узкие глаза.
– Да. Мой князь погиб. Но это не отменяет…
– Молчать! – пискнул воин.
Масса людей, окружившая отряд, как море одинокую скалу, ожила. Воины дикарского вида расступались, пропуская вперед кого-то важного. Добродей пригляделся – лицо знакомое. Этот не раз побывал в Киеве, да и у самого Осколода.
Следом за вожаком ехал пузатый хазарин, разодетый в дорогие ткани. В щекастой морде Добродей узнал одного из важных купцов, которых не только терпели в Киеве, но и в княжеский терем изредка приглашали.
Хазарский главарь вопросительно глянул на купца, тот расплылся в лягушачьей улыбке, выпятил грудь и каркнул что-то на своем. Вожак ответил грубо, и взгляд купца заскользил по лицам славян. Добродею показалось, осматривает их не как возможных знакомых, а как корзины с рыбой или бочки с брагой.
– Вон тот, – купец ткнул пальцем в самого Добрю, – человек близкий к Осколоду, Ас-Халибу то бишь. Из старших дружинников, кажется. Этот, – палец указал на Цыбулю, – год назад сынишке моему нос разбил, за просто так, в дозоре, видите ли, был, а мой якобы угомониться никак не мог. Эти двое, – купец кивнул на Кавку и Налега, – чаще в корчме сидели, чем в седлах дружинников, почему Осколод позволял? Даже не догадываюсь. А вот тот, широкоплечий… не Осколодов. Он на новгородской лодье приплыл. И тот, который подле него, – тоже. Остальных вижу впервые. Стало быть, тоже новгородцы.
Сердце старшего дружинника ухнуло, как умирающий филин. Душа провалилась в пятки. Хазарин выслушал купца очень внимательно, спросил ледяным голосом:
– Зачем хотеть видеть меня?
Добре пришлось набрать в грудь побольше воздуха:
– Мы идем к вашему беку, или самому Великому кагану, с поклоном и просьбой о справедливости. Сами наказать Олега не можем. А вы можете.
Предводитель наморщил нос, покосился на купца. Тот затараторил по-хазарски, отчего рожа предводителя стала еще гаже.
– Для этого с тобой новгородцы? – рявкнул купец.
– Они действительно ходили под стягом Олега, но теперь поняли…
На лице хазарского купца вспыхнула самодовольная улыбка, глаза стали хитрее лисьих.
– Не лги, куявлянин.
– Я не…
– Врешь, дружинник! Ты очень глуп, если в самом деле надеялся, будто мы поверим твоим россказням.
– В Киеве остались наши люди, – не сдавался Добря, – они откроют ворота крепости…
Купец перевел слова старшего дружинника. Сделал это нарочито громко. Сотня грянула разом. Многие хохотали, запрокинув голову, а один картинно упал с лошади, чем вызвал новую волну общей радости.
– Чтобы сжечь Куяву, хазарам помощь не нужна. Зато Хелгу-Салахби[28], останься вы в городе, ваши мечи могли бы пригодиться.
Он снова обратился к предводителю. Вопрошал с самодовольством, то и дело кивал на Добродея. Хазарин хмурился, отвечал резко, казалось, не говорит, а лает.
– Тебя отпустим, – заявил купец. – Пойдешь к Хелгу, скажешь: хазары готовы отказаться от битвы, если Куява заплатит дань. Но в этот раз возьмем на половину больше! И впредь будем брать столько же. Ежели ваш князь не одумается, Куява обратится в пепел.
– Олег мне не поверит. И Киевом он не дорожит.
– Не поверит? Не дорожит? Тогда пусть с тобой едет один из них, – разодетый хазарин указал на новгородцев. – Который из них ближе к князю?
