Мария Семёнова - Мир по дороге
Бесчисленные обязанности правителя двух держав ещё и не такого могут потребовать.
Волкодав двигал туда-сюда непочатую кружку и пытался привыкнуть к тому, что через стол от него сидит один из самых могущественных людей этого мира. Марий Лаур, конис Нардара и будущий шад Саккарема. Солнцеликому и венценосному было лет тридцать пять. Простое загорелое лицо честного воина и смелого полководца. Серые глаза, жёсткие усы, русые волосы… На широком лбу – рубец от раны, зашитой, пожалуй, менее опрятно, чем длинный порез на руке Волкодава.
В пупке у неё золотое кольцо: так сказывал нам Ученик Близнецов… неотступно вертелось на уме у венна. Было совестно и всё время казалось, будто Марий вот сейчас припомнит ему лихую кабацкую песню, звавшую войско к победе возле озера Трон. Её не насытит один удалец… Тело матери защитило ребёнка. Кстати, молодой госпожи с ними за столом не было. Супруг непререкаемо велел ей как следует отдохнуть. У него самого в кружке вместо вина плескалось парное козье молоко. Первейшее, по мнению матери Кендарат, средство для окончательного очищения крови.
– Как мне вас наградить? – спросил Марий.
Отстроить Дар-Дзуму. Пойти войной на Самоцветные горы. Роскошные плечи нежнее, чем шёлк: в том клялся весь пятый наёмничий полк… Вот забота, знает ли он? Наверняка знает…
– По дороге сюда, – ответила за всех троих мать Кендарат, – мы нашли уроженца Айрен-Ягун, умиравшего от того же яда, что достался тебе. Ты знаешь этот народ, государь, ведь ягунцы в родстве с матерью Среброволосых, святых заступников Саккарема. Тот человек, не успевший произнести своё имя, просил передать сородичам древний свиток, сберегаемый возле сердца. Исполни его просьбу, владыка двух держав. Привлеки к себе благословение ещё одного племени. А всё остальное, милостью справедливых Небес, у нас есть.
Выезжала я на ярмаркуИз деревни Милорадовки.Восходило солнце яркое,Зажигало в небе радуги.
И весёлые, ретивые —Только топот переборами —Мчались кони белогривыеЗолотыми косогорами.
И погоды нам погодили,И махали так сер дечно мнеУ речушки Хороводинки,У большой деревни Встречино.
И летела я, без страху-то,С этим миром познакомиться,И душа была распахнута,И товаров – короб ломится!
А теперь я еду с ярмарки,Всё путями окаянными,Не с богатыми подарками,А с дырявыми карманами.
Где барыш? Одно посмешище.Кони где? Ау, родимые!Я плетусь под горку пешаяВдоль болота Нелюдимого.
Жёлтый лист печально кружитсяПозаброшенными тропами.Вместо тёплых окон дружескихОгоньки горят над топями.
Не сумела обогнуть егоТа дорога многотрудная —Гиблый хутор БесприютиноВозле озера Остудное.
Серый дождь висит полотнами,Машет лес ветвями голыми.Ставни мокрые захлопнуты,Псы хрипят за частоколами.
Вороньё о чём-то каркаетНад горючею осиною…Что же ты, дорога с ярмарки,Выдалась такая длинная…
5. Перекати-поле
У Волкодава было одно пустое обыкновение, от которого он не чаял избавиться. Стоило дороге привести его в новое и необычное место, как он сразу начинал прикидывать: а я захотел бы здесь жить? Выстроить дом, услышать в нём голоса детей, выходить каждый день за порог, улыбаться небесам и земле под этими небесами? Привычка была бессмысленной, потому что домашняя жизнь выглядела несбыточней полётов на симуране. Два крылатых пса однажды хоть и с трудом, но всё-таки оторвали от земли тощего каторжника.
Что же касается дома…
Да что толку даже думать об этом.
В халисунской столице Волкодава ждало последнее урочное дело. Потом…
За рекой Гарнатой, за высоким берегом, увенчанным Садами Лан, за равнинами и горами катились в серой мгле студёные волны Светыни. Они заплёскивали на песок, умывая приметную каменную россыпь. И едва маячил в тумане крепкий замок на гранитном холме…
А позади замка не было даже тумана. Там не было совсем ничего. Там щерилась острыми гранями первозданная пустота.
Когда всё начиналось, сколько я отводил себе времени, чтобы добраться туда? Самое большее год. Смешно даже вспомнить.
Сложись всё иначе, в Нардаре Волкодав, может, и сумел бы прижиться. Там хоть были леса, чтобы смотреть сквозь хвойные ветки, как плывут облака. И моховые болота, полные морошки и клюквы. И ручьи, где ловилась форель. И крутые каменные гривы, на которых устраивали привалы тучегонители-виллы…
В Халисуне всё было не так. Неправильно и нехорошо. Когда Боги обустраивали земные пределы, кто-то взял воду, предназначенную для двух больших стран, и отдал почти всю одному Саккарему. Из множества рек, бравших начало в горах, в халисунские степи сворачивала только одна – Гарната. Юго-западному углу материка, с двух сторон омытому морем, вроде полагалось бы нежиться под изобильным тёплым дождём, но вдоль почти всего побережья, загораживая дорогу влажным ветрам, стояли горные кряжи. Не очень высокие. Однако тучи напарывались на них и опорожнялись обратно в море, а оставшиеся сворачивали на восток. И уносили драгоценную влагу опять же в Саккарем и Нардар.
Срединный Халисун занимали засушливые степи. Людская жизнь льнула к берегам немногочисленных притоков Гарнаты и к большим колодцам, во множестве вырытым вскоре после утраты восточных земель (так здесь называли восстание некогда завоёванного Саккарема). Всё остальное зеленело только весной, а сейчас была глубокая осень.
По дороге бродили пыльные столбы. Здесь Волкодав впервые увидел, как мчалось за окоём перекати-поле. Одни шары были цельными остовами растений, высохших и отпавших от корня, другие сплетались из разных трав, сцепившихся жёсткими колючими стеблями. Шары катились, легко подпрыгивали, крутились, захваченные вихрями, временами взлетали… Они показались Волкодаву очень зловещими. Во всяком случае, мысли навевали самые нерадостные.
– Совсем как у нас, – с улыбкой вздохнула мать Кендарат. – Точно такие гонит ветер через Вечную Степь… А знаешь ли ты, малыш, зачем перекати-поле отправляются в странствие?
Волкодав невольно задумался. Ничего путного на ум так и не явилось.
– А разве они отправляются? – спросил он затем. – Думается, они просто умерли. У них больше нет корней, чтобы держаться за землю. Они летят по воле ветра и уже не выбирают дороги.
Жрица кивнула:
– Ты прав, но не вполне. Каждый из этих кустиков действительно мёртв, но травяной народец следует по пути, проложенному его пращурами. Зелёные существа высыхают и уносятся через степь, чтобы разбросать созревшие семена.
Мать Кендарат ехала на ослике, Волкодав катил тележку. Среди поклажи, закутав лицо от пыли, спал Иригойен.
То, что происходило с парнем, венны назвали бы одним словом: заплошал. Так бывает, когда человек слишком часто приближается к черте, за которой нелёгкий труд тела и души оборачивается погибелью. Может, парню чрезмерно досталось ещё от тех двоих, на горной дороге. Потом он дрался и на себе тащил кое-кого тяжёлого в деревне могильных воров. Трудился без отдыха и сна после оползня в Дар-Дзуме. И наконец, получил в рёбра палкой от чёрного бойца в Рудой Веже. Известно же: что одного человека делает только крепче, другого – загоняет в могилу.
Мать Кендарат называла иные причины. Послушать её, Иригойен слишком близко соприкоснулся с Божественной силой, когда небесная молния вынула меч Среброволосого у него прямо из рук. После была башня в Дар-Дзуме, которую, по мнению жрицы, он удержал. И эти его гимны. Иригойен отдавался им с таким жаром и душевным волнением, что потом отлёживался по полдня. А уж как он в Рудой Веже предложил свою жизнь Небесам! Такое, если от всей души, тоже даром не минует…
Волкодав старался катить тележку по возможности бережнее, избегая рытвин и камней. По крайней мере, Иригойен ехал домой.
– На что ты хотела отдать нас этому Мавуту? – негромко обратился он к матери Кендарат.
Она ответила:
– Я хотела, чтобы ты увидел другую сторону выбора. Помнишь?
А то не видел я другую сторону этого выбора, мать Кендарат. Я ещё тебе рассказал бы про тех двоих мальчишек. Потом они опять подрастают и оба решают предаться учёности. И тогда из одного получается Тиргей Эрхойр, а другой становится Кермнисом Кнером. Или ещё по-другому. Обоих дураков продают в Самоцветные горы. И один решает пробиваться в надсмотрщики, потому что жрать вволю дают и даже иногда девок привозят, а другой…
