Александр Прозоров - Воин мрака
– Не-е, теть Зорь, так дело не пойдет, – отрицательно покачал пальцем перед ее лицом Олег. – Я именно бывалый. Знаю, что ты меня сразу в бараний рог скрутить попытаешься и к ногтю прижать. На фиг мне такое счастье. Пусть ее горшечник подобной жизни радуется. Я в петлю добровольно не полезу!
– Какая петля! – возмутилась знахарка. – Я если только помочь да поддержать! Приданое дам, у меня сундук полный, в дом пущу, слово в семьях разных за тебя замолвлю, дабы работу сыскать.
– Нет, не нужно мне такого приданого. Ни сундука твоего, ни тебя самой!
– У тебя совесть-то есть, чудище иноземное?! – хлопнула ладонями по столу женщина. – Девушка все жилы из себя на кулак намотала, дабы тебя с того света вытащить, ты же ее как ветошь попользованную бросаешь!
– Совесть, совесть, совесть, – прищурившись, припомнил Олег. – По совести не жениться я должен, а приданое сироте работящей дать, дабы по желанию своему жениха выбирала.
– Какое с тебя приданое? Нешто я сумки твоей не видела? Два кресала да вошь на аркане!
– А-а… А баня твоя еще цела, хозяйка?
– Стоит, чего с ней сделается?
– Так я свой мешок походный под нее сунул, прежде чем в парилку идти, дабы не промок. Там в заначке еще кое-что ко вши арканной имеется.
– Ох, ты ж, да что же ты молчал! – всплеснула руками знахарка. – Пропадет же! Заметит кто, увидит, утащит!
Она сцапала тулуп и выскочила из дома.
Ведун подошел к Снежане, присел рядом:
– Разгорается?
– Сейчас полыхнет, щепы много… – Она покосилась на него: – Спасибо тебе, чудище. Хороший ты, вижу. По уму, за тебя идти надобно. Но сердцу не прикажешь.
– Меня самого лучшая женщина мира ждет. Ей подобной нигде больше не сыскать! Ни в землях других, ни в мирах, ни в прошлом, ни в будущем. Душа яркая, как огонь этот. Воля, что лед на реке зимней. Глаза цвета солнца небесного, и красива, как весна зеленая. Вспомню про нее – сразу сердце от тоски сжимается.
– Ой, у меня у самой застучало, – прижала ладонь к груди девушка. – Вот бы про меня кто из молодцев речи такие же сказывал… Я бы для того ничего не пожалела! Ни себя, ни души, ни сил своих.
– А что парень твой?
– Рыкун… – запнулась Снежана. – Он как солома полыхает. Как увидимся, обжигает до боли. А как нет рядом, так и не знаю. Не слышно не видно. Не чувствую. Вот твоя суженая, мыслю, постоянно думу и страсть твою чует. Греется ею, ждет, надеется. А я…
Хлопнула дверь, в избу зашла знахарка:
– Вот, сразу увидела! Что же ты, оглашенный, добро свое так бросаешь? А ну, мимо бы кто прошел?
– Так я здесь задерживаться не собирался, – ответил Олег, подтянул к себе мешок и развязал узел. – Интересно, мыши мясо не нашли? Иначе угостить вас у меня сегодня не получится. Нет, все цело! Давай тогда, хозяйка… Огонь горит, припас имеется. Готовь нам праздничный ужин. А я пока до дна докопаюсь…
Ненужное в походе серебро, наменянное еще в Пскове, и замотанное в платок зеркало нашлись на дне заплечного мешка в целости и сохранности, резко подняв знахарке настроение. Олегу про женитьбу она больше не говорила – однако Снежане намекала на богатого жениха столь старательно, что это замечал даже Середин.
Впрочем, девушка держалась, а серебро стало быстро превращаться в утепление для потолка – три возка соломы и пять циновок, чтобы накрыть его сверху, – в толстую кошму на стены, в балки и тес для пола. Земляной ведуну никогда не нравился.
Олег бы еще и печку перебрал, доведя стенки до потолка – но свежую кладку, известное дело, нужно с полмесяца выдерживать в тепле для равномерной просушки, и только потом топить в первый раз. Для северной зимы – условие совершенно невыполнимое.
Однако через пять дней женская изба все равно стала походить на нарядную шкатулку. Щели меж бревен больше не продувались, потолок держал тепло, пол не студил помещение, стены стали нарядными и приятными на ощупь. Да и на обеденном столе стояли теперь не миски с квашеной капустой и пареной репой, а блюда с копченой или печеной рыбой, грудинка и окорока, ягодная пастила на меду и заморские изюм с курагой.
Пролежни перестали беспокоить ведуна настолько, что ночью он уже начал переворачиваться на спину, а днем иногда присаживался на скамью, не испытывая при том ни боли, ни беспокойства. Руки-ноги тоже размялись и работали неплохо, боли в груди прошли. И потому, закончив с ремонтом избы, как-то поутру он оделся по-походному, не забыв влезть в кольчугу и опоясаться саблей, и убедившись, что снаряжение сидит ладно, нигде ничто не трет, не мнет, боли не причиняет, полез в свой мешок.
– Ты куда собрался, добрый молодец? – забеспокоилась знахарка, когда он еще только потянулся к налатнику. – Нешто бросить решил сиротинушек?
– На торг, тетя Зоря, – объяснил Середин, щелкая косарем и саблей: оружие выходило легко, не отсырело, не заржавело, ножны тоже не «повело». – Снежана, работу покамест отложи. Я тут чужой, ничего не знаю. Проводи, пожалуйста. Ну, и с покупками помоги.
– Сейчас, чудище. Токмо платок нарядный повяжу!
Привычка – вторая натура. Имя ведуна женщины знали, однако же обращались чаще по-прежнему.
– На что тебе броня на торгу, молодец? – усомнилась знахарка. – Да еще и мечи грозные.
– С моим товаром ухо нужно держать востро, тетя Зоря. Сколько раз ни торговал, завсегда после того ограбить пытались!
– И чем сие заканчивалось? – испуганно вскинулась девушка.
– А ты угадай! – подмигнул ей ведун.
– Ой, чур меня, – отмахнулась Снежана. – Зря спросила.
– Жизнь моя такая… Ну что, готова? Тогда пошли.
Пермь была типичной русской крепостью. Массивные бревенчатые стены из могучих, в два-три обхвата, бревен поднимались на высоту пятиэтажного дома. Да не над землей, а над крутыми откосами холма, щедро политыми водой и сверкающими толстенной ледяной коркой. Башен на ней было всего три. Одна высилась у реки, поднимаясь над стенами еще на пять саженей, две – по бокам ворот с обратной стороны. К воротам тянулся деревянный настил, который заканчивался подъемным мостом. Однако вход в город, пусть даже висящий над обрывом на высоте трех этажей, все равно всегда и везде считался самым слабым местом обороны.
Скорее всего, вокруг крепости имелся еще и ров – однако под сугробами этого было не видно.
Как и все русские крепости, Пермь была выстроена с предельной прагматичностью. Размеры – только-только окрестных жителей вместить. Строить твердыню для эха, гуляющего меж стен, никто не собирался. Стены, кстати, тоже не пропадали – изнутри к ним были пристроены высокие амбары, житницы, просто жилые дома.
Само собой, самое удобное место – возле башни над рекой – облюбовал себе князь, дворец которого отступал от стены внутрь на три десятка шагов. Дальше теснились избы простого люда: купцов, ремесленников, промысловиков, пахарей. Они тоже были узкие и высокие – места хватало только-только пятистенок срубить. Посему первый этаж у купцов занимали лавки, а у пахарей – хлев, выше – склады-амбары и уж над ними – собственно жилье.
Правда, тесной и душной жизнь горожан только казалась. На самом деле постоянно в крепости обитали только князь да дружина – причем в относительно просторном дворце, – да часть купцов. Большая часть жителей относилась к жилью в городе скорее как к схрону, хорошо охраняемому месту, куда можно спрятаться в случае вражеского набега или укрыться на зиму, чтобы не остаться занесенным сугробами наедине со стихией. Мало ли чего? Жили же люди на выселках, возле своих полей и промыслов, у мастерских или тоней, в домах куда более просторных и удобных.
Лавки, понятно, тоже находились в крепости, в полной безопасности от воров и грабителей. Тут ведь даже если кто на преступление и отважится, достаточно крикнуть погромче – ворота для татя враз и захлопнутся, никуда не денется. Быстро отловят и вздернут в ближайшем лесочке, дабы другим неповадно было.
– Ювелирная лавка где? – поинтересовался Олег, под удивленными взглядами стражников войдя в ворота.
– Тканями дорогими и златом с самоцветами у дворца торгуют… – указала вдоль центральной улочки Снежана и пошла вперед, поминутно кивая встречным прохожим и здороваясь.
После двух перекрестков город кончился. Улица уперлась в княжеский дворец – сруб в три жилья с бойницами вместо окон ни с чем не перепутаешь. Девушка повернула вправо, остановилась перед дверью, украшенной большим деревянным колье, старательно промазанным желтой олифой, но на золотой все равно не похожим.
Внутри гостей встретил мужичок с маленькими бегающими глазками и большим рыхлым носом. Все остальное тонуло в пышной рыжей бороде, даже рта не разглядеть. Хозяин что-то ел, сидя в углу на табурете, но при виде посетителей сразу вскочил и кинулся навстречу:
– Что желают гости дорогие? Кольца, сережки, ожерелья? Есть коралловые, янтарные, египетские самоцветные, совсем недорого.
