Путь к выжженной земле - Марина Рублевская
Аня обрадовано запустила руку и вытянула смартфон. Сообщение было от Вадика, который поехал в больницу к Кристине. Операция началась. Парень смог уговорить родителей Крис, чтоб все это время рядом дежурил священник с молитвами. Не весть какой план, однако хоть что-то. К тому же врачи не удивились такой просьбе и разрешили.
Конструкция из беспорядочно набросанных тетрадей без своего краеугольного камня пошатнулась. Верхние дневники с оглушительным шуршанием съехали со стола и попадали на пол. Аня воровато озираясь принялась подбирать их и забрасывать назад, стараясь сделать это небрежно как было, одновременно цедя под нос проклятия своей неуклюжести. Первая упавшая тетрадь раскрылась при падении, перевернулась, и листы ее смеялись. Аня опустилась на колени и принялась загибать страницы в обратную сторону, дабы дневник закрылся плотно и ничем не выдал своего плачевного состояния. Вытягивая сгиб очередного листа ногтем, она заприметила, что от одного в середине осталась неровная бахрома, точно его вырвали. Любопытство взяло верх и она скосила глаза на левую страницу разворота: просто узнать, что предшествовало удаленной записи. Она пробежалась по небольшому абзацу написанному убористым почерком. Внутри Ани все похолодело. Более не стыдясь и не сомневалась, она стала быстро листать дневник назад, на начало этой записи.
26 апреля 1942 года.
Дед поднял спозаранку. Заря едва занималась. Велел дрова из поленницы таскать за забор. На все вопросы отмахнулся, сам взял палку и ушел в лес. Долго его не было, я уж управился и стал искать другой работы, как он пришел. Хмурый, хлеще чем обычно. Испил воды и наказал взять тачку, лопаты и иди с ним в Карасёвку.
Подходя к деревне дед остановился глубоко задумавшись, затем быстро зашагал к Микуловым и напросился на прием к капитану, пока он не отбыл.
Гордеев, помню, стоял прямо, заложив руки за спину. Видать не хотел нас принимать более и имел вид недовольный.
“ Доброе утро. С чем пришли?” — спросил он.
“ Всяко вы теперь тут власть, покамест. Придержите гнев народный, коль он возникнет, да и сами не препятствуйте.” — начал дед туманно.
Гордеев перевел взгляд на меня, молча требуя объяснить, но я сам ничего не знал и только пожал плечами.
“ Как это понимать?” — напряженно сказал он и закурил.
“ А так от. Люди не любят когда могилы разоряют, будь то кто и по какому разумению. Могут и бока помять, а коль вы тут голова, сдержите их, дабы не мешали. При вас буянить не станут.”
Мы с Гордеевым ошарашено переглянулись и уставились на деда. Тот молчал и смотрел прямо.
“ Дед, а пошто нам могилы?”— спросил тогда я.
“Потом, Борька,” — снова отмахнулся он.
“То есть вы собираетесь осквернить захоронения и хотите, чтоб я не только не вмешивался, но еще и помог, защитил если что?” — цедил капитан багровея.
“Так” — ответил ведун.
Гнев капитана меня страшил, но дед держался нарочито спокойно и смотрел ровно.
“Да вы в своем уме?” — рявкнул вдруг военный. Я аж подскочил. — “ Я советский гражданин и не собираюсь участвовать в вашем мракобесии! Вы морочите сельчан заговорами и травами, да хотя бы за это можно вас привлечь! Осквернение могил — уголовное преступление! Прес-туп-ле-ни-е! Или вы не понимаете чем это пахнет?”
“Понимаю” — дед только невозмутимо пожал плечами, когда меня командный голос помноженный на крик пронимал до самой печенки.
“И он еще предлагает посодействовать! Полный абсурд!” — Гордеев тогда схватил следующую папиросу, резкими рваными движениями зажег и закурил, позабыв о том, что в пепельнице дымилась одна.
“ Не кипятись служивый. Ты пойми, так аль иначе я сделаю это, просто выйдет труднее. Вечор говорил же, что надобно лихо запереть. От мне помощь для того и нужна.”
Капитан закашлялся: “Помощь от покойников?”.
Дед утвердительно кивнул. Тогда я еще не понимал о чем он твердит, но зная старика не решился перечить.
“Ты пойми, толку-то от них на погосте ни на грош, а так последнюю службу послужат людям…”
Ведун тогда не договорил, потому как дверь распахнулась и в комнату ворвался солдат с донесением. Капитан тут же вытолкал нас из дома не дослушав. Только пригрозил, что если увидит нас еще раз, будет судить.
Дед покачал головой и зашагал в сторону сельского кладбища.
“Зачем нам покойники?” — теперь я осмелился смотреть.
“Хорошо ли ты помнишь мою науку, а? — он обернулся и пристально посмотрел на меня соколиным взглядом. — Мне сдается, что я плохо учил тебя, Боря, раз такие вопросы задаешь!”
Я ответил, что хорошо, только я забыл.
"Ой, не виляй как лис. От ты подумай, кто застрял промеж тем и этим светом”
“Самоубийцы. Погодь, ты хочешь призвать на службу неупокоенные души? “ — тогда я едва не упал от услышанного, ибо день ото дня, только заходила речь об общении с мертвецами, старый ведун хмурил брови, грозил пальцем и чуть ли не топал ногами, дескать, никогда и ни за что, а теперь сам идет на погост с лопатой.
“Да, то самое черное колдовство. Да только где черное, там и белое, а нам больше тянуть нельзя.” — он снова ушел в себя, и до самого кладбища не проронил ни слова.
Мы подошли к погосту, дед покрутился, велел ждать, а сам пошел на другой конец. Я остался, старался не приглядываться к ближним могилам, было стыдно перед ними, ведь знал какое непотребство придется совершить. Но раз ведун сказал, значит так нужно. Я засмотрелся вдаль и разглядел его: капитан печатным шагом пробирался по весеннему бездорожью прямо ко мне. Я запаниковал и нырнул в сухостой. Он приметил это и криком приказал мне вылезти. Стоит признаться, струхнул я знатно. Думал, что вот сейчас и состоится обещанный суд “по законам военного
