Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Альфонсо начал осторожно осматриваться, стараясь определиться, как можно получше сбежать, но стражи оказалось и вправду очень много, и все они смотрели на него, и смотрели, в отличии от придворных, не отводя глаза. Вверху, на одной из башен замка дежурил небольшой отряд стрелков, который мог бы засыпать стрелами весь королевский двор, если бы это понадобилось. В черной судьбе несчастного Альфонсо не осталось ни проблеска надежды: только затянутое черными тучами небо будущего и ураганный вихрь черных мыслей, готовящих бренную Альфоносовскую оболочку к мучительной смерти.
Неожиданно в беспросветный мрак мучительно агонизирующей жизни ворвался луч солнца и ослепил Альфонсо так, что сбилось дыхание и застучало о ребра сердце, но теперь уже не страхом, а раболепным восхищением.
Она шла, нет, она плыла через сад появившись внезапно и ошеломляюще, словно русалка из моря и потащила Альфонсо на дно самого глубокого чувства, которое он не в силах был осознать сразу.
Сначала была видна лишь полная, шарообразная фигура, со свисающими по бокам складками, которые колыхались при каждом шаге толстых ног, и их было заметно даже через грязное, мешкообразное черное платье, с изначально белым, но потерявшим белизну воротником. Ошеломленно, забыв про все на свете, прощупывал Альфонсо взглядом каждый сантиметр ее круглого лица со свисающими щеками и большим количеством подбородков, толстые, колышущиеся при движении руки, держащие ведро с перегноем на круглом плече, манящие груди, болтающиеся на уровне живота. Она шла (почти катилась) к нему, и у него внезапно ослабели ноги, его начало трясти, голова наполнилась страшным жаром и стала тяжелой.
– Богиня, – прошептал Альфонсо, не слыша, что что то говорит.
Богиня громко охнула, снимая ведро с плеча и рассыпая перегной в клумбу; Альфонсо неотрывно смотрел на ее сарделькообразные, красные пальцы с желтыми, обломанными ногтями, как ласково и нежно разравнивают они удобрение по земле; он мечтал быть той соломинкой, которая прилипла к ее руке, мечтал быть ведром, чтобы иметь счастье хотя бы прикоснуться к ней…
– Богиня, – вырвал у него из уст этот вздох ветер и понес по саду, унося вверх. – Что за чудесное создание возникло передо мной?
Альфонсо обнаружил себя идущим к этой женщине, и остановился в метре от нее, не решаясь подойти ближе. Мучительный страх быть отверженным, услышать в свой адрес презрительный смех, отказ разрывал ему голову на части, терзая адской болью, но бездействие было хуже всего, и вот он уже слышал свой робкий, тихий голос.
– Простите мне мою назойливость, о прелестная богиня. – пролепетал он, сам не веря, что это говорит он – голос казался чужим и дико раздражал.
«Богиня» сидела на корточках; услышав эти слова, она подняла на Альфонсо удивленный взгляд, причем один глаз смотрел на него прямо, не мигая, а второй в сторону.
– Чаво?
Сладкая музыка, блаженный нектар полился в уши Альфонсо и сделал его еще слабее, практически, на грани потери устойчивости.
– Как тебя зовут, прелестница из свиты ангелов Агафенона?
– Иссилаида, ваше гдрафское высочество…
Иссилаида неловко поднялась, корявенько сделала поклон, кое как согнувшись в талии (где бы она ни находилась), и снова уставилась на Альфонсо.
– Иссилаида… – Альфонсо произнес это слово медленно, словно пробуя его на вкус, смакуя каждый звук. И тут его понесло, словно телегу с горки:
– Божественное, прекраснейшее имя, о красивейшая из всех существ, небесное создание, прелестный цветок, взлелеянный теплыми лучами солнца…
– Граф…
– Позволишь ли ты с благоговением лобызать землю возле твоих ног, позволишь ли ты сотни раз умереть за один волос на твоей голове…
– Граф Альфонсо…
– Только прикосновение, о нет, я прошу слишком многого – прикоснуться к совершенству, и все же что мне отдать за этот сладостный миг?…
– Граф Альфонсо дэ Эстэда…
Кто то тронул Альфонсо за руку, резко сорвав с облаков и швырнув на землю. С огромным удивлением слушал он то, что городил, не понимая откуда берутся эти слова в его голове, но еще больше изумил бедную служанку, которая вцепилась в свое, пустое уже ведро и выпучила глаза.
Альфонсо повернулся на звук – злой, готовый разорвать дерзкого нарушителя его беседы, но осекся, едва не выронив изо рта грубые слова, когда увидел перед собой лицо принцессы, искаженное злобой настолько, насколько вообще Алена могла злиться.
– Прочь, девка – сказала она мечте Альфонсо, и Иссилаида быстро убежала, семеня толстыми, короткими ножками. Слишком грубые слова принцессы, сказанные совершенству покоробили его, он уже готовил ей словестный укор – королевская кровь, не королевская, ему было все равно, но она спросила первой:
– О чем это вы здесь беседовали с моей служанкой, граф?
–Какое твое дело? – подумал он, и спасло его то, что он сначала подумал, ведь эти слова, подуманные сгоряча, уже почти сорвались с его губ. Но интонация голоса принцессы насторожила его – в ней сквозила злость, обида и что то связанное с душевной болью, и сочетать в себе все эти чувства могло только одно чувство – ревность. Это было непостижимо, глупо и не вовремя, и Альфонсо не мог в это поверить, но все же принцесса – женщина, хотела она того, или нет.
– Ваше Величество, – поклонился Альфонсо, ваша служанка не правильно сыпет перегной, и я указал ей на это.
– А вы у нас мастер в этом вопросе? – сердито бросила Алена в лицо ему словами, – я искала Вас по всему саду, чтобы лично выразить Вам свое восхищение вашем мужеством и храбростью, перед…перед…И как вижу, помешала Вам приятно проводить время в женской компании.
– Помешала, не то слово, – угрюмо подумал Альфонсо. Ожидание неминуемой, как говорили ему все кому не лень говорить, смерти, может развязать как руки, так и язык –а что терять, все равно умрешь, но в глубине души Альфонсо не верил в смерть, не мог с ней смириться, и даже уже оторванная от остального тела голова его, катящаяся по земле в кусты, не поверила бы, что умерла, пока не умерла бы. По этому он сдержался. А еще потому, что Лилия научила его странной вещи – видеть сквозь сотни слоев одежды, украшений, статуса и лживых слов человека, с его человеческими потребностями, чувствами, страхами и болью, такого же голого, под одеждой, как и все остальные люди.
Через высокое положение королевской особы, привыкшей к обожанию и раболепству окружающих, через дорогое платье, увешанное сверкающими нитками бриллиантов, золотыми узорами, драгоценными камнями, он вдруг увидел слабую, маленькую и хрупкую женщину,
