ЧВК Херсонес – 2 - Андрей Олегович Белянин
Отлежавшись в госпитале, я сдружился с другими парнями из «дедов», получил полезные советы и, вернувшись, уложил всех троих поодиночке обычным носком с песком и гравием. Начальство узнало, но наказывать никого не стали. Морской пехотинец Балтийского флота России должен уметь самостоятельно разбираться с проблемами.
Кстати, за то, что я не настучал на них командованию, ставропольцы стали моими хорошими товарищами, с одним мы переписывались и после службы. Такое бывает. Так вот…
Потеря сознания может быть совершенно беззвучной, бесчувственной, безболезненной и слепой комой, а может оказаться наполнена цветными снами. Мне доводилось падать и в тот и в другой вариант, и, кстати, второй в чём-то интереснее. Вот и в этот раз, когда я открыл глаза, то стоял на вершине горы, волосы трепал ветер, небо над головой было пронзительно синим и гоняло стада облаков по всей линии горизонта, изумрудное море играло барашками, а воздух казался наполнен стихами…
– Он нас не замечает?
– Спроси сам.
– Я уже спрашивал. Он не реагирует. Если не ответит и в третий раз, я ему врежу.
– Ты серьёзно? Может, его уже не стоит больше бить по голове?
– Скажи это своим байкерам.
Нет, конечно, это были не стихи, а чистейшей воды диалог в прозе. Более того, два этих голоса, мужской и женский, казались мне смутно знакомыми. По крайней мере, собачились между собой точно супруги, прожившие вместе лет пятьдесят-шестьдесят как минимум…
– Ты заглянул ему в мозг?
– Пытался, но если люди теряют сознание, то их мозг, как правило, неактивен.
– Что, совсем ничего?
– Почему? Буквально на днях его жутко интересовали Семирадский и Шишкин.
– Милый, ты прекрасно знаешь, о чём речь, но специально бесишь меня, да?
Если они продолжат так вот невнятно препираться, ничего не объясняя толком, но просто доставая друг друга, то я смогу продолжить за них в их духе, очень даже запросто. Всё равно в информационном плане голяк полнейший. Ex nihilo nihil fit![9]
– Может, подселить ему Червя?
– Глиста?
– О небо, не смешно! Милый, признай, что юмор – это не твоё.
– Между прочим, всем нравится. Я бы мог выступать в стендапе.
– С чем? Рассказывая, какая тупая твоя жена, как ты боишься проктолога и какой у тебя маленький…
– Это нормально, они все про это рассказывают!
– Вот именно – все. Сажай уже Червя!
Я вдруг почувствовал неприятное шевеление в правом ухе. То есть именно потому, что его не должно быть: при потере сознания активируются скорее положительные эмоции, а любые отрицательные ощущения, наоборот, гаснут. Слова насчёт «подселить Червя» мне тоже совсем не понравились, но вряд ли с этим можно было что-то сделать прямо сейчас.
– Ну что, мы возвращаем его? За ним пришли.
– Я бы не хотела, чтоб пострадали мальчики.
– Они тебе так важны?
– Не начинай опять.
– Чисто из интереса, а какой из них более дорог?
– Мне дорог ты, но…
– Поздно, милая…
Голоса исчезли, небо стало ещё более синим, я, не удержавшись, сделал шаг вперёд, ласточкой бросаясь со скалы вниз в ласковые объятия волн! Нырнуть красиво не получилось, я упал на живот, а в рот вдруг хлынула обжигающе холодная волна полусухого красного. Я чуть было не захлебнулся, всем телом рванулся вверх и только тогда открыл глаза…
– Ты в порядке, бро? – встревоженный Денисыч перестал заливать мне в горло вино и осторожно похлопал по щекам. – Тебя пытались увезти вон те нехорошие чуваки, но Герман с ними уже разобрался!
Я с трудом повернул голову: трое здоровенных байкеров на перекрёстке были увязаны в причудливую металлическую композицию вместе со своими мотоциклами. Кое-какие детали торчали у парней из самых неподходящих мест. Каких – догадайтесь сами. И пусть у нашего специалиста по древней бронзовой скульптуре не самая богатая фантазия, зато силы и ярости – раз в сорок сверх меры!
– Светка первая заметила, что тебя нет. Где, говорит, мой Саня, чего он там столько времени моет в туалете? Сидит теперь, плачет-рыдает, обиженная, что ей не дали никого убить.
Я посмотрел в другую сторону: да, там за столиком сидела наша Афродита, но, честно говоря, она не выглядела расстроенной ну ни капельки. Просто отламывала тонкими пальчиками маленькие кусочки белого хлеба, запивая их такими же маленькими глотками белого вина. Тот факт, что у её ног под столом пускает кровавые сопли коварный хозяин кафешки, куда нас так подозрительно зазывали, был отмечен мною заметно позже.
Голова болела, на затылке запеклось немного крови, благо ударили вскользь. В правом ухе саднило, я дважды прочистил его ногтем мизинца, но неприятное ощущение всё равно оставалось. Вернувшийся Земнов, не задавая вопросов, поднял меня на ноги, быстро осмотрел, приложил мне указательный палец к носу, поводил им вправо-влево, проверил, как я, держусь ли, и честно спросил:
– Александр, идти можешь? Пожалуй, нам стоит убираться отсюда.
– Куда?
– Домой.
И мы все четверо вышли из кафе, честно расплатившись за барабулю и пиво. За общий ущерб здоровью владельца и престижу заведения не оставили ни копья! Здоровяк Герман нёс на плечах золотого коня царя Митридата, Диня поддерживал меня слева, Светлана Гребнева – справа. Я, конечно, старался сам передвигать ноги, но от помощи не отказывался – это было бы глупо. После такого удара по затылку самонадеянность преступна.
Собственно, и ушли мы недалеко, метров пятьдесят, – до ближайшего погребка крымских вин на розлив. Я даже помню, как спустились по ступенькам в обволакивающе нежную прохладу, а потом хромой старик Сосо Церберидзе закрыл за нами дверь, сопровождая в вечерний сад…
– Ну всё, теперь он наш.
– Ты слишком самоуверен.
– Червь никогда не подводит. По крайней мере, именно эта порода.
– Как ты сумел добраться до Цирцеи, она же в тюремной камере?
– Знаешь ли, если что-то очень нужно для дела, то мужчина способен горы свернуть!
– Знаю, милый. Слишком хорошо знаю…
– Мне не нравится твой тон.
– А мне не нравится, что ты с ней спал.
– Я с ней не спал!
– О да, конечно! И я, как дура, поверю…
– Мы не спали!
– Естественно, дорогой, вы бодрствовали…
– Вот почему ты всё вечно переводишь на тему секса?
– Потому что ты спишь со всем, что шевелится.
– Она не шевелилась!
– Ох, и когда тебя это останавливало?!
– Я не в этом смысле. Она спала, когда я
