Чертова немощь - Алексей Юрьевич Ханыкин
Мы с женой одновременно кивнули. Старец снял с шею небольшой полукруглый деревянный амулет с какими-то символами и протянул нам.
– Если вера есть мне – пусть дитя ваше носит оберег. Он сильный, защиту даст ей, и пусть не снимает, тогда хворба любая слабее будет.
Мы поблагодарили за подарок, накормили гостя. После этого многое еще обсуждали, о цветах да саженцах, о птицах, что чудесным образом помнят в какую даль лететь и какими путями возвращаться с потеплением домой. Обо всем говорили, о разном.
Через пару дней старец ушел. Не прощаясь и не плача, тихо, с первыми лучами солнца. Тогда мы и отдали Весене его подарок.
И вновь зажили обычной, по нашим меркам, жизнью.
До того самого рокового дня.
Дочурка повзрослела, вытянулась, стала почти как мать. Любила петь и бегать по деревушке, играясь со щенками. День сменял день, после каждой ночи наступал рассвет. Было теплое лето. Лучи в нескончаемой любви дарили земле свое тепло, а мы растили на огороде овощи, чтобы продать их в городе и получить денег на прожить. Весеня бегала по деревне, радуя своим звонким голосом жителей, а затем, совершенно внезапно, к вечеру слегла.
Никто не мог утешить душу ответом, что стало причиной хвори. Она лежала бледная на кровати, не имея силы даже встать. Холодный пот пробирал горячее тело, подчеркивая неестественную бледность.
«На нашу семью пришел грех» – говорила женушка. Она сильно переживала немощь дочери и пыталась получить помощи от любой силы, что была за гранью нашего понимания. Если бы звери из чащи могли помочь, уверен, мы бы без раздумья пошли к ним. Но они не могли нам помочь.
– Послушай, – схватил я женушку за поникшие плечи. Казалось, они стали такими хрупкими и слабыми, что могут сломаться в моих руках. Я ослабил хват, – нам нужно привести лекаря из города.
Она молча смотрела куда-то сквозь меня, словно мои слова до нее не доходили. Я не сдавался:
– Он может нам помочь, он может знать, как нам помочь.
И вновь тишина. Я не решался сказать что-то еще. Отпустить меня дня нее будет тяжелым выбором – путь опасен, но лучше я рискну своей душой, чем буду ожидать, как душа дитя покидает тело. Женушка всё также молчала.
– Я пойду сейчас.
Медленно я отпускал ее, сделав полшага назад. В этот миг ее глаза налились страхом, криком отчаяния. Выступили слезы.
– Нет, – она упала на колени и громко зарыдала, – нет, нельзя так, нельзя. Опасно ведь, опасно.
– У нас нет выбора. С чистыми помыслами пойду, и не нагнать меня зверю.
– Опасно же, опасно! Старец ничего не смог сделать, вот как опасно!
– Тише, тише, – я вытер ее слезы, – все будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо. Я возьму с собой оружие. Нож, острый, помнишь, недавно заточил? Вот и будет мне подмастерье.
– Полдень пробивает. Ты… обещаешь мне вернуться?
Я кивнул.
– Обещай! Обещай обязательно вернуться, вернуться живым! Вернуться с лекарством!
– Обещаю.
Женушка помолчала недолго. Я покорно ждал, когда она соберется с силами и отпустит меня. Из комнаты Весени не доносилось ни звука.
– Ступай, – вздохнула женушка, – сдержи обещание. Ступай, и провожать не буду, потому как вернешься скоро.
Она встала, вытерла слезы и ушла в комнату дочери. Прощаться было некогда. И не следовало. Вооружившись небольшим ножом, я накинул старый плащ, и пошел прочь, к черте, где заканчивались владения деревни.
Там, за деревянной изгородью начинались страшные земли. Царство ужаса, вечный источник ночных кошмаров, потока отчаяния, в которым жили наши предки, и будут жить наши дети и внуки. Ни на секунду не забывал, что цель моя – привести лекаря для дочери, либо само лекарство. Вот моя цель, вот мои силы. И я сделал шаг.
Уверенность, смелость, вера – ничто, когда тебя окутывает могильный холод, а ноги тяжелеют, подобно двум сухим веткам. Из каждого кустика незримые очи наблюдали, с голодом, ненавистью и каплей интереса. Нескончаемый поток неслыханных звуков ринулся в мои уши, и я замер на месте. Мне было слышно, казалось, всё, и взмах крыла черного ворона – вон он – полетел доложить обо мне своему хозяину, и перебирание маленьких ножек ежа, что спасался от чего-то ужасного в самой глуши страшного леса. Я утопал в отчаянии, страх овладел и телом, и душой. Но, вспоминая, как больная дочерь всеми силами противится ярому недугу, просто не мог отступить. Я здесь ради нее, и не поверну назад, пока не получу лекарство. Если и удача, и все, что следит в сей час за мной явит свое благословение, то не попадется зверь, не придется мне торговать с ним душой и плотью, а потому, скоро к закату выйду прочь, и до города будет не ближе, но безопасней. Клетка, в которой мы были заперты, когда-нибудь должна дать брешь.
С каждым шагом, хоть и был он тяжелым, я продвигался вглубь. С каждым шагом я был ближе к выходу. С каждым шагом я всё четче видел выстраиваемую предо мной тропу.
Кроны деревьев медленно, почти незримо гнулись в поклоне невиданному существу. Натоптанная тропа, на которой не осмелилась взойти травинка, манила вперед. Звуки пропали, и только неуверенные шаги нарушали покой. Казалось, вот секунда, мгновенье и темные ветви потеряют власть, а тропа приведет аккурат к выходу. Но я ошибся.
Впереди показалась кирпичная кладка. Подойдя ближе, она стала павшей стеной маленького дома, кирпичного, нового, но разрушенного временем. Откуда он здесь взялся? Я коснулся рукой кладки, и она, словно от могучего удара крепкой руки, начала осыпаться. Сперва по кирпичику, а потом вовсе кусками, ударяясь о землю, охала, кричала, выла, призывая сюда все живое.
Я сделал шаг назад, другой, и уперся во что-то большое: из ниоткуда позади меня появился колодец, заколоченный, поросший мхом, хотя секунду назад его не было. Звуки вновь пропали.
Я стоял посреди небольшой поляны. Крупицы разума медленно исчезали, и оставалась лишь пустота. Стена, что от простого касания обратилась в руины, появившийся внезапно колодец и нечто. Ужасного вида тварь вышла
