Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки
– Да, кстати, и чёрта вроде видно не было. А этот ваш Пацюк говорил, что нам-де непременно нужна справка от чёрта! То есть письменный документ с печатями для предъявления любому чиновнику. Вот где понадобился бы пан Байстрюк.
– То вже завтра, я на боковую, – объявил Вакула. – А ежели ваша милость простой лавкой в моей кузне не погнушается, так и милости просим переночевать. Поди, вже поздно до флигелю ноги топтать?
Николя, не колеблясь ни секунды, принял разумное предложение друга. Время уже было далеко за полночь, идти потемну в одиночку аж до тётушкиного дома не улыбалось ни капли. В кузнице у Вакулы ему уже доводилось ночевать и раньше; несмотря на минимальный сервис и почти полное отсутствие удобств, сон там всегда был безмятежным и крепким.
Возможно, потому что нечистая сила боится огня и железа, а сего на рабочем месте сельского приятеля находилось в избытке. Главное, встать пораньше и прибыть в тётушкин дом к завтраку, но это дело нехитрое…
В кузне Вакула уступил другу широкую, но недлинную лавку, а сам лёг прямо на пол, бросив себе старенький тулупчик, коему, по совести говоря, и место-то было на самом бедном пугале, но отчего ж не жить как-нибудь?
Длинные ноги Николя свешивались со скамьи, но тем не менее уснул он почти сразу же, едва положив руки под усталую голову. И снилось ему, что идёт он по колено в рокочущем море, над головой кричат чайки, а недалеко, на отмели, лежит прямо под солнцем чудно одетая пани Солоха: длинные волосы завиты, как парик у петровского чиновника, на ней странный мешок с дырами для рук и головы, короткий, так что аж ещё чуть-чуть, и нет в женщине таинства, глаза полуприкрыты, губы едва шевелятся, а на всё побережье разносится печальственное:
Но нас с тобой соединить паром не в силах,Меня, мой милый, с похмела не отпустило…
А вот самого молодого человека отпустило, едва пропели третьи петухи. Вакула уже был на ногах, умываясь в ведре с фырканьем и плесканьем. Приятели поприветствовали друг друга молчаливыми кивками. О вчерашнем походе к таинственному запорожцу Пацюку не говорили. Николя потёр виски, в оконце светило восходящее солнце.
– А шо, паныч, я в ночь не шибко храпел?
– Нет, – вспомнив «рокочущее море», соврал Николя. – А ты никогда не слыхал песни про паром?
– Паромщица, па-ром-щи-ца, гули-гули-гули-рамцам-цам?
– Э-э… нет, не очень похоже. Наверное, не оно. Так что, я пойду?
– Та як же можно? Хоть чаю з бубликами отведайте! Нешто можно человеку без завтраку?
– Ну, – молодой человек сразу почувствовал голодное бурление в желудке, – завтрак, конечно, не помешал бы.
– А я про шо! Будь ласка, просим до хаты, – обрадовался хитрый кузнец, который, судя по всему, просто опасался в одиночку идти к собственной маме, у которой запросто можно было застать и чёрта в гостях. Но, как принято у добрых приятелей, никто не задавал лишних вопросов, не подкалывал, не насмешничал, а лишь всей душой желал исполнить первую заповедь русского козачества – нет на свете уз святее товарищества!
Ну и к тому же раз это самое товарищество обещает добрый завтрак после тяжёлой ночи, так кто ж скажет «нет»?! Малороссия наша, кроме всяких иных прелестей, славна ещё и самой лучшей на свете кухней. Чего стоит одно украинское сало! Право слово, вот где бы вы ни пробовали сей чудесный продукт, хоть в Белой Руси, хоть в земле прусской, где он именуется шпиком, а, право же, лучшего сала, чем в Миргороде да окрестных хуторах, – нипочём не отыщется!
Или вот ещё борщ…
Слово заветное для каждого мужчины. Ежели в хате есть настоящий наваристый украинский борщ, стало быть, и мужика из той хаты поганой метлой не выгонишь! Это ж вам не польский «борщч», который на деле-то лишь прозрачный розовый бульончик на свёкле с двумя-тремя клёцками на дне тарелки. Тьфу! Хоть полведра выпей, а нипочём не наешься…
Да разве может кулинарное убожество сие сравниться с нашим малоросским борщом, густым, могучим, в коем и ложка стоймя стоит, но ежели ещё и по русской традиции чутка сметаны добавить, так вообще вкус неподражаемый! Божественный вкус, право слово!
А ежели после борща вареник с творогом, вишней, картошкой да яблоками? А к тому галушки, прекраснее которых и сам пан заседатель не ел? А свинину, тушённую с черносливом да капустою? А пироги с курятиной да яйцами? А рыба речная с Днепра, где такие сомы с осётрами водятся, что не приведи господи нос воротить, ибо грех же, как есть грех! Ну и стопочку горилки для аппетиту и лучшего пищеварения…
Вот тогда-то и поймёшь, что лучше нашего малороссийского стола, полного яств и разносолов, на всём белом свете не сыскать, уж простите за откровение и не сочтите за рекламу. А те же поляки называют нашу кухню «хлопско идло», вроде как холопская еда, ну да и как же их не бить после таких слов?!
Пока дошли до двора вдовы Солохи, солнце уже полностью взошло над горизонтом. В ещё прохладном воздухе уже разносились птичьи трели, лёгкий ветерок ласкал поцелуями своими нежные листья высоких тополей, хрустальная роса украсила жемчужинами и алмазами каждую травинку, а к колодцу, грациозно покачивая бедрами, спешили стройные дивчины босиком, в простых платьях, едва успевшие расчесаться да заплести яркие ленты в длинные косы свои. А вот уже и хата дражайшей Солохи показалась из-за поворота…
– А если там опять чёрт?
– Та тю на вас, паныч! Мёдом тут намазано, шо вин кажное утро до нас шастать буде?!
– Не знаю, твоя мама, тебе видней.
Вакула задумчиво сдвинул брови, поиграл желваками, со страшным хрустом сжал кулаки и подвинул друга в сторону. Николя не стал спорить, в конце концов, если кто-то ходит к вдовой маме кузнеца, это в первую очередь личное дело самой Солохи, во вторую – её сына Вакулы и уже в десятую – всех прочих. В том числе и Николя.
Молодой кузнец подошёл к дверям, тяжело бухнул в неё локтем и позвал:
– Мамо! То я, Вакула, отвори!
– Ой, та хто там?
– Мамо, отворяй, хуже буде!
– Ой, та шо ж за спешка така?!
– Мамо, не бесите.
Вакула бросил на друга суровый взгляд, говорящий, что уж ежели там что не так, то он тут сей же час такое устроит, шо всей Диканьке жарко станет. Но в тот же момент дверь распахнулась, и на порог шагнула заспанная пани Солоха…
– Сыноньку, а що ж ты не сказал, що не один будешь? – На круглом лице первой диканьковской ведьмы играла широчайшая улыбка. – Та то ж, поди, паныч! Ох, яка честь, яка честь, щоб мени провалиться, коли вру! Щоб у меня язык отсох, як у столетней сплетницы, щоб мене крышкой погреба по маковке стукнуло, щоб я сметану пролила, а её кит съел та не подавився, щоб я опосля того сама мышей руками ловила!
– Мамо, мы усё поняли. – Вакула широким плечом вдвинул Солоху обратно в хату. – Перекусить бы чего, а?
Хозяйка засуетилась, усадила приятелей за широкий стол, в один миг накрыла его чистой скатертью и поставила в центр запотевшую бутыль самогона литра на полтора-два.
– И… всё?! Мамо, мы ще глаза не продрали, кто ж пьёт с утреца да без закуси?
– Як кто, сыне, а москали? – притворно удивилась Солоха, выразительно кося глазами на покрасневшего Николя.
Вакула сердито сдвинул брови, и бутыль исчезла ещё быстрее, чем появилась. Взамен на скатерть была поставлена миска с варёными яйцами, блюдо солений, кольцо кровяной колбасы, чёрный хлеб с чесноком, белое сало и огурцы с помидорами.
– Большое спасибо, тётя Солоха, – вежливо поклонился Николя. И тут же получил в ответ красноречивый взгляд, что если б он был её племянником, то она самолично открутила бы ему башку ещё в колыбели, сказала б, что так оно и было, да ещё сплясала гопака!
– Так я ще до колодезя пийду, воды принесу, самовар поставлю, будем чай з бубличками пить! Та вы ешьте, ешьте, хлопцы…
Она потрепала Вакулу за щёку и удалилась в сени, важно покачивая задом. Не потому что собиралась как-то покрасоваться, а по причине врождённой у большинства украинских сельчанок мягкой влекущей грациозности. «Ох, добра баба…» – не раз шептали диканьковские козаки, вожделенно поглядывая ей вслед.
– Ну, з Богом. – Кузнец широко перекрестился и кивнул другу. – Не побрезгуйте, паныч, благородной еды нема, но и то преизрядная провизия для голодного человека, а?
– Богатый стол, – согласился Николя, без малейшего чванства засучивая рукава и делая себе бутерброд с салом. Минут пять не было ничего слышно, кроме хруста огурцов, мужского чавканья и треска облупляемых яиц. Вот с третьего яйца всё и началось.
Собственно, и не с него-то, яйцо как раз было вполне себе чистым и съедобным, да только наш герой случайно смахнул со стола немного яичной скорлупы. Разумеется, как человек воспитанный, он опустился поднять, и вот тут…
– Вакула.
– Шо?
– У тебя хвост.
