ЧВК Херсонес. Том 2 - Андрей Олегович Белянин
А уж там, приметив на трассе (!) проезжающий (!) вдали (!) белый джип уважаемой Милы Эдуардовны, наш бесстрашный герой бросился ему наперерез, обогнал, тормознул, закинул меня в багажник и по гроб жизни будет благодарен своей спасительнице за то, что она довезла нас до музея «Херсонес», хотя уже почти уехала в Ялту.
…Получилось не слишком коротко, да? Извините, его пространный монолог был бы ещё длиннее. Я уже почти встал из-за стола, когда прекрасная специалистка по вазовой росписи нежно потянула меня обратно, прижавшись ко мне всей грудью:
– Ах, Александр, неужели вы думаете, что мы ему поверим? Диня известный врун, как и все алкоголики. Вы бы слышали, как он оправдывал себя и как обвинял меня, когда я ему отказала-а… Библейские старцы купающейся Сусанне накидали меньше грязи в панамку!
Великан Земнов смущённо кивнул, подтверждая, что таковое имело место быть, и пододвинул мне бокал вина. Знаток языков выдохся, лёг пузом на землю и пополз окунать голову в фонтан. Директор же, обмахиваясь шляпой канотье, очень серьёзно попросил:
– Светлана Сергеевна права. Не обижайтесь на него так уж. Если очень хочется, дайте пару раз по шее. Вам полегчает. Каждый визит к госпоже Аванесян аукается ему с двое-трое суток: он не в себе, бросается из крайности в крайность, пьёт ещё больше, чем обычно. У них странные и болезненные отношения. Мы-то привыкли, но вы не обязаны.
Да ладно, я отхлебнул прохладного вина. Губы девушки слегка коснулись моей шеи, и всё плохое, казалось, мгновенно отступило. Причём это даже полноценным поцелуем назвать нельзя – скорее, едва уловимое тепло от выдоха на расстоянии миллиметра. И тем не менее я бы, наверное, душу продал за то, чтобы она это повторила…
В общем, после обеда мне было предоставлено свободное время. Чем я и воспользовался в полной мере, отзвонившись родителям и сделав несколько новых рисунков в блокноте. Кажется, три из них получились ни-чего, но сестрёнкам всё понравится, они меня любят.
Я как можно точнее попытался нарисовать два образа госпожи Аванесян, или, как ей больше нравится, Гекаты. Лучше получился тот, где она вызывает призрака. Причём на меня вновь накатили события сегодняшнего утра и было очень непросто убедить самого себя, что всё произошедшее – банальная реальность, а не мистика.
Но тут уж либо – либо: либо ты включаешь логику и рациональный взгляд на вещи, либо признаёшь её древней богиней Ночи, а себя – психом. Всё, третьего не дано. А меня и второй вариант мало устраивал, ибо если я реально теку крышей, то нужно бежать к врачу, так? Вроде да.
Однако чтоб человек в нашей стране сам, добровольно пришёл в психиатрическую клинику и сдался на обследование? На такое способны лишь закоренелые преступники и призывники, желающие любой ценой откосить от армии или тюрьмы. Я своё уже отслужил, а серьёзных обвинений следователь Ладыженский пока не выдвинул. Можно спать спокойно.
Три золотые монеты, подарок директора, я переложил на стол. Они красивые, с дельфином, совой и всадником. Мне даже не пришла в голову мысль их спрятать, у нас тут не воруют. Я ещё раз погладил указательным пальцем монетку со всадником и… И вот только тут вспомнил ту картину:
– «Золотой конь Митридата»! Художник видел его и знает место! А может, по рельефу местности её можно опознать и сегодня? Гер-ма-ан!
Видимо, заорал я столь неожиданно и громко, что через полминуты в мою комнатку ворвался грозный знаток скульптур из металла и мрамора. В одной руке у него была зажата шипастая дубина из дуба (уж простите!), в другой – беспроводная компьютерная мышь, брови сдвинуты, губы сжаты, а в глазах – яростная жажда боя! Аж неудобно стало…
– Ты звал меня на помощь! Где враги?!
– Извини, я по другому вопросу. Просто только что вспомнил, что у той женщины, армянской гадалки, к которой бегает Денисыч, на стене висела одна картина.
– Одна?
– Нет, по факту их там до сотни, но нам сейчас важна одна, – попытался объяснить я, не дожидаясь, пока он даст мне по башке от разочарования. – Относительно небольшой холст, без рамы, метр на полтора, наверное, начала девятнадцатого века или конца восемнадцатого, но там изображена сцена поклонения золотому коню!
– Почти у каждого народа есть своё предание о…
– Да знаю, знаю! Но и сама Геката упомянула золотого коня Митридата. Просто потому, что привыкла видеть ту картину и точно знала, что именно на ней изображено.
– Как выглядел конь? – Герман опустил дубину на пол.
– Ну, пожалуй, низкорослый, коренастый, длинный хвост, густая грива, больше похож на лошадку монгольского типа. Не английская чистокровная, если ты об этом.
Он закусил нижнюю губу, помолчал, вновь вскинул дубину на плечо и молчаливым кивком головы предложил следовать за ним. Уже в его комнате мне было выдано на руки несколько листов бумаги для принтера формата А4 и чёрный фломастер – рисуй!
Почему нет? Я и сам бы так поступил, вспомни о том полотне вовремя, когда мы все сидели за общим столом. Вот по памяти изобразить пейзаж и людей рядом с конём было труднее. Честно говоря, просто невозможно. Я же не рассматривал её в деталях.
Интересно, а есть ли копия этой картины в Сети? Вряд ли, тогда бы Герман сам нашёл, он за этим конём охотится годами. Наверняка полотно в единственном экземпляре и нигде не выставлялось. Такое вообще возможно в наше электронное время?
Ха, для женщины, у которой на стене висит здоровенная и никому не известная «Ночь на острове Лесбос» кисти самого Генриха Ипполитовича Семирадского, возможно всё…
– Думаю, это он, – сурово подтвердил Земнов, рассматривая мои рисунки. – В те времена коневодство в Крыму находилось в зачаточном состоянии. Скифы на своих низкорослых, но очень выносливых лошадях могли преодолевать большие расстояния.
– Ту же методику взяли и татаро-монголы. Одна лошадь под всадником, другую он ведёт в поводу. Как устанет один конь, воин пересаживается на другого.
– Вот именно. Конечно, греки на своих длинных галерах перевозили сюда фракийских жеребцов, но их было очень мало. К тому же войска крымских ханов нуждались не в скорости, не в красоте, а именно в жилистости и возможности сгрузить как можно больше награбленного на терпеливого коня. Я уверен, что конь Митридата был именно такой.
– А это значит, что неизвестный художник XVIII–XIX века либо видел его, либо ему кто-то максимально точно описал искомую скотину.
– Золотого коня. Не надо фамильярности, – насупился Герман, но тут же извинился: – Прости меня. Когда речь заходит об
