Продавец времени - Евгения Витальевна Кретова
Аптекарь обернулся на звук – в его руке поблескивала соломинка с оставшейся золотой жидкостью, предназначенная для последней склянки, с пчелиным воском.
– Спас-сибо, – прошелестела мара, отставляя чашу в сторону. Ее прозрачно-зеленый взгляд скользнул к склянке с воском. Тонкие губы растянулись, неохотно пропустив слова: – Плод живого света… хорошо…
И она кивнула, впервые посмотрев Лесьяру в глаза. «Плод живого света? Воск делают молодые пчелы, – обдумывал услышанное аптекарь. – Воском можно запечатать слово, слить болезнь или дурной глаз… Я растворяю погорскую соль в пчелином воске».
Это могло сработать. Затаив дыхание, юноша опустил в сосуд с воском золотую жидкость.
Та растеклась, повторив изгибы неровного, мутно-желтого кусочка. Но, в отличие от предыдущих опытов, не изменилась сама и не изменила воск – он по-прежнему выглядел самим собой, принимая волшебную жидкость и пропитываясь ею. Аптекарь аккуратно ткнул кусочек воска соломинкой – тот перевернулся на бок, заблестел, словно на него попали солнечные лучи. Лесьяр переставил склянку на печь, в тепло, присел на корточки и стал наблюдать. Воск стал мягче, заискрился. От него потянуло мягким медовым ароматом с диковинными оттенками ванили и ладана. Золотистый свет, шедший из глубин воскового шарика, усилился, тихо заливая дом аптекаря. А аромату ванили и ладана добавился горьковатый и острый запах – полынный. Мгновение, и в склянке оказалось ароматное кремообразное вещество, светящееся изнутри и теплое. Аптекарь снял склянку с теплого камня – вещество внутри никак не изменилось.
– И что же ты теперь? – пробормотал аптекарь и огляделся.
Их с марой взгляды снова встретились: он смотрел с вопросом, она – с трепетом и удивлением. Ее взгляд стал мутным, обращенным мимо Лесьяра, задумчивым. Ее лицо изменилось, потемнело еще больше прежнего. Отпрянув, Мара забилась к дальней стене клетки и запричитала:
– И́ва ахи́м[2], нет, и́ва ахи́м! – она закрыла голову руками. – Нет!
Лесьяр смотрел на нее с недоумением, пожал плечами:
– Ива ахим… Знать бы еще, что ты лопочешь.
Он подошел к корзинам, открыл ту из них, что стояла с краю, у ножки стола, и свободной рукой за шкирку достал почти издохшего зайца с перебитой лапкой. Бедное животное безвольно повисло в его руках. Лесьяр покосился на мару – та перестала причитать, и теперь округлившимися от любопытства глазами уставилась на животное. Аптекарь усмехнулся – этой твари определенно интересно, что получится, но на себе проверять боится. «Ива ахим», – повторил за ней Лесьяр.
Он поставил склянку со снадобьем на угол стола. Положив животное на стол, внимательно осмотрел лапу, почти сразу нашел место перелома – кости острыми краями прорвали кожу. Аккуратно расчислив от шерсти рану, промыл ее теплой водой. Глиняной лопаткой достал со дна склянки только что приготовленное снадобье и, чуть его втирая, смазал место перелома – посиневшая кожа побледнела, приобрела здоровый вид, а запекшаяся кровь в месте разрыва тканей будто ожила, зашипела и запенилась, он раны пошел едкий пар, как из кузницы, с примесью металла и горячей полыни. На глазах аптекаря кровь будто потекла вспять, а поврежденная кожа на лапке – затягивалась стремительно и бесследно. Мгновение – и вот на бледной коже остался виден лишь синеватый, припухший след. Еще мгновение – исчез и он.
– Вот тебе и «ива ахим»… Чудеса… – выдохнул аптекарь, склонившись над животным. Он едва успел перехватить его – заяц в одно мгновение подскочил и собрался бежать. Повиснув на руке юноши, он барабанил передними лапками, пыхтел и неистово вращал глазами-бусинками. – Погоди, дружище, дай-ка тебя рассмотреть хоть!
Лесьяр еще раз прощупал ту лапку, которую только что лечил – только выстриженная и волглая шерсть говорила о том, что на ней были какие-то повреждения. Заяц дергал трепетным розовым носом и пытался вырваться. Аптекарь не отпускал его, осматривая. Отправив назад в корзину, ловко закрыл на замок и спустил на пол, придавив сверху парой поленьев для верности.
– Посиди-ка, дружок, мне за тобой присмотреть надо.
Он, наконец, перевел взгляд на присмиревшую мару, посмотрел победно. Та уже успокоилась, снисходительно хмыкнула.
– Думаешь, нашел все ответы?
Лесьяр усмехнулся:
– Думаю, нашел. – подбоченясь, он осматривал стол. – Думаю, что хорошим получится снадобье, на росной воде заведенное. Малюта как раз ее сейчас добывает. Она сильная, самая сильная из всех… И ее коснулось солнце, что хорошо.
Мара не стала спорить. Откровенно говоря, она была уверена, что аптекарь не соберет акханду, но он собрал. Более того, он пронес ее в мир людей, и его рецепт смог сохранить ее свойства. А – как знать – может быть и открыть новые. Одно было совершенно ясно – в ее помощи аптекарь не нуждается, а значит, рассчитывать на милосердие и свободу не приходилось.
11
Малюта шел неторопливо – до вечерней росы еще большой день, а дорога не слишком-то и дальняя: до поворота, в рощицу, на развилке свернуть влево, к ручью, перебраться на другой берег по камням и крупной гальке, не забыв про заветные слова – а там и до росной поляны на краю земли рукой подать.
На краю земли – это потому что дальше начинались земли, которые стерегла Яга. Темный лес щетинился и скалился зелеными огоньками пустынных домов и заброшенных нор. В том лесу почти не селились – больно Яга на старости лет крута нравом стала, да подслеповата – нет-нет, да нечисть могильную проспит. Та на деревни нападет, скот потаскает, колодцы отравит. Или еще какое лиходейство совершит. Оттого и отгородились от нее ручьем заветным.
Лесьяр тоже не спал – обереги поставил, Малюта сейчас шел, куда не глянет, везде замечает особые приметки хозяина: вот знак тайный на стволе выжжен, вот ветка особо надломлена, вот поперек дороги соль погорская рассыпана в заранее пробитую канавку, да сверху и присыпана – людскому глазу не видать, а мары да прочий подземный люд уже не пройдет.
И так весело в груди домового становилось, так легко, словно по дому он шел. Ведь метки-то эти его хозяином проставлены, а значит, никакому иному народцу здесь не пройти. Только для него, Малюты, тропка эта ведома и безопасна.
Он миновал развилку, свернул налево и почти сбежал с пригорка к ручью. Желтоватая вода лилась по камням, шелестела о высокий, поросший мхом берег. Гладкие, будто пеньки, камни пересекали ручей наискосок и чуть не доходили до противоположного берега – Лесьяр делал большой шаг, Малюте же всякий раз приходилось прыгать.
Поправив туесок с едой, водой и склянками для росных вод, он ступил на ближайший к берегу камень.
– Водица-рожени́ца до света проводница, до тьмы распогоди́ца, на лихо отворо́тица, – он сделал еще несколько шагов, и, замерев посередине ручья, на самом неприметном камне, укрытом водой, пробормотал: – открой путь…
Камни засветились, будто подсвеченные изнутри. От центра каждого из них спиралью расходились круги по замеревшему ручью. На берегу, к которому шел домовой, загорелись золотые огни-маячки, приглашая на сушу. Малюта, улыбаясь, направился к берегу.
Ступив на него, достал из-за пазухи плоский камень, бросил под ноги со словами:
– Светом путь дорожи.
От путевого камня в обе стороны, словно рукава, потянулись лучики, обогнули полянку, круглую и ровную, упиравшуюся одним краем в речку, другим – в темный неприветливый лес, да сомкнулись у сторожевого камня, оставленного Лесьяром и запечатанного заветным словом.
Солнце стояло высоко, а потому у него еще оставалось время отдохнуть с дороги да приготовиться к неспешной ночной работе. Устроившись под березой, он скинул с плеч кафтан, расстелил его на траве изнанкой вверх, бросил поверх него шапку. Ловко снял сапоги и приладил под деревом. И прям как был, в штанах и рубахе, полез в воду.
Тихая заводь обняла его щуплое тело, погладила натруженные плечи. Малюта, зажмурившись, нырнул под воду и там уже распахнул глаза – подводный мир сразу преобразился, дно отодвинулось, желтоватая вода расступилась. В солнечных бликах, отраженных на дне, играла рыбья мелюзга, стелилась ковром трава. Поблескивала мелкая галька.
Подводный народец не водился в этих водах – больно мелкая речушка. Ни жилья не построить, ни рыбы напустить. Разве что иногда забредали в них какие пришлые русалки или водяные. Вот и сейчас Малюта заметил, как из
