Александр Прозоров - Ведьмина река
Как все-таки мало нужно человеку для счастья…
Когда стало смеркаться, двое купцов раздали гребцам по копченому лещу, кинули на каждую сторону по бурдюку воды, который медленно прошел от кормы к носу. Этого добра за бортом было в избытке, и потому каждый пил, сколько хотел. Но вот после единственной небольшой рыбины Олег остался таким же голодным, как и перед ужином. Хорошо хоть после трудного дня сон сморил его мгновенно – словно молотком по голове ударили.
На рассвете за невольников взялся мужичок по имени Черем – с морщинистым лицом, нечесаный, с клочковатой бородой цвета прелой листвы и пахнущей точно так же. Подставив под ножное кольцо небольшой железный брусок, он выбивал клин, вместе с лысым крепышом выводил гребца на берег и за правое запястье приковывал на другое кольцо, которое держалось на пеньковой веревке, привязанной к носу. Как понял ведун – это была упряжь бурлаков.
Когда к веревке пристегнули Олега, половина рабов уже была здесь.
– К кому я попал, мужики? – спросил Середин, едва Черем с Улавом ушли на ладью.
– Кривичи, – негромко ответил ближний невольник: жилистый, с вытянутым лицом, впалыми щеками и голубыми глазами. Хотя тощими и жилистыми здесь были все. – Разбойничают. На Ловати, Волге, Двине. А схрон главный у них возле Полоцка. Как раз оттуда…
Появились хозяева с очередным невольником, и гребец резко замолк, потупив взор.
– Тебя хоть как зовут-то? – спросил Середин, когда Улав и Черем ушли.
– Велимошом, – вздохнул раб. – В купцы отец с матушкой пророчили. А оно вон как вышло.
– А меня Олегом кличут, новгородцем считаюсь.
– Угличский я, – сказал Велимош. – Еще Кошатик, Рига и несчастный Ясень. Вместе попались. Не понимаю даже, как это случилось? Закемарил, а проснулся уже на цепи.
– Понятно… – Хозяева привели к упряжи очередного раба, и Середин предпочел замолчать.
– Давай, потянули! – Улав хлестнул задних невольников по ногам.
Мужчины, не дожидаясь новых ударов, напряглись, натягивая веревки. Ладья качнулась, отвернула носом к середине речушки, поползла по ней.
На то, чтобы одолеть еще пять верст по узкому лазу – иначе узкий ручеек не назовешь, – ушел почти целый день. К вечеру впереди обнаружился неожиданный затончик размером примерно на две ладьи. Судя по тому, что дальняя его часть заросла рогозом, за которым открывался редкий чахлый березнячок – на самом деле это был край болота, расчищенный и слегка углубленный.
Трое из кривичских купцов ушли вперед. Старший, в расшитом кафтане, остался на ладье, что-то разбирая в трюме. Улав и Черем, отцепив веревку от носовой фигуры, прямо так, упряжью, погнали рабов в лес.
– Свенег, Свенег! – донеслись из чащобы крики. – Иди сюда!!! Всех побили!
Ведун криво усмехнулся. Он уже догадался, куда направлялись купцы-разбойники и что они увидели. Олег лелеял надежду, что и на Ловати он разорил именно их логово. Иначе ведь придется возвращаться и искать уцелевших татей.
– Иду!!! – Старший из купцов сбежал по сходням, обогнал невольников, ушел вперед.
Лысый же кривич с кузнецом довели гребцов до уже знакомой Середину цепи, быстро перековали: держать людей на веревке им казалось недостаточно надежно. Закончив работу, оба убежали в разбойничью слободку – да так и не вернулись. Даже покормить и напоить рабов не удосужились. Хорошо хоть работать не требовалось и рта никто не затыкал.
Двое из гребцов на разных концах цепи запели что-то заунывное, еще несколько о чем-то переговаривались, один паренек просто заплакал.
– Чего это он? – кивнул соседу на плаксу Олег. – Судьбинушку свою жалеет? Недавно в рабах?
– А ты, новгородец, неволе, никак, радуешься?
– Я тут ненадолго, – пожал плечами ведун. – Не первый раз попадаюсь. Но хозяева мои после сего обычно долго не живут. Примета такая.
– Сбежать надеешься?
– Зачем? – усмехнулся Середин. – От зла бегать нельзя. От него землю русскую очищать надобно.
– Все мы поначалу храбрились. – Велимош вздохнул. – Однако же кривичи – хозяева опытные, глаз никогда не спускают, без цепи ни на миг не оставляют.
– Посмотрим, – не стал спорить Олег.
– Смотри… – согласился угличанин.
Некоторое время они лежали молча. Однако вскоре Велимош заскучал и заговорил:
– Ясень это хнычет. Любаву свою все оплакивает.
– А что с ней случилось?
– Не с ней, с ним случилось, дубина! – покрутил пальцем у виска Велимош. – В рабство он попал! Отправился по шерсть, да сам оказался стриженым. А какая у них любовь была! Вся улица завидовала. Мы ведь, новичок, все с одной улицы… Ну, которые угличские.
– Когда мы с ней маленькими были, я ей случайно палкой в лицо попал, когда в лапту играли, – услышав, что говорят о нем, неожиданно встрял паренек. – До крови кожу порвал. У нее шрам после этого остался длинный и глубокий. Вот здесь, под правым глазом, от щеки до носа. Она плакала много и говорила, что некрасивой останется. А я тогда поклялся, что женюсь на ней, когда вырасту. Нам, когда сие случилось, всего по девять годков и было-то.
– Тили-тили-тесто, жених и невеста, – припомнил Велимош. – Дразнили мы их еще. Но они все едино за ручку ходили.
– Я знал, что мы поженимся, и она знала. К тому шли, к тому готовились, друг без друга себя не мыслили, – продолжил Ясень. – Но пока малыми были, все токмо смеялись, а как Любава «рубаху сняла»[5], так отец ее тут же запретил встречаться нам начисто. Сказывал, неровня. Он литейщик знатный, по всей Руси его подвесы, браслеты и подсвечники вычурные ценятся, среди торговцев костромских, вологодских и ярославских дружбу водит. Хотел иного жениха, зажиточного, найти.
– Ну да, все как всегда, – ничуть не удивился Середин. – Всегда есть безумные юные влюбленные, и всегда есть злой богатый папа, который почему-то не желает оставлять дочку в нищете.
– Мы уговорились, что за два года я скоплю тридцать гривен, – продолжил свой рассказ паренек. – Ясень у нас там стоит на берегу приметный. Высокий, раскидистый, красивый. Мы под ним часто сидели. Там пообещались встретиться. Через два года. Срок же сей через две недели заканчивается. Я, видишь, плыву. Да токмо не с гривнами, а с цепью…
Он опять хлюпнул носом.
– С отцом договорился али с Любавой своей? – уточнил ведун.
– Отец условие сие поставил, коли замуж взять ее хочу, – сказал паренек. – А с Любавой сговорились встретиться под ясенем нашим, когда возвернусь. Уговорился вот с сотоварищами, да за купеческой удачей и погнались… Однако ужо на второй день, чуть ли не под стенами родными, разбойники в полон повязали. Дрема нежданно сморила, ан проснулись уже здесь, на цепи. Опосля тати всех нас кривичам в гребцы на ладью продали.
– Не продали, – поправил Велимош. – Так отдали. Все они здесь заодно.
– Если вы по Волге плаваете, чего на помощь в городах русских не позвали? Почему не крикнули, что разбойники вас в рабстве держат? – удивился Середин.
– Да кто поверит невольникам-то? – отозвался рыжебородый мужик, прервав пение. – Все они всегда одно и то же кричат, одинаково на свободу просятся. Да токмо самым крикливым быстро кляп в рот забивают и порют опосля до полусмерти. К тому же на Руси Свенег дальние причалы выбирает. Скорее по голове молотком получишь, чем помощи дозовешься. Это он токмо в Полоцке своем волжскими рабами хвалится. Там это вроде за доблесть считают.
– Смирись, Ясень, – посоветовал кто-то другой. – Не судьба. Выйдет она через две недели под ваше дерево, всплакнет ненадолго, да и пойдет своим путем. Папа у нее хваткий, найдет хорошего супруга. Не пропадет твоя Любава, в девках не засохнет. Не боись.
Парень хлюпнул, развернулся, ткнулся носом в землю.
– Дубина ты тупая, Липичок! – в сердцах выдохнул Велимош.
– А чего я? – вскинулся рябой всем телом, белобрысый мужик. – Коли любит, так радоваться за девку должен, что судьба у нее добрая сложится, а не горевать, что в нищету затащить не удалось.
– Рано убиваешься, Ясень. Две недели впереди. Может, еще и управишься, – попытался утешить влюбленного Олег, но мальчишка почему-то разрыдался еще сильнее.
– Оставь его, – толкнул Середина Велимош. – Чего в ране больной ковыряешься? – Помолчал и добавил: – Но самое обидное, конечно, что аккурат в назначенный срок мимо проплывать будем. Однако же ни весточку передать не выйдет, ни взглядом перекинуться, ни слова прощального сказать.
Ясень заскулил громче.
– Ладно, молчу, – отмахнулся невольник, откинулся на спину и закрыл глаза.
* * *Задерживаться на разоренной стоянке купцы-разбойники, понятно, не стали. С рассветом погнали рабов на ладью, сразу приковали одного за другим на весла. В этот раз ведун оказался на левом борту и увидел, как Черем, закончив работу, бросил кузнечный инструмент в сундук, подпирающий стенку носовой надстройки. Один из самых важных вопросов отпал сам собой.
Из заводи корабельщики вытолкали ладью шестами и, встав по бортам, удерживали корабль от столкновения с берегом. Течение волокло путников не торопясь, со скоростью унылого пешехода. После полудня, под слабо моросящим дождичком, ладья выкатилась из протоки на более широкую речушку и к вечеру выплыла на полноводную Медведицу.
