Александр Зорич - Боевая машина любви
– Что за резоны?
– Гнорр влюблен в вас, госпожа Тенлиль, – сказал Лараф помимо своей воли.
– Полно врать-то, – хлюпнула носом Тенлиль. Казалось, она приходила в себя. – Он ведь меня даже никогда не видел!
– Но это сущая правда! – Лараф попробовал приблизиться к девушке. Вдруг ему показалось, что еще немного и все пойдет именно так, как он задумывал. И его рука будет удостоена чести прикоснуться к русой головке девицы исс Гашалла.
Не тут-то было! Стоило ему сделать шаг, как Тенлиль отскочила на два.
– Что вы от меня хотите!? – вскричала девушка. – Я не нарушала законов! – От видимости успокоения не осталось и следа.
Лараф упорствовал. В один прыжок он достиг Тенлиль и крепко схватил ее за руки. Однако, проявив необычайную сноровку, Тенлиль ткнула его коленом в пах. Лараф скорчился, взвыл от боли и отступил.
– Я хотел только подойти к вам поближе, – прошипел он, когда боль немного утихла.
– Зачем? Чтобы тискать меня и слюнявить?
– Чтобы успокоить вас, прекрасная госпожа, – в отчаянии произнес Лараф, с неудовольствием обнаруживая, что от Тенлиль он готов терпеть буквально что угодно. И такие взбучки в том числе.
– Успокоить? Это что – тоже приказ вашего гнорра?
– Нет. Это не приказ моего гнорра, – тихо сказал Лараф. – Гнорр не может мне приказывать. Потому что я и есть гнорр.
Глаза Тенлиль расширились от искреннего ужаса. Мгновение она сверлила Ларафа взглядом, чтобы удостовериться, не разыгрывают ли ее. Но по невозмутимости Ларафа она поняла, что ни о каких шутках не может быть и речи. Потому что таких шуток не бывает в природе.
Она отчаянно хлопнула ресницами, схватила ртом воздух и пробормотала что-то нечленораздельное.
Лараф вдруг подумал, что сраженная последним сообщением Тенлиль не ровен час потеряет сознание. Интересное дело – наподдать в пах мужику, оказавшемуся самим гнорром! Но вместо обморока Тенлиль бухнулась на колени у ног Ларафа и, сжавшись словно перед бичеванием, залепетала нечто совершенно сумасшедшее.
Лараф разобрал что-то вроде «я заслужила казнь» и «прошу перед смертью направить письмо моей дорогой матушке»…
Наконец-то Лараф смог обнять Тенлиль. Но даже эйфория, охватившая его при ощущении тепла сестринского тела, не смогла заслонить от него очевидность того удручающего факта, что при каждом его прикосновении девушка вздрагивает так, как будто в нее тычут раскаленным прутом.
– Госпожа Тенлиль, мне понятно ваше волнение. Я понимаю ваши эмоции. Любая порядочная девушка на вашем месте чувствовала бы то же самое.
Но Тенлиль больше ничего не говорила. Она подобрала под себя ноги, согнула спину, зацепилась пальцами за носки туфель и, приобретя вид фантастической черепахи, пребывала в полном молчании. Она уже не всхлипывала.
В какой-то момент Ларафу даже показалось, что Тенлиль не дышит. Он тихо сидел рядом с ней. Ему было не по себе.
Вдруг он заметил, что белый воротничок на платье сестры в месте соприкосновения с шеей уже перестал быть белым и стал желто-серым. «Она не снимала платье три дня», – промелькнуло в голове у Ларафа. На него нахлынула волна жалости. Он положил руку на голову Тенлиль. На сей раз та не пошевелилась.
Она была в глубоком шоке. «Наверное, если бы я заявил, что я – Сиятельная Княгиня Сайла, она и то испугалась бы меньше», – вздохнул Лараф. Ему ничего не оставалось, как продолжать свои увещевания.
– Тенлиль, вы станете богатой. Все будут кланяться вам. Вам будет позволено все. И я влюблен в вас, – говорил Лараф, который ощущал, что часть звериного отчаяния Тенлиль понемногу передается и ему.
Но Тенлиль по-прежнему молчала. От этого отчаяния хотелось выть по-волчьи. Неужели все впустую?
– Вы совершенно свободны и вы можете уйти. Я не хочу вас неволить. Мне нужна любовь, а не рабская покорность. Вы правы – гулящих в Пиннарине гораздо больше, чем торговцев сладкой водой. И хотя мне нужна только одна вы, вы свободны, – сказал Лараф, когда все остальные аргументы были исчерпаны.
Последние слова, к вящей радости Ларафа, дошли до сознания девушки.
Она наконец-то подняла глаза на Ларафа. Эти глаза, казалось, изменили цвет – с голубого на сталисто-серый. Словно ясное небо заволокли грозовые тучи. Веки были красноватыми и казались отекшими. В остальном лицо Тенлиль было бледнее снега.
– Вы не шутите? Я правда могу уйти? – шепотом спросила Тенлиль.
– Конечно можете, – сказало устами Ларафа великодушие гнорра, в изображении которого Лараф успел поднатореть. Как выяснилось – поднатореть чрезмерно.
Получив подтверждение, Тенлиль неожиданно шустро вскочила на ноги и бросилась к выходу на лестницу. Лестница вела в вестибюль, который открывался в суровую пиннаринскую ночь.
«Что я сказал, какой я болван! Кто меня тянул за язык?!» – спохватился Лараф. Тенлиль, на сей раз выказавшая больше сметки, крутила ключ в замке.
– Прекрасная госпожа! Быть может, вы дадите мне шанс? Ведь, если вы уйдете, у вас уже не будет возможности узнать меня лучше! Разве я не нравлюсь вам?
Лараф решил начать с заговаривания зубов, продолжить просьбами и мольбами, оставив угрозы на крайний случай. Словом, делать что угодно, лишь бы не допустить той самой «свободы», которую только что так опрометчиво пообещал. «В крайнем случае, кликну охрану… пусть снова усыпят ее», – впопыхах решил он.
– Разве я вам совсем не нравлюсь? – повторил Лараф.
Выпустив из рук ключ, Тенлиль внимательно разглядывала гнорра. Довольно долго она всматривалась в его лицо, фигуру, с опаской изучала детали его одежды.
– Вы очень красивый, милостивый гиазир гнорр, – робея сказала она.
– И это все? – спросил Лараф. Он не сумел скрыть разочарование.
– О нет, милостивый гиазир гнорр! Не все! Конечно не все! Вы вроде Шилола. У вас власть делать что угодно. Но…
Тенлиль замялась. Она опустила глаза.
– Что «но»?
– Но вы сказали, что вам нужна любовь. Верно?
Лараф кивнул.
– А я не могу полюбить вас.
– Я не заставляю вас прямо сейчас взять – и полюбить меня. Я просто хотел сказать, что возможно в будущем, когда вы узнаете меня лучше, вы сумеете полюбить меня. Я же не какое-нибудь чудовище.
– Нет, вы очень красивый, милостивый гиазир гнорр, – твердила Тенлиль. – Но…
– Ваше сердце не свободно? – подсказал Лараф.
Эту фразу он заготовил еще вчера вечером. Правда, он очень надеялся, что воспользоваться ею придется для придания домогательствам пикантности, а не для выяснения правды.
– У меня не было мужчин, – отвечала Тенлиль.
– Тогда в чем дело? – Лараф попробовал улыбнуться.
– Я просто чувствую, что не смогу полюбить вас. Мне не хочется вас обманывать. Вы такой добрый.
– Почему вы так «чувствуете»?
– Потому… – Тенлиль замялась, словно решая, стоит ли продолжать. – Потому, что вы… вы… чем-то похожи на моего брата Лоло.
Лараф сглотнул ком холодного воздуха. В какой-то момент ему показалось, что вся челядь Казенного Посада сейчас наблюдает за этой сценой, припав к щелям в оконных занавесях. От этого у него слегка закружилась голова. Но он совладал с собой.
– Надо думать, ваш брат Лоло подлец и негодяй?
– О нет, милостивый гиазир гнорр, – запинаясь, запротестовала Тенлиль. Она догадалась, что сказала нечто, чего говорить вовсе не следовало. – Лоло славный, он такой… такой деликатный… Я даже люблю его… как сестра. Но я лучше утоплюсь, чем разрешу его руке прикоснуться ко мне вот здесь.
Тенлиль коснулась своей пышной груди, обтянутой серой чесучой, и зарделась.
– Что ж, в таком случае можете идти, – выдавил Лараф и повернулся к окну. Ни на мольбы, ни на угрозы у него уже не было душевных сил – словно половина Ларафа умерла в это мгновение.
Он слышал как Тенлиль простукала каблуками сбивчивый ритм своего бегства.
Он вытянулся на кушетке, относительно которой еще час назад у него были гораздо более радостные планы, лицом вниз.
Ему очень не хотелось заплакать. И он не заплакал. Только в горле у него стоял ком, похожий на заледеневшую медузу. Пролежав так с полчаса, Лараф вдруг заметил, что лежит он на книге.
Не без усилия опустошил он свой ум и раскрыл «Семь Стоп Ледовоокого». Он хотел утешения, совета, головоломки – чего угодно, лишь бы не вспоминать, как вздрагивает обернутая несвежим воротничком шея Тенлиль от его утешительных поцелуев.
Книга открылась.
«На владыку Асетокра у любой красотки мокро», – прочел он на одной из страниц Синего Раздела.
Таких издевательских каламбуров его подруга ему еще не подкидывала. Лараф взвыл, словно только что получил еще один удар в пах. Раздражение его было столь велико, а обида – столь жгуча, что он размахнулся и изо всех сил швырнул книгу в сторону окна.
Пролетев неожиданно значительное расстояние со скоростью, втрое превышающей нормальную, книга врезалась в стекло, обрушила его на подоконник и вылетела наружу, словно была каменной и вдобавок крылатой.
