Мэтью Стовер - Герои умирают
Мост опустился. Крыса скользнула прочь, но, когда половинки моста соединились, она побежала к Старому Городу. Ее движениям немного мешали два кожаных ремешка, похожих на шнурки от ботинок. Ремешки удерживали у нее на спине маленький пакетик из промасленной бумаги. Крыса проскочила меж сапог смотрителя. Содрогнувшись, он топнул на нее, но она увернулась от его ноги и исчезла в переулке за ближайшей конюшней.
Потом остановилась, словно раздумывая, куда идти. Она села на задние лапы и потерла морду передними – точь-в-точь как разумный человек. А впрочем, крыса не пыталась ни думать, ни размышлять. Ее крошечный умишко был всецело занят рефлективным желанием перегрызть эту мерзость на спине.
За нее думал Ламорак.
2Уже перед самой зарей Шенна поцеловала его на прощание. Она собиралась погрузить токали на речную баржу группами по четыре-пять человек – большее количество она не смогла бы укрыть Плащом. Как жаль, сказал Ламорак, что он не может быть с ней: его место на улице, он должен помогать ей и защищать ее, вот если б только не нога… Она кивнула и потрепала его по щеке.
А когда она отвернулась и полезла вверх по лестнице, ведущей на улицу, ее лицо вновь стало полубезумным от волнения. Таким оно было, когда накануне вечером исчез Кейн.
От этого взгляда Ламорака тошнило; он знал, что теряет ее. Она видела их с Кейном, когда они сидели рядом, сравнивала их, и Ламорак каким-то образом оказался лишним. Опять двадцать пять! Он не понимал этого, просто не понимал. С какой стати женщине – да кому угодно – выбирать тощего мрачного убийцу Кейна, пренебрегая блестящими глазами и героическим прищуром Ламорака! Но все было именно так, и вчерашний случай, этот возобновившийся кошмар, только подтвердил сию истину.
Даже теперь все толкало его на вторые роли.
Идиотка хренова!
Прошлым вечером он видел в ее глазах тревогу: она заставила его битый час сидеть в распроклятой комнате наверху и убить кучу времени на то, чтобы понять причину внезапного ухода Кейна. Она делала особый упор на то, что хотел сказать убийца. Этого она не могла забыть. Что он собирался сказать? Что собирался сделать? Что, что, что, почему, почему, как – снова и снова, до тех пор, пока у Ламорака не начали чесаться руки.
Когда же она заткнется?
Он слишком хорошо знал, что хотел сказать Кейн, хуже того – что он хотел сделать. И Ламорак понимал: будучи безоружным и со сломанной ногой, он мог бы только упасть и ждать смерти – Кейна его беззащитность не остановила бы.
Помимо прочего произошедшее просто раздражало Ламорака. Ведь все было так тщательно продумано, так засекречено – и вот, пожалуйста, явился Кейн и без малейших улик нащупал правду. Он никогда не смог бы ничего доказать. Ни один суд в мире не признал бы его подозрения имеющими силу. К черту суд, это было, говоря по существу, незаконно. Однако ничто не остановило бы Кейна, ему нипочем власти, нипочем официальная процедура – его не заботило ничто, кроме возможности нанести сокрушительный удар кулаком.
За прошедшую ночь Ламорак многое успел передумать, сидя во впадине между обломками над заливавшей пол водой. Это убежище устроили для него несколько токали. А он всю ночь работал со своей ногой, призывая Силу и тщательно отслеживая отложение кальция на переломе, соединяя вместе раздробленные концы. Он надеялся, что к следующему появлению
Кейна нога у него заживет, сможет выдержать его вес и даст ему шанс в схватке.
Другое дело, что сражаться ему совсем не хотелось. Он понял это в одну из нечастых минут отдыха, понял, что пытается починить сломанную жизнь точно так же, как пытался починить сломанную ногу презираемой им некогда магией. Он никогда не понимал, почему не сумел стать звездой к тридцати четырем годам. И в детстве, и в годы, проведенные в училище и во фримоде, он был уверен, что в один прекрасный день его имя встанет в один ряд с легендарными Раймондом Стори, Лин Жианом, Кайлом Берчардтом, Джонатаном Мкембе…
Имя Хэри Майклсона тоже было в этом списке – по крайней мере так говорили. Ламорак же не мог понять, почему карьера у Кейна процветала, в то время как его собственная приходила в упадок. В тридцать четыре года большинство актеров уже начинают подумывать о сворачивании дел, а Ламорак к этому возрасту обнаружил, что не входит даже в первую сотню. Кейн был там то ли тридцать девятым, то ли сороковым, но он-то никогда не завяжет с этим, во всяком случае, до тех пор, пока каждое его Приключение не перестанет моментально попадать в первую десятку. Его карьера стала самодостаточной, она держалась на прошлых успехах, вне зависимости от качества последнего Приключения. Зрители платили бешеные деньги только ради того, чтобы побыть Кейном, быть может, в последний раз. Кто знает, сколько он сможет выдержать? Кто может сказать, не станет ли это Приключение последним? Кого это заботит – часто спрашивал себя Ламорак. Другой человек в такой ситуации чувствовал бы неизбывное разочарование и горечь. Ламорак же понял, что причиной его постоянных неудач являются деньги – точнее, их недостаток.
У Кейна получались самые лучшие Приключения только потому, что этого ожидала от него Студия. В него вкладывали больше сил, больше денег, больше рекламы – и он удерживался на пике популярности. Ламораку же был нужен только один шанс, одна-единственная возможность показать Студии и зрителям свое мастерство актера.
Он ставил именно на это, именно на свой выход. Будучи актером, он формально входил в касту профессионалов, но это временное явление. Уйдя на покой, перестав быть Ламораком и превратившись в Карла Шанкса, он вернулся бы в касту, которой принадлежал по рождению, – касту бизнесменов. Он мог в любой момент взять отставку, занять должность в семейном бизнесе, фирме «СинТех», гиганте электронно-химической промышленности, и зарабатывать в пять раз больше любого актера, будь он хоть Кейном.
Но это означало бы уход из шоу-бизнеса. А заодно признание правоты его отца, жалкого подхалима. Правыми оказались бы и братья с матерью. Они говорили, актерская карьера ему не светит. Это означало бы, что нужно идти на поклон к деду, старому хрычу, который до сих пор возглавляет «СинТех», словно сидящий на золоте ветхий дракон, и умолять его дать Карлу возможность показать себя настоящим Шанксом.
Как бы он ни презирал свою семью, это не мешало ему использовать ее связи, чтобы надавить на Совет планирования. Совет был послушен – в конце концов, он состоял из каких-то там толстозадых администраторов. Однако, даже получив более крупные и частые Приключения, он все еще не мог распоряжаться рекламным бюджетом, как это делал Кейн, пользовавшийся вниманием публики.
По иронии судьбы Ламораку сделал некое предложение именно тот человек, который создал Кейну успех, – Артуро Коллберг.
«Сделай для меня этот пустячок, – попросил он. – Подогрей операции Пэллес Рил в Анхане, чтобы Кейну тоже захотелось в них участвовать, и я позабочусь о тебе так, как позаботился бы о нем. Я лично создал Кейна, а теперь от него у меня все больше неприятностей. Я могу сделать тебя таким же крупным актером, но ты не будешь обращаться со мной столь грубо и неуважительно. Ты сумеешь отплатить мне послушанием, отвагой и честью…»
И если бы Кейн понял, чем на самом деле занимается Ламорак, уразумел, что он помогает карьере Пэллес с риском для собственной жизни – да посмотри хоть на его ногу, на то, как его едва не замучили до смерти за то, что он добавлял остроты заурядным Приключениям, – так вот, Кейн поблагодарил бы его. Они оба поблагодарили бы его. Но нет, вместо благодарности Пэллес носится со своими треклятыми токали и думает о муже, а Кейн пытается убить его, вырвать из него кусок мяса. До чего же несправедливо…
Вот он, способ отыграться, отплатить им за обиду: магия. Именно она должна была помочь ему заставить Кейна с Пэллес пожалеть об их неуважении к нему. Он умел гораздо больше, чем они могли подозревать, и теперь намеревался использовать свои способности, дабы раз и навсегда убедиться – все получат по заслугам и в первую очередь он сам.
Когда же все закончится и он вернется на Землю, его карьера достигнет головокружительных высот.
Он не мог слишком много думать об этом, постоянно фантазировать и представлять себе, как ему будут оказывать всякие почести. Эти мысли были чересчур прилипчивыми и отвлекали от текущих дел. Ламорак старался хранить их на самых задворках сознания, не извлекая оттуда и не детализируя. Они маячили за каждой его идеей или поступком и ласково нашептывали обещания.
Нашептывали, что время Кейна ушло и Ламорак по праву может занять его место. Что Пэллес всего лишь использовала Ламорака, а ее разыгранная любовь исчезнет без следа, стоит Шенне вернуться на Землю и войти в Приключение Кейна. Что Кейн все время лгал; Пэллес не могла оказаться вне связи. Это было бы невероятно. Кейн не только завидовал ее славе, восходящей в то время, как его известность падала, – нет, он пытался уничтожить Приключение Пэллес, пытался так же старательно, как Ламорак – улучшить его.
