Александр Зорич - Боевая машина любви

Зверда заперла дверь спальни и, подойдя к кровати, села рядом с Ларафом, который по-прежнему лежал под одеялом.

– С каких это пор гнорр спит одетым?

Лицо гнорра залила краска, которая отвечала за смущение Ларафа. Он тут же начал оправдываться.

– Да приходил тут один козел, Йор. Мне хотелось представиться больным… ну, что я приболел после землетрясения… и я, чтобы он не заметил мою одежду, я ведь был уже одет, залез под одеяло.

Зверда скроила недовольную мину.

– Ты думаешь, он не заметил, что ты одет? – спросила она язвительно.

– Не думаю. Я за этим следил…

Зверда вздохнула, как будто случай Ларафа был безнадежным.

– Послушай, тебе не приходило в голову, что Йор, пар-арценц Опоры Единства, может видеть сквозь одеяло?

Лараф призадумался и покраснел еще гуще.

– Тьфу, вовкулацкая погадка, приходило, конечно… Колдуны проклятые!

– Ты полегче. Ведь отныне ты начальник над всеми этими проклятыми колдунами.

– Так вы думаете Йор понял, что я только притворяюсь приболевшим?

– Нет, отчего же… Он, подозреваю, теперь совершенно уверен, что ты приболел. На голову.

Лараф обиженно отвернулся к стене.

Зверда засмеялась громко и открыто. Так громко, что у Ларафа даже возникло опасение, не услышат ли ее смех Эри или Овель…

Как будто прочитав его мысли, Зверда сказала:

– Не бойся. Спальня гнорра устроена так, что ни один звук не вылетает из нее наружу. Он сам так обустроил.

– То-то я вчера звал-звал Эри, а он…

– Об этом я сама только что узнала. Соответственно, никак не могла тебя предупредить. Ладно, хватит дуться. Пора вершить государственные дела. Вставай.

Лараф попробовал поднять голову с подушки, но это простое действие далось ему с превеликим трудом.

– Ты что, правда приболел? – с тревогой спросила она, окидывая его пристальным, ищущим взором.

Пока Лараф соображал, что это с ним и что за внезапная слабость вдруг накатила на него, белая, как мел, Зверда уже приказывала:

– Немедленно снимай камзол и рубашку.

Лараф стал расшнуровывать завязки камзола. Казалось, глядя на его грудь, она видит что-то, чего не видит Лараф.

– Что вы там видите, госпожа?

– Я сама не знаю, что я вижу. Но я вижу, что с твоей ключицей что-то не в порядке.

«Вросшая тесемка от ночной рубашки! – пронзила мозг Ларафа ужасная догадка. – Но как она увидела ее под камзолом?»

«Точно так же, как и все остальные колдуны на белом свете!» – ответил сам себе Лараф.

Зверда уже стояла над ним и, аккуратно взявшись двумя пальцами за тесемку, тянула ее на себя, шепча какие-то слова.

Лараф скосил глаза вниз и ахнул…

Вокруг тесемки теперь было воспаленное ярко-малиновое пятно. Крохотные темно-серые струпья расходились кругами от того места, где тесемка входила в плоть. И все бы ничего, да только от этого выросшего невесть откуда на его новом, красивом теле злокачественного вулкана исходило едва уловимое, но все-таки видимое глазом малиновое сияние!

На лбу Зверды проступили две озабоченных морщинки. Ее дыхание участилось, зрачки расширились во всю радужку. Зверда словно бы вошла в транс.

Наконец, громко выругавшись, баронесса опустилась на кровать и перевела дух.

– Что это, а? Последствия неправильной трансформации? – предположил Лараф.

– Ишь! Умный стал, – усмехнулась Зверда, глядя на Ларафа с некоторым одобрением. – Неправильная трансформация бывает исключительно у нас, гэвенгов. Равно как и правильная. У людей это называется дефектным изменением.

– И что с ним делают?

– Не бойся.

– От этого не умирают?

– Еще как умирают. Но тебе повезло – рядом с тобой есть я.

– Вы меня вылечите?

– Это нам как раз предстоит понять. А пока заткнись и лежи тихо.

Зверда подошла к столику, который стоял у окна. На нем в маложивописном беспорядке валялись письменные принадлежности. Баронесса взяла один лист бумаги и скомкала его.

Затем она сняла с подоконника серебряную курительницу для благовоний. Бросила в нее скомканный лист, щелкнула огнивом, удостоверяясь в том, что оно работает. Достала трут и – еще один щелчок огнива – с первого же раза заставила его задымиться.

Затем она вынула из поясных ножен тонкий стилет. Зажгла бумагу и прокалила острый кончик стилета над огнем. Тут до Ларафа наконец-то дошло, что все эти приготовления и есть начало лечения. Неужели ему будут прижигать рану?

Вдруг Ларафу, который и в новом теле ужасно боялся боли, стало до жути страшно.

В животе у него забурлило и заныло. Запах жженого мяса, казалось ему, уже повис в воздухе, хотя ничего еще не жгли.

Однако испугаться по-настоящему Лараф не успел – баронесса была быстра.

Не успел он и глазом моргнуть, как Зверда уже сидела прямо у него на животе и целила стилетом в его ключицу. Лараф хотел было оттолкнуть Зверду, ведь теперь он был силен, как гнорр! Но его руки не повиновались ему.

– Я сказала, не рыпайся! – змеей прошипела Зверда и в тело Ларафа впилось раскаленное жало стилета.

Он орал так, что, казалось, выкричит наружу все внутренности.

Но никто не пришел ему на помощь. Гнорр Лагха Коалара умел сделать так, чтобы из его спальни не вырывалось ни единого звука. Даже если бы это был зычный рык Звезднорожденного или гибельный вой Тайа-Ароан, псицы борзой, кудлатой и матери нашей – великой, ужасной.

– Милостивые гиазиры! – начал Лорм окс Цамма, Первый Кормчий княжества. – Помимо прочего, сегодня мы должны вынести окончательное решение по… кхе-хе… по деликатному политическому вопросу. А именно: быть ли союзу Варана с баронами Маш-Магарт.

По залу, где заседал Совет Шестидесяти, прокатился недовольный шепоток. В самом деле: шестьдесят лучших и достойнейших изнывали под бременем государственных забот уже пятый час.

– Требуем перерыва! – крикнули из второго ряда, где сидела всякая шушера наподобие уездных представителей.

Лорм окс Цамма посмотрел на гнорра. Гнорр на Зверду. Но Зверда даже не пошевелилась. Вид у нее был совершенно непроницаемый, если не сказать – отсутствующий. Никто, вроде бы, не обратил внимания на это едва заметное движение Ларафа-Лагхи. Никто, кроме пар-арценца Опоры Вещей Альсима.

Но не успел Лараф озадачиться, как в ушах у него раздался голос Зверды. «Никакого перерыва», – внятно проговорила баронесса, не размыкая губ.

Лараф испугался, но его голова, тем не менее, послушно ответила Лорму окс Цамме отрицательным покачиванием из стороны в сторону.

– Нет. Перерыв откладывается до окончания прений по заявленному вопросу. Не забывайте, милостивые гиазиры, у нас сегодня еще обсуждение размеров денежного вспомоществования для граждан Нового Ордоса. И рассмотрение проектов спешного восстановления пиннаринских водопроводов.

«Эдак мы до утра заседать будем», – негромко проворчали во втором ряду, но в голос заявлять свое возмущение не отважились. За злостное нарушение порядка в Совете могли и выпороть. По крайней мере, уездного представителя.

Ларафу было нетрудно сохранять холодную невозмутимость, которой требовала от него Зверда. Потому что за предыдущие пять часов говорильни у него – так ему казалось – атрофировались все чувства и эмоции. Ларафу было практически все равно, о чем говорится. У него чудовищно болела голова.

Впервые в жизни он подумал о том, что немалое денежное пособие, которое выплачивается членам Совета Шестидесяти из казны княжества, не является таким уж большим, как виделось ему из Казенного Посада. Каким бы большим оно на самом деле не являлось. Поскольку за такую работу, как прения в Совете Шестидесяти, любые деньги будут казаться маленькими.

«Надо будет ввести такую пытку – пытку прениями», – подумал Лараф, едва сдерживаясь, чтобы не зевнуть.

К счастью, предыдущие пять часов подорвали силы не только Ларафа, но и многих говорунов.

Пять часов государственные мужи рассуждали о последствиях катастрофы, которые и впрямь были ужасающими. В сравнении с разрушенными городами, растрескавшимися трактами и ушедшими под землю реками союз с баронами и военная экспедиция на Фальм виделись сущими безделицами.

И тем не менее.

– Заслушаем мнение Сиятельной, – объявил Первый Кормчий.

Со скамьи, стоящей на возвышении невдалеке от Ларафа, встала женщина неопределенных, но немалых лет, неумеренно убранная драгоценностями и мехами.

Волосы ее были уложены в прическу с буклями, завитыми по обеим сторонам лба. Глаза и брови тщательно наведены сурьмой, что подчеркивало и без того длинный нос – родовой нос Тамаев, который злые языки называли «главным рулевым веслом Варана». Сиятельная походила на большую птицу. И у птицы этой, догадался Лараф, был неважный характер.

Зверда уже указывала Ларафу на нее незадолго до начала заседания. Лараф еще корил себя за то, что не узнал в женщине с цепью Властелина Морей княгиню Варана.

«Кстати, имей в виду, что гнорр с ней спал. Значит, теперь с ней спишь ты.»