Михаил Ахманов - Кононов Варвар
Глаза Кима сузились, лицо окаменело.
“Где он прячет Дашу? – мелькнула мысль. – Что сделал с ней? Что собирается сделать? О чем он думает, глядя на лес и небо с повисшим над соснами солнечным диском? О непокорной жене? О мести ее возлюбленному?”
Реальность дрогнула, размылись контуры стены, исчез, будто растаяв, особняк с фигурой на балконе и тут же появился снова – уже не дом, а замок, цитадель из серого гранита с высокими башнями-пилонами, что подпирали небеса – холодные, низкие, угрюмые. Взвыл ветер, швырнул ледяную крупу меж зубцов парапета, скользнул в раскрытое окно и закружил по темному мрачному залу… Затанцевал вокруг человека-тени в черной длинной мантии…
* * *Гор-Небсехт, стигийский колдун и владыка Кро Ганбора, готовился к битве.
Битва была неизбежной. После бунта Эйрима, после побоища, устроенного в его усадьбе киммерийцем и серокожим, после гибели Торкола и Фингаста сражение сделалось неотвратимой реальностью. Гор-Небсехт уже знал, что мечи и топоры ваниров не смогут его защитить, что он должен полагаться лишь на собственное колдовское искусство, на мощь своих заклятий и смертоносных чар. Но предстоящая схватка его не страшила, так как имелось много способов разделаться с киммерийцем: скажем, превратить дикаря в обезьяну, от коей этот варвар ушел не столь уж далеко. А серокожего – в медведя!
Маг высокомерно усмехнулся, по привычке меряя неспешными шагами пространство между алтарем и распахнутыми настежь окнами. Сейчас он был спокоен и собран; он не думал о походе на юг и о зеленоглазой женщине с далекого острова – он готовился отстаивать свою жизнь и свою власть. Ноздри его крупного носа раздувались, темные глаза под кустистыми бровями грозно поблескивали, пальцы непроизвольно шевелились, то ли стискивая чье-то горло, то ли чертя в воздухе колдовские знаки.
“Не надо ни медведей, ни обезьян, ни прочей живности, – думал Гор-Небсехт. – Гораздо лучше обратить обоих пришельцев в камень… Да, в холодный камень, черный и гладкий! Изваяние киммерийца он поставит рядом с алтарем, чтобы любоваться статуей всякий раз, когда будет в этом чертоге… А серокожего, быть может, и оживит… потом, спустя несколько дней после схватки… Из него получится хороший слуга и страж; не стоит пренебрегать бойцом, который может справиться с десятками опытных воинов. Но сперва серокожему нужно обучиться покорности и побыть здесь, в обширном и сумрачном зале, около статуи киммерийца”.
Поразмыслив, Гор-Небсехт принял именно такое решение. Что касается самой магической процедуры, превращавшей живую плоть в камень, то ее он помнил еще с тех дней, когда проходил ученичество в Стигии.
Подобных ритуалов имелось несколько; все они в чем-то были сходны, отличаясь лишь деталями и произносимыми словами.
Например, Проклятие Сета…
Губы мага шевельнулись, и под сводами зала прозвучали древние строфы:
Да будут члены твои камнем,
Да уподобятся они недвижным утесам,
Да скует их холод Вечной Бездны –
Так говорит Бог над богами,
Великий Змей Вечной Ночи,
Отец Зла, Владыка Смерти,
Властелин, не знающий жалости…
“Отчего же не воззвать к Сету и древней стигийской мудрости”, – подумал Гор-Небсехт. Хоть сам он отрекся от почитания Великого Змея, но не стал служить никому другому… никому, кроме себя самого. Так что Змей поможет ему во всяком черном деле – недаром же он зовется Владыкой Смерти и Прародителем Зла!
Существовали еще и могучие заклятия Окаменения, Забвения и Развоплощения; их Гор-Небсехт тоже знал и помнил. Словно желая проверить себя, он зашептал, стараясь не сотворить ненароком жеста, освобождавшего магическую силу чар:
Если ты смертен, рассыпься прахом;
Если бессмертен, спи в объятиях вечности;
Если ты дух, развейся по ветру;
Если ты призрак, вернись на Серые Равнины.
Пусть имя твое сотрется из памяти людской,
Пусть боги и демоны забудут о тебе,
И свет солнца, луны и звезд
Не коснется больше твоей плоти.
Слова эти были острее мечей, смертоносней копий. Разве киммериец устоит против них? Не устоит! И быть ему камнем!
Гор-Небсехт рассмеялся – холодным презрительным смехом гордеца, нацелившего нож в глотку врагу. Ничтожному врагу!
Итак, киммериец станет камнем. Потом придет время расправиться с Эйримом, сделать так, чтобы Высокий Шлем был не столь высок. А потом…
Наконец он дал себе волю и погрузился в мечты о зеленоглазой женщине, о рыжей ведьме с далекого острова.
* * *“Очнись, – раздался беззвучный голос Трикси, – очнись! Время идет, а ты не решил, что будешь делать!”
Ким вздрогнул. Фигура Чернова исчезла, балкон был пуст, широкое окно и дверь сверкали золотом в лучах вечернего солнца. Один из стражей направился к вольеру, выпустил собак; двое других сунулись в караульную, вытащили столик, сели ужинать. Откуда-то из-за кустов появилась еще пара мужчин в комбинезонах, с лопатами – то ли рабочие, то ли садовники, то ли качки, решившие поразмяться на цветочных клумбах. Бросили лопаты, подсели к столу, закурили… Даши – ни следа, ни намека.
Зато на крыльцо вышел Чернов. Постоял, заложив руки за спину, спустился по ступенькам, отмахнулся от подбежавших собак, прошелся туда-сюда, понюхал розы, задрал голову к балкону, словно что-то там разглядывал, и исчез за кустами.
“Вечерняя прогулка? Пожалуй, стоит присоединиться, – решил Ким, сползая к слуховому оконцу. – Обойти лесом под стеной – вдруг где-то она поближе к дому, и Трикси унюхает Дашин инклин… Или в каком-то месте нет охранных проводов, а есть подземный ход или калитка – две доски на трех гвоздях… Или растет у стены сосна, а ветви протянулись на другую сторону… Или…”
Он миновал чердак, скатился вниз по лестнице, вышел в лес с типографских задворков, перебежал дорогу у самого угла стены, прижался к теплому сосновому стволу. Все было тихо – только попискивали где-то птицы, да ветер шелестел в ветвях. Прячась за деревьями, Ким зашагал вдоль кирпичного забора, добрался до другого угла, повернул. Темные нити проводов над стеной нигде не прерывались, калитки не обнаружилось, подземный ход, прорытый артиллеристами, чтоб утекать в самоволку, был, очевидно, засыпан. Сосны с подходящей веткой он тоже не нашел – метров на пять от изгороди высокие деревья сняли, оставив подлесок, дикую малину да торчащие в ней пеньки.
– Видно, придется брать у старичка бульдозер, – пробормотал Ким, приблизившись к стене и щупая бурые кирпичи. – Снесем ворота и въедем, как на танке… – Он приложился ухом к кирпичам. – Что-нибудь чувствуешь, Трикси? Где там моя Дашенька? В доме под замком сидит или сунули в подвал?
“Слишком далеко. Я не могу вступить в контакт с ее инклином, – отозвался пришелец и мрачно добавил: – Надеюсь, мы их не потеряем – твою женщину и мой второй инклин. Это было бы катастрофой!”
– Еще бы! – согласился Ким, медленно пробираясь вдоль забора.
“Не думай, что меня заботит лишь собственная целостность, – сказал Трикси. – Конечно, я хочу найти инклин, я помню о гипотезе, которую ты высказал, когда мы посетили экстрасенса, но дело не только в этом. Вы мне дороги – ты и твоя подруга. Благодаря вам я узнал много нового”.
– Все-таки подглядывал, шельмец? – В голосе Кима не слышалось большого осуждения.
“Ну, не совсем… Ваши чувства были столь необычны и сильны… пожалуй, даже приятны… Я начинаю думать, что у кислородной жизни есть определенные преимущества. У нас все происходит не так”.
– Ты о физиологии?
“Нет, о яркости впечатлений, духовном единстве и том; что ты называешь любовью. Я знаю, что мужчин – и, разумеется, тебя – волнует женский облик, я ощущал твои эмоции, когда к тебе пришла та женщина, прообраз снежной девы. Но эти чувства импульсивны, преходящи, тогда как Даша вызывает у тебя устойчивый ментальный резонанс. Ты постоянно на нее настроен – на ее голос, запах, облик”.
– Спасибо, что растолковал, – произнес Ким. – Кстати, об облике… Я ведь даже не знаю, как ты выглядишь и кто ты, женщина или мужчина.
“У нас нет скелета и постоянной формы, мы пластичны и текучи, как ртутный шарик. Полов тоже нет, а спаривание – это, скорее, ментальный процесс, обмен инклинами между двумя, тремя и большим количеством сущностей. Не буду вдаваться в детали и лишь скажу, что при таком обмене возникает новое ядро, новая самостоятельная личность – однако при том условии, что личности партнеров целостны. Иными словами, что ни один из них не растерял своих инклинов”.
Обдумав эти сведения, Ким покачал головой:
– Выходит, у вас нет семьи?
“Есть другие, более сложные формы консолидации разумных. Семьи, разумеется, нет. Нет ни племен, ни рас и народов, ни понятия о государстве и писаных законов. – Помолчав, Трикси добавил: – Мы, мой дышащий кислородом друг, сильно отличаемся от вас. И мир наш совсем не похож на Землю. Хочешь, покажу?”
