Михаил Ахманов - Кононов Варвар

Они свалились наземь, Ким сверху, противник – под ним, но ситуация вдруг изменилась – можно сказать, с пугающей быстротой. Ким почувствовал, что летит куда-то, рассекая воздух, проносится над грязной лужей, кустами и парой колдобин, затем последовал удар о стену, хруст в плече и обжигающая вспышка боли. Он сполз на растрескавшийся асфальт, скрипнул зубами и начал медленно подниматься на ноги. Гирина рожа – родинка, густые брови, переломанный нос – висела над ним, подобно лику дьявола

– Чего тебе надо, лох припадочный? Ты что в чужую разборку встрял? И на кого ты тянешь? – полюбопытствовал бритоголовый и, злобно прищурившись, выдохнул: – Я из тебя жмурика сделаю! Не отходя от кассы!

Ким встал, попробовал стиснуть кулаки, оглянулся назад, откуда, протирая лицо платком и матерясь по-черному, надвигался Петруха. В голове гудело, в плече разливалась боль, словно его подвесили на дыбе, локоть был окровавлен, и пальцы левой руки никак не хотели сгибаться.

“Сейчас они мне вломят”, – мелькнула мысль.

Мысль оказалась верной – вломили ему до потери сознания.

Диалог первый

– Вот она, Олежек… Вон там! Бежит! Бежит!

– Где, Барби?

– Сказано, не зови меня Барби! И глаза разуй! Говорю, к ларькам бежит!

– Что же она в квартиру-то не пошла? Ведь договаривались…

– Ни о чем не договаривались! Ты ведь слышал, что я сказала – подыхаю, мол, приезжай… еще стонала, как бегемот беременный…

– Стонала ты хорошо, Варенька, с чувством! Сладкий мой бегемотик…

– Ну-ка, руки убери! Не время! И махни Игорьку, чтоб тачку подогнал. Сейчас я ее перехвачу…

– Ты с ней поосторожнее, Барби. Дашутка вроде бы не в себе… вон, мчится, как оглашенная. Может, помочь?

– Не твоя забота! Тачку давай! И не зови меня Барби, чмо неумытое!

Глава 2

Фея

В семнадцатилетнем возрасте мой сын был весьма озабоченным юношей. Конечно, как всегда бывает в эти годы, главным предметом забот для него являлись девушки. Во-первых, девушки, во-вторых, девушки и, в-третьих, девушки. Исследуя сию проблему, он устраивал допросы нам с женой, стараясь выяснить, когда и как мы повстречались, кто сделал первый шаг к знакомству и в какой момент нам стало ясно, что мы не можем друг без друга жить. Я сочинил занятную историю, как его мать сбежала от бандитов, наткнулась на меня и рухнула в мои объятия. Но истина гораздо прозаичнее я познакомился с Дашей в больнице, куда попал стараниями тех самых бандитов.

Очнулся Кононов на носилках в “Скорой” и едва осознал этот факт, как начали кружиться в голове странные слова: не поедет “Скорая” на судороги… и на вывих тоже не поедет… А раз поехала и везет, значит, не вывих у него, не судороги!

Два лица плавали над ним: одно, сосредоточенное, хмурое, небритое, подпертое воротом белого халата, принадлежало, видимо, врачу; другое, смутно знакомое – белобрысому парнишке лет двадцати Ким мучительно пытался вспомнить, где видел белобрысого, но ничего не выходило, и тогда он вдруг переключился с этих воспоминаний и с мыслей о вывихах и судорогах на распахнутое окно в своей квартире и брошенный без призора компьютер. Тревога прибавила ему сил; пошевелившись, он хрипло произнес:

– Т-ты.. кхто?..

– Коля я, сосед ваш верхний, – сообщил паренек. – Шум был, а мы с Любашей не спали, вот я на улицу и выскочил… Гляжу, вы в подворотне, без чувств и весь в крови! Ну, крикнул Любаше, чтобы звонила в милицию и в “Скорую”… Да вы не волнуйтесь, щас приедем! В седьмую вас везут, тут близко!

– А т-ты… т-ты что т-тут?.. – снова прохрипел Ким.

– А я с вами до больницы. Провожаю! Любаша сказала: сосед, одинокий, бросить нельзя. Может, позвонить кому? Родителям? Подруге?

“Люди, однако! А я к ним с топором хотел!” – подумал Ким с запоздалым раскаянием и, натужно шевеля разбитыми губами, вымолвил:

– Н-нет… н-нет у меня ни родителей, ни подруги. Т-ты, Н-николай, вот что… т-ты заберись ко мне, окошко затвори и выруби компьютер… Н-не ровен час, сгорит!

– Сделаю, не беспокойтесь. А ключ-то где?

– В окно влезешь, а к-хлючи… к-хлючи в дверях торчат. Выйдешь, закроешь – сунь п-под электрощиток… т-там щелка внизу… н-небольшая…

– Ну, потерпевший, все сказал? – хмуро поинтересовался врач. – Теперь докладывай, где болит. Плечо?

– П-плечо, – подтвердил Кононов. – Ребра. Еще г-голова…

– Сейчас я тебе обезболивающего прысну. Вместе, значит, с успокоительным…

В руку ощутимо кольнуло, и лица, парившие над Кимом, расплылись парой белесых тучек. Тучки висели над зеленым островом, дремавшим в сапфировых водах, и у западной его оконечности, под гранитными скалами, открывался грот с песчаным полом, а в глубине его что-то переливалось и посверкивало. Врата! Огромные врата из бронзы или золота, украшенные изображениями луны и звезд! Мерцающие створки с тихим шелестом раскрылись, явив широкую мраморную лестницу, уходившую вниз. По лестнице двигалась пышная процессия: юные девушки в ярких одеждах, мужчины в сиреневых и лиловых плащах, несущие светильники, танцовщицы, пажи, виночерпии, воины в доспехах из черепашьих панцирей, тигры и черные пантеры и другие звери, коих вели не на цепях, а на шелковых лентах. Впереди, возглавляя шествие, танцующей походкой двигалась Она. Ее плащ, и туника, и корона рыжих полос, и сверкающие искорки самоцветов казались воздушным золотистым заревом, на фоне которого выступало прекрасное лицо – с кошачьими зелеными зрачками, с алой раной рта, с ровными дугами бровей над высоким чистым лбом. Она была так хороша, так прекрасна, что у Кима перехватило дыхание. “Дайома…” – прошептал он в забытьи и окончательно отключился.

Во второй раз он пришел в себя уже в палате, на узкой и жестковатой постели. Рядом сидел врач, но не тот хмурый из “Скорой помощи”, а годами постарше, круглолицый, чисто выбритый и улыбчивый. Светило солнце, щебетали птицы, больничные запахи мешались с ароматом зелени, а где-то неподалеку звенела посуда и слышался женский голос, скликавший пациентов к завтраку. Ким обнаружил, что лежит на спине, что левое его плечо до самой шеи загипсовано, а торс и голова – в тугих повязках. Болело вроде бы все – скула под глазом, руки, ребра, ноги, – но не слишком сильно. Ким поморгал и просипел:

– Это я где?

– Это вы в Седьмой городской больнице имени убиенных великомучеников Бориса и Глеба, – с охотой сообщил врач. – Отделение черепно-мозговой травмы. Сесть можете?

Ким заворочался и, приподнявшись с помощью доктора, ощупал правый глаз. Фонарь, похоже, там наливался изрядный. Кроме того, в ребрах кололо, плечо постреливало болью, но не так, чтоб очень. Терпимо.

Врач показал ему два пальца.

– Сколько?

– Два.

– Головка не кружится? Не тошнит?

– Вроде бы нет.

– Вроде бы или точно?

Прислушавшись к своим ощущениям, Ким подтвердил:

– Точно. А что у меня, доктор?

– Главное, чего нет. Вас капитально отделали, но обошлось без сотрясения мозга. Повезло, голубчик… Все остальное – мелочи, – заметил доктор и начал с улыбкой перечислять: – Ключица у нас сломана, кровоподтек под глазом, трещины в четырех ребрышках плюс множественные ушибы головы и иные телесные повреждения вроде ссадин, царапин и синяков. Следствие побоев средней тяжести… – Он вздохнул с сочувствием и спросил: – А били-то тебя за что, болезный?

– За девушку вступился, – насупившись, пробормотал Кононов. – Их двое, я один… Здоровые лбы! Сперва о стену шмякнули, а потом…

– Что потом?

– Потом – не помню, – отозвался Кононов и, подумав, добавил сакраментальную фразу: – Очнулся – гипс…

Врач снова вздохнул:

– Ну, вспомните, расскажете. Придут к вам из милиции… А пока лежите. Палата – самая тихая на отделении, всего три койки, и в одной – Кузьмич. Он вам завтрак принесет, а сестричка – таблеточки. Лежите! Завтра попробуем встать на ножки, и – на повторный рентген… Темечко посмотрим… нет ли там все же трещины…

Он поднялся, взмахнул полами халата и исчез за дверью.

Ким, осматриваясь, повертел головой. Койка его стояла у стены, в ногах поблескивало зеркало над раковиной, в углу был стол и пара стульев, а рядом – шкаф с полуоткрытой дверцей и одежными вешалками. Еще тут имелись две такие же, как у него, кровати, одна, ближняя, – пустая, а на дальней лежал парень примерно его лет или чуть-чуть за тридцать. Лежал тихо, вытянув руки поверх одеяла, не моргая и уставившись взглядом в потолок.

Кононов откашлялся.

– Ким меня зовут… А тебя как? Парень не реагировал.

– Ночью меня привезли… Ты уж извини за беспокойство…

В ответ – молчание.

– Разбудили тебя, наверное? – сделал новую попытку Ким, но его сопалатник по-прежнему не откликнулся, напоминая видом скорее усопшего, чем живого человека. Должно быть, серьезно травмирован, решил Кононов; что-нибудь черепно-мозговое, проникшее до речевого центра. Он осторожно пощупал ребра под тугой повязкой: слева болело, справа – нет. Ну и слава богу…