Александр Зорич - Светлое время ночи
– Милостивый гиазир!
От испуга Лараф выронил кортик. Только внезапно влившаяся в ноги слабость удержала его от бегства. Он обернулся.
С расстояния шагов в двадцать на него с интересом посматривали трое затрапезно одетых мужиков. Не могли обычные люди приблизиться к нему по снегу бесшумно, не могли! Значит – вездесущий Свод. Не гэвенги же!
Оружия при мужиках вроде не было, но под грязными накидками могли найти приют и чеканы, и топоры, и перевязи метательных ножей, и разборные трехчастные луки.
Скорее всего, это был один из секретов, под надзором которых находились так называемые «десять лиг спокойствия». То есть непосредственные подходы к варанской столице.
«Как я мог о них забыть!» – взвыл Лараф.
– Кто вы? Что вы здесь делаете? Почему портите собственность Дома Недр и Угодий?
Вопросы были заданы спокойно, без хамовитой аффектации. Видимо, офицеров сдерживала роскошь одежд и кортика Ларафа. О том, что перед ними гнорр собственной персоной, они, конечно же, даже не догадывались.
Лараф оправился от испуга быстрее, чем ожидал бы от себя самого двухнедельной давности. Все-таки, осознание того, что он отныне – гнорр, уже успело напитать его персону сладкими ядами власти.
– Вы знаете кто перед вами? – ответил он вопросом на вопрос.
– Это мы и пытаемся выяснить, – начальник предполагаемого офицерского секрета сделал несколько шагов по направлению к Ларафу.
– Сделаем иначе. Поскольку я не обязан открывать первому встречному свои имя и место в варанском государственном обустройстве, извольте назваться первыми.
Умеренная спесь Ларафа подействовала безотказно.
– Я – Сулвар, егерь пиннаринского лесничества Дома Недр и Угодий, а это мои помощники.
«Неужели? Так это даже и не коллеги вовсе?»
– В таком случае, Сулвар, позвольте вынести вам благодарность от имени Свода Равновесия. Вы очень бдительны. Извольте выписать положенный штраф за порчу угодий и проваливайте отсюда.
Надо было отдать должное егерю – недвусмысленный намек Ларафа на то, что он имеет касательство к Своду Равновесия, не возымел никакого видимого эффекта.
Сохраняя достоинство, Сулвар угрюмо кивнул, а один из его спутников достал писчие принадлежности.
– На чье имя выписывать?
«Какой исполнительный, Шилолова матерь! Землетрус, похоже, пошатнул не только секиру на куполе Свода Равновесия, но и наш авторитет по всей стране.»
– На имя Лагхи Коалары, гнорра.
– Милостивый гиазир, вам бы лучше так не шутить. Двадцать пять авров штрафа – сущая безделка. А вот такие шутки не только нам, простым людям, но и вашему брату могут дорого обойтись.
«Как понимать такую наглость? Он что – из добровольных помощников Опоры Единства? Или все-таки это офицеры Свода, а комедию ломают для пущей секретности?»
– Сулвар, подите-ка сюда.
– Руку! Ладонью кверху! – потребовал Лараф, когда тот, пожав плечами, подошел вплотную.
Хлоп! – на ладонь Сулвара опустилась малая личная печать Лагхи Коалары.
Красная тушь еще не успела просохнуть, а егеря уже растворились среди редколесья, хотя ради этого им и пришлось перемещаться в названном Ларафом направлении очень, очень быстро.
Ни Сулвар, ни его спутники, ни гнорр не знали, что их короткая, дурацкая беседа спасла жизнь двум баронам Фальмским – Зверде и Шоше велиа Маш-Магарт.
3– Вас, конечно, интересует многое, – сказал сергамена.
Точнее, эти слова принадлежали барону Вэль-Вире велиа Гинсавер, мощью своей природы принявшему гэвенг-форму баснословного хищника из итаркской чащобы.
– Интересует, – кивнула Зверда.
«Что делать!? Что сказать!? Чем откупиться!?» – стучались в ее сознание тревожные колокола страха.
– Но я, конечно, не отпущу вам даже этой предсмертной милости – знать истину. Потому что я немилостив.
Сергамена совершил новый прыжок и оказался в трех саженях выше Зверды и Шоши, утвердившись лапами на одинокой балке, торчащей из закопченной стены Южного замка.
Зверда понимала, что теперь сергамене достанет одного, ровно одного прыжка, чтобы уложить на месте и ее, и Шошу. Ловкость и стремительность сергамены таковы, что, еще находясь в воздухе, он сможет вспороть когтями шею барона, а, приземляясь перед Звердой – вскрыть ей живот той же самой, разукрашенной кровью Шоши, лапой.
Среди гэвенгов подобные мертвительные красоты являлись одним из высших проявлений верности «Эвери» – кодексу чести, предписывающему нерушимые правила жизни и смерти.
– Вы оба знаете главную причину приговора – вантэн-гайам, – продолжал Вэль-Вира. – Сговор с людьми ради причинения ущерба своему брату по расе – это вантэн. Сговор с людьми ради умерщвления своего брата по расе и разорения берлоги его – это вантэн-гайам.
– В прошлую нашу встречу об этом было как-то не с руки заговаривать, но ведь, любезный барон, ваша нежная дружба с феоном тоже представляла собой ничто иное как вантэн. Уверен, при внимательном рассмотрении вопроса в той истории сыскался бы и вантэн-гайам.
Вэль-Вира дослушал Шошу, не перебивая. Но отвечать не собирался. По его мнению, эти слова должны были стать последними словами барона Маш-Магарт.
Сергамена прыгнул.
Настоящий взрыв плоти, как и любое боевое перемещение гэвенга! Задние лапы сергамены стремительно распрямились, когти высекли из балки вихрь древесной трухи, все тело зверя вытянулось в гладкую летучую лодью. Лодья эта, увенчанная носовой фигурой – оскаленной мордой сергамены – ринулась вниз.
Зверда понимала, что она не может этого видеть. Потому что даже ее сознание, даже сознание гэвенга не успело бы получить и усвоить эту в высшей степени красивую (по меркам кодекса «Эвери») и в высшей степени жуткую (по всем прочим меркам) картину.
Шоше надлежало сейчас заваливаться набок с полуоторванной головой, а ей, Зверде – скрести ногами по снегу среди собственных малоэстетичных внутренностей.
Вместо этого между ними и сергаменой в мановение ока словно бы отверзся гейзер, из которого хлестали и включались в пустоту Южного замка дополнительные, непредусмотренные пяди и локти, вершки и сажени новой, потусторонней пустоты. Пространства становилось все больше и прибывало оно с такой скоростью, что даже стремительный лет сергамены не успевал пожирать его достаточно быстро.
Сергамена летел, и его стремительное перемещение относительно стены замка было налицо. Однако расстояние между ним и баронами Маш-Магарт сокращалось по меньшей мере раз в тридцать медленней, чем ожидала Зверда.
«В тридцать раз медленней» все равно означает «очень быстро». Но для гэвенга это уже время, за которое можно успеть что-то изменить.
И Шоша, и Зверда, не сговариваясь, прыгнули назад.
Они успели – передняя левая лапа сергамены, раскроив воздух широко расставленными когтями, прошла через пустоту и опустилась на снег, который по-прежнему был чист и не изгажен кровью баронов Маш-Магарт. По подмигивающему серебристыми искорками боку сергамены прогулялся шипастый шарик боевого бича Шоши.
Не успел Вэль-Вира бросить свое тело вслед баронам, как снег утратил чистоту. Как мальчишки сжигают покрова тополиного пуха на городских улицах, так отголоски далекой Большой Работы распустили из центра трансформации молниеносно расширяющиеся круги Изменений, которые превратили снег в грязно-серые кристаллы без имени.
Сразу же вслед за этим по двору словно бы прошелся гигантский лемех, который нарезал промерзшую землю длинными дымящимися змеями.
Зверду сразу же оплели две таких змеи. Понимая, что ничем хорошим это обернуться не может, баронесса кое-как освободила одну руку и принялась лихорадочно расписывать незваных гостий Знаками Разобщения.
Для того, чтобы эта магия сработала, требовалось не меньше минуты. Зверда, увы, не была уверена в том, что судьба предоставит в ее распоряжение эту драгоценную пригоршню мгновений. В противном случае отмена приговора окажется всего лишь недолгой отсрочкой.
Вэль-Вира, очумевший от происходящего еще больше, чем бароны Маш-Магарт, с яростным рыком кромсал всеми четырьмя лапами эти неодухотворенные змееобразные псевдо-сущности, в которых проявляла себя Сила Южного замка.
Шоша, перехватив рукоять боевого бича двумя руками, нанес Вэль-Вире несколько расторопных ударов. Зверда обнаружила, что у нее все лицо залито густой пряной кровью сергамены.
Четыре семиконечных звезды проступили из мутнеющего воздуха в нескольких саженях от баронессы. «Да это же Лараф, шельмец!» – наконец сообразила она.
– Барон, соберитесь! – заорала Зверда. – Назад, гамэри-кан аруптах!
Как и следовало ожидать от Ларафа, Большая Работа, творимая его рукой-неумехой, походила на танец с саблями в исполнении жирных грютских евнухов.
Стена замка, которая находилась как раз за проявляющейся Дверью, быстро просветлилась и предстала в нежданном великолепии. Будто бы невидимый великан-кудесник протер копоть, подправил покосившиеся ряды кладки, заменил оплавленные каменные блоки на свежетесаные.
