Роберт Джордан - Перекрестки сумерек
– Как скажете, – ответила Лилейн, хотя это могло означать все что угодно. То, что она сказала дальше, было более понятным. – Белая Башня иногда совершает ошибки. Невозможно жить или двигаться, не совершая ошибок. Но мы живем и продолжаем жить. И если иногда нам приходится прятать свои ошибки, тогда при возможности, мы их исправляем. Даже когда это болезненно. – Поставив чашку обратно на поднос, она удалилась, сопровождаемая Майган. Майган обняла Источник перед тем, как покинуть палатку. Лилейн этого не сделала.
Некоторое время Эгвейн сосредоточилась на том, чтобы дышать ровно. Она представила реку, удерживаемую берегами. Лилейн не сказала прямо, что выбор Эгвейн ал'Вир в качестве Амерлин было ошибкой, которую следует исправить, но была очень близка к этому.
К полудню Чеза на еще одном подносе принесла Эгвейн поесть теплый хлеб с хрустящей корочкой, в котором было всего одно или два подозрительных темных вкрапления и рагу из чечевицы, с ломтиками жесткой репы, совершенно деревянной морковью и кусочками чего-то, что когда-то могло быть козлятиной. Эгвейн смогла проглотить всего лишь ложку. Ее беспокоила не Лилейн. Лилейн грозила ей и раньше, чуть ли не с тех пор, как она дала понять, что она Амерлин, и не марионетка. Вместо еды она уставилась на донесение Тианы, которое лежало на краю стола. Николь могла и не получить шаль, несмотря на свой потенциал, но у Башни был большой опыт по части превращения упрямых, исполненных непокорности женщин в самоуверенных Айз Седай. У Ларин впереди было яркое будущее, но она должна была научиться подчиняться правилам прежде, чем начать понимать, какое можно нарушить и когда. Белая Башня прекрасно учила и тому, и другому, но первое всегда следовало в первую очередь. Будущее Боде может стать блистательным. Ее потенциал почти равнялся потенциалу Эгвейн. Но вне зависимости от того кто ты – Айз Седай, Принятая или послушница – Башня требовала, чтобы ты делала то, что нужно для Башни. Айз Седай, Принятая, Послушница или Амерлин.
Чеза, когда вернулась, разочарованно высказала ей все, что она думает по поводу практически нетронутой еды на подносе, особенно учитывая то, что завтрак тоже остался практически нетронутым. Эгвейн сослалась на расстройство желудка и отказалась от еды. После того, как чай Чезы облегчил ее головную боль, по крайней мере, несколько дней они не возвращались, после чего стали еще сильнее и приходили каждую ночь, оказалось, что пухленькая служанка собрала целую коллекцию трав от всех болезней, которые она покупала у каждого шарлатана с бойким языком. И каждое новое средство с еще более отвратительным вкусом, чем предыдущее. Она выглядела настолько убитой горем, если Эгвейн отказывалась пить ее жуткие микстуры, что та глотала их, лишь бы Чеза не волновалась. Иногда, совсем неожиданно, они помогали. Но они никогда не были такими, которые Эгвейн захотелось пить по своей воле. Она отослала Чезу, пообещав поесть позже. Без сомнения, Чеза приготовит такой ужин, чтобы накормить ее как гусыню на убой.
Она улыбнулась своим мыслям, представив, как Чеза будет стоять рядом, потирая руки, и следить, чтобы она съела все до последнего кусочка, но ее глаза снова упали на донесение Тианы. Николь, Ларин и Боде. Белая Башня была суровой надсмотрщицей. До тех пор, пока Башня не находится в состоянии войны с согласия Совета, Амерлин не должна… Но Башня уже в состоянии войны.
Она не знала, как долго она просидела, уставившись на листок бумаги с единственным именем на нем, но когда Суан вернулась, она уже решилась. Суровая надсмотрщица, у которой не было любимчиков.
– Лиане и Боде уже уехали? – спросила она.
– Самое малое два часа назад, Мать. Лиане должна была вызвать Боде, а затем отправиться верхом вниз по течению.
Эгвейн кивнула.
– Пожалуйста, прикажи оседлать Дайшара… Нет. – Кое-кто уже узнавал лошадь Амерлин. Слишком многие. Нет времени на споры и объяснения. Нет времени утверждать свой авторитет и укреплять его. – Оседлай Белу и встречай меня на углу, через две улицы к северу. – Белу тоже знали почти все. Но они знали, что это лошадь Суан.
– Что вы задумали, Мать? – беспокойно спросила она.
– Хочу проехаться верхом. И, Суан, никому не говори, – она встретилась с Суан глазами, и некоторое время удерживала ее взгляд своим. Суан тоже была Амерлин, и могла переглядеть камень. Но теперь Амерлин была Эгвейн. – Никому, Суан. Теперь иди. Иди. И поторопись, – все еще морща лоб, Суан заторопилась.
Оставшись одна, Эгвейн сняла с шеи палантин, осторожно свернула, и убрала в сумочку на поясе. Ее плащ был из хорошей шерсти, и достаточно прочным, но и довольно простым. Без палантина, высовывающегося из-под капюшона, она могла сойти за кого угодно.
Тротуар перед палаткой, конечно, был пуст, но как только она пересекла замерзшую улицу, ей пришлось прокладывать себе путь через обычную белую реку Послушниц. Часто попадались Принятые, и иногда – Айз Седай. Послушницы склонялись перед ней не замедляя движения, а Принятые делали реверансы, когда она проходила, как только видели, что под плащом не белые юбки или с полосатой каймой, а Айз Седай скользили мимо, скрыв лица капюшонами. Если кто и ее заметил, что ее не сопровождает Страж, что ж, у некоторых Сестер не было Стражей. И не все были окружены сиянием саидар. Просто большинство.
Через две улицы от ее кабинета она остановилась у края деревянного тротуара, отвернувшись от потока торопящихся женщин. Она пыталась не волноваться. Солнце уже прошло полпути к горизонту на западе, золотой шарик, пронзенный изломанным пиком Драконовой Горы. Тень Горы уже протянулась через весь лагерь, погрузив палатки в вечернюю мглу.
Наконец верхом на Беле появилась Суан. Косматая маленькая кобылка уверено ступала по скользкой улице, но Суан цеплялась за поводья и сидела так, словно боялась упасть. Может, и в самом деле боялась. Суан была одной из худших наездниц, которых когда-либо видела Эгвейн. Когда она сползла с седла, в вихре юбок и ворчливых проклятий, она выглядела так, словно избавилась от смертельной опасности. Бела заржала, узнав Эгвейн. Натянув свой съехавший капюшон на место, Суан тоже открыла рот, но Эгвейн предупреждающе подняла руку, прежде чем она заговорила. Она увидела слово «Мать», которое уже готово было сорваться с губ Суан. И очень похоже, что оно было бы достаточно громким, чтобы его было слышно на пятьдесят шагов вокруг.
– Никому не говори, – мягко сказала Эгвейн. – И никаких записок и намеков, тоже. – Это должно было исключить все. – Составь Чезе компанию, пока я не вернусь. Я не хочу, чтобы она волновалась.
Суан неохотно кивнула. Она выглядела сердитой. Эгвейн подумала, что поступила мудро, включив в запрет «записки» и «намеки». Оставив бывшую Престол Амерлин, выглядевшую как надутая девчонка, она ловко забралась в седло Белы.
Из-за замерзших борозд грязи на улицах лагеря, сначала ей пришлось пустить косматую кобылку шагом. И еще из-за того, что все удивились бы, увидев Суан, ехавшую на Беле быстрее, чем обычно. Она постаралась ехать как Суан, неуверенно качаясь, цепляясь за высокую переднюю луку седла одной рукой, иногда даже двумя. От этого она почувствовала себя так, словно тоже готова упасть. Бела повернула голову и посмотрела на нее. Она знала, кто был у нее на спине, и знала, что Эгвейн может ездить гораздо лучше. Но Эгвейн продолжала изображать Суан, и старалась не думать о том, где находится солнце. И так всю дорогу от лагеря, за ряды фургонов, до тех пор, пока первые деревья не скрыли ее от палаток и фургонов.
Затем она перегнулась через луку седла и прижалась лицом к гриве Белы.
– Ты вывезла меня из Двуречья, – прошептала она. – Ты можешь скакать так же быстро сейчас? – выпрямившись, она вонзила пятки ей в бока.
Бела не могла скакать галопом, как Дайшар, но ее крепкие ноги легко месили снег. Она была когда-то ломовой лошадью, не рысаком или боевым конем, но она выкладывалась как могла, вытягивая шею так же храбро, как и Дайшар. Бела скакала, а солнце спускалось все ниже и ниже, словно небо внезапно намазали маслом. Эгвейн пригнулась в седле и погоняла лошадь. Это была гонка с солнцем, которую, Эгвейн знала точно, ей не выиграть. Но даже если ей и не суждено обогнать солнце, у нее еще было время. Под стук копыт она подгоняла Белу пятками, и Бела бежала.
Вокруг сгустились сумерки, а потом и тьма, прежде чем Эгвейн различила луну, отражающуюся в водах Эринин. Время еще есть. Это было почти то самое место, где она стояла с Гаретом, глядя как корабли плывут к Тар Валону. Сдерживая Белу, она прислушалась.
Тишина. А потом послышалось приглушенное проклятье. Тихое кряхтение и вздохи людей, несущих тяжелую ношу по снегу и старающихся не нарушать тишину. Она развернула Белу между деревьев навстречу звукам. Тени зашевелились, и она услышала шорох стали, вытаскиваемой из ножен.
Потом на расстоянии вздоха от нее какой-то человек пробормотал:
