Анджей Сапковский - Крещение огнем
Вел, как правило, Персиваль Шуттенбах, длинноносый гном. Уступая краснолюдам ростом и силой, он был их ровней по выносливости, а ловкостью даже значительно превосходил. Во время движения постоянно петлял, шебуршил по кустам, выбегал вперед и исчезал, затем неожиданно появлялся и нервными, обезьяньими жестами издалека давал понять, что все в порядке, можно идти дальше. Иногда подходил и быстро докладывал о преградах на пути. Всякий раз, возвращаясь, приносил четверке сидевших на возу детей горсть орехов, ягод либо какие-нибудь странные, но явно вкусные корешки.
Шли они чудовищно медленно, пробирались по просекам и вырубкам три дня. Не встретили армии, не видели ни дымов, ни пожарищ. Однако одиноки не были. "Разведчик" Персиваль то и дело докладывал о скрывающихся в лесах группах беженцев. Несколько таких групп они миновали, причем быстро, потому что вид вооруженных вилами и дубинами людей как-то не вызывал желания вступать с ними в контакт. Правда, кто-то из краснолюдов все-таки предложил попытаться переговорить и оставить одной группе женщин из Кернова, но Золтан воспротивился, а Мильва его поддержала. Женщины тоже явно не горели желанием покинуть компанию. Это было тем удивительнее, что к краснолюдам они относились с очевидным страхом и н -приязнью, почти не разговаривали с ними и на каждой стоянке держались особняком.
Геральт объяснял поведение женщин трагедией, которую они недавно пережили, но при том подозревал, что причиной неприязни могли быть и свободные нравы краснолюдов. Золтан и его компания ругались так же непристойно и часто, как и попугай по имени Фельдмаршал Дуб, но при этом репертуар у них был несравнимо богаче. Распевали скабрезные песенки, в чем им активно помогал Лютик. Плевались, сморкались в руку и пускали громкие ветры, становившиеся, как правило, поводом для смеха, шуток и соперничества. В кусты ходили исключительно по большой нужде, а малую справляли, не затрудняя себя долгим хождением. Последнее наконец разобрало Мильву, которая крепко отчитала Золтана, когда тот утром отлил на еще теплый пепел костра, совершенно не стесняясь зрителей и не обращая внимания на поднявшуюся вонь. Получив от Мильвы выговор, Золтан нисколько не смутился и сообщил, что скрывать такого рода действия могут только двуличные, коварные и склонные к доносительству типы, по каковым действиям таковых обычно и узнают. Однако красноречивые пояснения краснолюда не произвели на лучницу никакого впечатления. Она угостила краснолюдов богатым букетом ругательств и несколькими вполне конкретными обещаниями, что явно возымело действие, потому что все стали послушно ходить в кусты. Однако чтобы не попасть в разряд двуличных и коварных доносителей, делали это коллективно.
Зато новое общество совершенно изменило Лютика. Поэт был с краснолюдами запанибрата, особенно когда оказалось, что некоторые слышали о нем и даже знают его баллады и куплеты. Лютик старался не уступать золтановой компании ни в чем. Носил стеганую куртку, которую выклянчил у краснолюдов, изрядно потрепанную шапочку с пером заменил на лихой куний колпак. Перепоясался широким, украшенным латунью поясом, за который заткнул полученный в подарок нож вполне разбойничьего вида. Нож этот, как правило, колол его в пах при каждом наклоне. К счастью, убийственное оружие вскоре где-то потерялось, а другого ему получить уже не удалось.
Они шли густыми лесами, покрывающими склоны Турлуга. Леса казались вымершими, никаких признаков животных, видимо, распуганных войсками и беженцами. Не за чем было поохотиться, но, к счастью, пока что голод им не грозил. Краснолюды прихватили с собой достаточно припасов. А когда они кончились – а кончились они вскоре, потому что ртов было много, – Язон Варда и Мунро Бруйс, едва стемнело, исчезли, прихватив пустой мешок. Под утро они вернулись уже с двумя мешками, полными под завязку. В одном оказался овес для лошадей, в другом – крупа, мука, сушеная говядина, только-только початый круг сыра и даже огромный сычуг – деликатес в виде фаршированного ливером свиного желудка, спрессованного между двумя дощечками вроде меха для раздувания огня в печи.
Геральт догадывался, откуда берется добыча. Сразу комментировать не стал, но дождался подходящего момента. Когда он оказался с Золтаном один на один, то вежливо спросил, не видит ли тот чего-нибудь неприличного в ограблении других беженцев, голодных не меньше них и наравне с ними бьющихся за выживание. Краснолюд серьезно ответил, что да, ему страшно стыдно, но такой уж у него характер.
– Мой колоссальный недостаток, – пояснил он, – в неизбывной доброте. Я прямо-таки не могу не творить добро. Однако я – краснолюд разумный и рассудительный и знаю, что быть добрым ко всем невозможно. Если я попробую быть добрым ко всем, ко всему миру и всем населяющим его существам, то это будет то же самое, что капля пресной воды в соленом море, другими словами: напрасное усилие. Поэтому я решил творить добро конкретное, такое, которое не идет впустую. Я добр к себе и своему непосредственному окружению.
Больше вопросов Геральт не задавал.
***
На одной из стоянок Геральт и Мильва долго беседовали с Золтаном Хиваем, неисправимым и закоренелым альтруистом. Краснолюд был в курсе того, как проходят военные действия. Во всяком случае, так казалось.
– Наступление, – отвечал он, останавливая то и дело скрипяще сквернословящего Фельдмаршала Дуба, – началось с Дришота, на рассвете седьмого дня после Ламмаса. Вместе с нильфгаардцами шли союзные им вердэнские войска, потому что Вердэн, как вы знаете, теперь стал имперским протекторатом. Армии шли быстро, поджигая по пути все деревни за Дришотом и сметая размещенные там бруггенские гарнизоны. А на крепость Диллинген из-за Яруги накинулись нильфгаардские Черные пехотинцы. Они перешли реку в совершенно неожиданном месте. Навели мост на лодках, за полдня навели, верите?
– Тут во все поверишь, – проворчала Мильва. – Вы были в Диллингене, когда началось?
– Неподалеку, – уклончиво ответил краснолюд. – Когда до нас дошли вести о нападении, мы уже были на пути к городу Бругге. На тракте возник страшный бедлам, от беженцев не продохнешь, одни жмут с юга на север, другие – наоборот. Забили тракт, тут мы и уперлись. А нильфгаардцы, как оказалось на поверку, были и за нами, и перед нами. Вероятно, разделились те, что шли от Дришота. Думается мне, большой конный разъезд пошел на северо-восток, как раз к городу Бругге.
– Значит, Черные уже находятся к северу от Турлуга. Получается, что мы в самой середке, между разъездами. В пустоте.
– Ага, в середке, – согласился краснолюд. – Да не в пустоте. Императорским ратям фланги прикрывают белки, вердэнские волонтеры и всякие вольные группы, а эти похуже нильфгаардцев будут. Такие-то Кернов и спалили и нас чуть было не сцапали, мы едва успели в леса дунуть. Нам туда нельзя носа высунуть из пущи. И все время надо быть настороже. Вот дойдем до Старой Дороги, а оттуда по берегу Хотли до Ины, а уж на Ине должны напасть на темерские войска. Солдаты короля Фольтеста, верно, тоже уже отряхнулись от неожиданности и дали отпор нильфгаардцам.
– Хорошо б, – сказала Мильва, глядя на ведьмака. – Однако ж секрет в том, что нас важные дела на юг гонят. Мы-то думали от Турлуга на юг двинуть, к Яруге.
– Не знаю, какие такие дела гонят вас в те стороны. – Золтан подозрительно зыркнул на них. – Однако, видать, шибко важные и срочные, ежели ради них шеей рисковать собрались.
Он понизил голос, переждал, но никто не спешил с пояснениями. Краснолюд почесал зад, кашлянул, сплюнул и наконец сказал:
– Я не удивлюсь, если окажется, что нильфгаардцы уже держат в кулаке оба берега Яруги аж до самого до устья Ины. А вам в какое место у Яруги надо?
– Ни в какое конкретно, – решился ответить Геральт. – Лишь бы к реке. Хочу на лодке к устью поплыть.
Золтан глянул на него и рассмеялся. Однако тут же умолк, сообразив, что это была не шутка.
– Надо признать, – сказал он, помолчав, – дорожка у вас что надо! Только забудьте об этом. Весь южный Бругге в огне, не успеете добраться до Яруги, вас или на кол посадят, или в плен возьмут и погонят в Нильфгаард. А если вы каким-то чудом все же дотопаете до реки, то спуститься к устью у вас нет никакой возможности. Я уже сказал о мосте на лодках, перекинутом из Цинтры на бруггский берег. Этот мост, говорю вам, стерегут днем и ночью, там никто по реке не проплывет, разве что лосось. Вашим срочным и важным делам следует поубавить в срочности и важности. Выше задницы не подскочишь. Я имею в виду ваши дела.
Выражение лица и взгляд Мильвы явно свидетельствовали, что ей тоже так мнится. Геральт не комментировал. Чувствовал он себя отвратительно. Кость левого предплечья и правое колено все еще грызли невидимые клыки тупой, раздражающей боли, которую еще больше усиливала всеприсутствующая влага. Докучали также мучительные, удручающие, невыразимо неприятные ощущения, ощущения чуждые, которых никогда раньше он не испытывал и с которыми не умел справиться.
