Алан Коул - История воина
Исмет замялась, и я поняла, что она с трудом поддерживает разговор на невоенную тему.
– Прошу прощения, капитан, но я не очень понимаю, что такое одиночество. Остаться одной в казармах – что ж? С нетерпением жду этого. У меня будет возможность расслабиться, вспомнить, кто я такая, и восстановить силы. Если захочется с кем-нибудь поговорить – за воротами полно таверн. Когда я устаю, я возвращаюсь в казармы и слушаю там тишину, хотя ее обычно нарушают бряцание оружия, разговоры и перекличка часовых. Не знаю, что бы я без этого всего делала. Стража – вот моя семья. Я знаю, другим женщинам нужно что-то еще. Мне – нет. Может быть, это оттого, что я не отсюда родом.
Она замолчала. В первый раз я слышала от Исмет упоминание о ее прошлом до службы.
Я думала, что сказать, чтобы закончить этот неловкий разговор, когда Исмет снова заговорила:
– Спасибо за приглашение, капитан. Но я думаю, вам будет лучше, если старая вояка не будет путаться под ногами, когда у вас появятся важные дела. Может быть, как-нибудь встретимся, закажем выпить и вспомним наш последний поход, если захотите. Я думаю, кое-что у нас надо изменить до того, как мы получим новое задание.
Такой вот была Исмет. Я сказала, что, конечно, мы встретимся, она отдала честь и ушла.
Полилло и другие стражницы попали в объятия друзей и родственников. Все мои женщины заслуживали хорошего отдыха. Я поискала в редеющей толпе своих, и сердце у меня упало, когда я не нашла Амальрика. В горле сразу встал ком разочарования. Потом я увидела Порсемуса и других братьев с женами. Они шли ко мне. Я пошла им навстречу, предчувствуя их холодные приветствия.
Вообразите мое удивление, когда Порсемус повис на моей шее, крича: «Ты вернулась, Рали, слава богам!» Потом он поцеловал меня. Я посмотрела ему в лицо. Оно было полно эмоций, в глазах стояли слезы.
Потом остальные окружили меня, говоря, что гордятся мной и всякую другую чушь. Кажется, они говорили искренне. Братья обнимали меня и хлопали по спине, а их жены рыдали навзрыд, приговаривая, что не было на свете женщины храбрее меня. Я тоже раскисла и плакала, и все такое.
– А где Амальрик? – спросила я сквозь слезы.
– Он будет так жалеть, что не встретил тебя! Они с Омери еще двух дней не прошло, как отплыли в Далекие Королевства. Мы ему немедленно пошлем сообщение. Он тоже очень беспокоился.
Мне был нужен Амальрик не только потому, что я соскучилась по нему. Нужно было что-то делать с архонтом – немедленно! Теперь, когда Гэмелен мертв, у меня не осталось покровителя в высоких сферах. И тут я увидела беспечную фигуру, идущую по улице – это был Маларэн, наш с Амальриком общий друг. Он, как и его отец, был магистром – получил этот пост незадолго до того, как я отправилась в Ликантию.
Извинившись, я разорвала цепкие объятия моей семьи и побежала вслед за ним. Я догнала его, когда он заворачивал за угол.
– Маларэн! Подожди! – крикнула я.
Он остановился, увидел меня. На его щегольски красивом лице появилась кислая улыбка.
– Какая радость видеть вас, капитан Антеро. И он протянул руку.
Я засмеялась, отбросила его руку и стиснула его в медвежьих объятиях, мельком заметив испуганное выражение его лица.
– К чему эти формальности, Маларэн? Последний раз, когда мы говорили, ты хотел, чтобы я стала тебе сестрой, которой у тебя никогда не было, и мы собирались поменять тебя на Порсемуса, чтобы ты мог присоединиться к нашей семье. Ясное дело, мы тогда слишком много выпили, но для лежащего на полу таверны парня ты рассуждал здраво.
Маларэн нервно рассмеялся и тоже обнял меня – чересчур сильно.
– Да, э-э… Ради, дорогая, ты ведь знаешь, я тебя люблю больше всех.
– Как ты жил-поживал, старый сердцеед? Жена тебя еще не выгнала?
Снова нервный смешок.
– Ну ты же знаешь нас, Ради. Ссоримся и миримся. В конце концов все прощаем друг другу.
– Не знаю, как это у вас получается. Либо ты хитришь, либо твоя жена с кухонным ножом в руке заставляет тебя во всем с ней соглашаться.
Опять хихиканье.
– Весьма остроумно, – сказал он. А потом: – Теперь, когда ты вернулась, ты должна отобедать с нами.
– Ты потерял разум или чувство юмора? – удивилась – я. – Ведь твоя жена ненавидит меня. Она думает, что я – твоя тайная любовь.
– Да, верно, – слабо согласился он.
Он снова деревянно обнял меня.
– Извини, – сказал он, – но мне надо бежать. Магистрат, понимаешь.
Я остановила его.
– Послушай. Я догнала тебя не только затем, чтобы полюбоваться на твою красивую мордашку. Есть более важная причина.
Я держала его за рукав, а он вежливо пытался высвободиться.
– Правда, дорогая, – говорил он. – Мне надо идти.
Я устала и была раздражена. Мне хотелось накричать на него, объяснить, что судьба Ориссы в опасности, но тут подошла моя семья, и я внезапно почувствовала, что все это глупо, ненужно. И я сказала:
– Маларэн, ну пожалуйста! Прошу тебя ради нашей дружбы. Найди время повидать меня. Это вопрос жизни и смерти.
– Очень хорошо, – сказал тот со вздохом. – Завтра я пришлю за тобой паланкин.
Он вырвался как раз в тот момент, когда подошел Порсемус и остальные, и я снова оказалась погребенной под горой необъятной семейной любви.
Маларэн так и не прислал обещанных носилок ни на следующий день, ни когда-либо вообще. Я послала ему несколько записок с просьбами о встрече – каждая новая отчаяннее предыдущей. Он отвечал неуверенными отговорками, словно старался избегать меня. В те дни семья носилась со мной как с младенцем. Мы все поселились на вилле Амальрика и заполняли мои часы бесконечными торжествами и пирами в мою честь. Еда и вино поглощались в невообразимых количествах. Удивительно, передо мной стали маячить весьма соблазнительные молодые женщины. В отличие от Амальрика, мои братья всегда презирали мои сексуальные увлечения, а их жены просто терпеть меня за это не могли. Но в свете нашей новой семейной любви все было забыто. Я слишком устала, чтобы поддаться на соблазны, но все-таки испытывала радость – ведь столько лет я была изгоем в семье. Я не переспала ни с кем из тех женщин – во мне тогда умерло желание, особенно после того, как я спросила о Трис и мне ответили, что она вышла замуж и родила ребенка, которому сейчас чуть меньше года.
Теперь я понимаю, что превратилась в настоящий вулкан эмоций, которым не было выхода. Каждый раз, когда я чувствовала приближение взрыва, я отступала назад, боясь, что не справлюсь с последствиями. А причиной всему был Гэмелен.
И не только потому, что он отдал жизнь за меня – как будто этого было недостаточно. Он проявил неслыханное мужество. Он был слеп, слаб, почти начисто лишен дара. Удивительно, как он сумел найти силы для последнего боя. Я кое-что знаю о магии, но мои знания – песчинка в пустыне. Он, должно быть, опустился до самых глубин знания, чтобы победить архонта. Я переживала его смерть и свое незаслуженное спасение каждую ночь, каждый час одиночества. Если не считать матери, я оплакивала Гэмелена больше, чем все остальные мои потери – даже больше, чем Отару, даже – я должна быть честной – больше, чем отца.
Я пыталась заглушить боль алкоголем, но каждый раз, когда я достигала грани, за которой кончается трезвость, я ставила стакан на стол. Я боялась потерять контроль, почему – не знаю сама. Иногда мне казалось, что за мной наблюдает кто-то невидимый – только за мной, а не за моей семьей, хоть они и постоянно крутились вокруг меня, выполняя мои малейшие желания. Я часто чувствовала чье-то присутствие. Ночью, как ни странно, мне казалось, что меня испытывают на слабость. Я не стала рассказывать семье об архонте, как ни любили меня сейчас братья, они очень нервничали, когда речь заходила о магии.
А еще я скучала по стражницам, с которыми мы вместе провели два года. Все они были в отпусках, и я не могла их разыскать. Однажды я вышла ночью, чтобы поискать их в наших любимых тавернах. Еще было не очень поздно, но огни почти не горели, было тихо. Вы, должно быть, знаете, что в Ориссе обычно кипит ночная жизнь. Но именно в тот вечер даже крыс на мусорных кучах не было.
Только храм Воскрешения был освещен огнями. Аура магического света окаймляла здание. Нижний этаж был ярко освещен, а воздух потрескивал, как случается, когда работают маги. Вот и ответ – подумала я. Видно, сегодня какая-то религиозная церемония, про которую я забыла, – поэтому и город такой тихий.
Но все же даже в святые дни, хоть какие-то таверны должны быть открыты. По Хлебной улице я срезала дорогу и пошла к постоялому двору, где выпивка всегда считалась важнее, чем боги. Но улица как-то странно извернулась, и, даже не поняв, в чем дело, я оказалась в том же месте, с которого начала свой путь. Я с удивлением посмотрела вокруг – эту часть города я знала очень хорошо. Вот дворец гильдии хлебопеков, напротив него склад, куда мельники привозят муку, потом ее доставляют в многочисленные хлебные печи, расположенные на этой же улице. Снова я направилась к таверне и снова очутилась на прежнем месте, откуда вышла. На этот раз я пожала плечами. Амальрик всегда говорил:
