Энн Фортье - Джульетта
- Подожди, - перебила я. - То есть ты хочешь сказать, что она меня опоила?
Умберто поколебался.
- Немного, совсем чуть-чуть. Для твоей же безопасности.
- Я ушам не верю! Она же моя бабушка!
- Ну, если это тебя утешит, она была категорически против, но я сказал, что это единственный способ не впутывать тебя и Алессандро. К сожалению, он, похоже, тоже не выпил свое вино.
- Стоп-стоп, - сказала я. - Он украл мамину книгу из моего номера и отдал ее тебе вчера ночью! Я видела это собственными глазами!
- Ты ошибаешься! - Умберто явно раздражало, что я осмелилась возражать, и слегка шокировало, что я видела его тайную встречу с Алессандро. - Он был всего лишь курьером. Кто-то в Сиене отдал ему книгу вчера утром и попросил передать ее Еве-Марии. Он не знал, что книга краденая, иначе обязательно бы…
- Погодите, это как-то глупо, - вмешалась Дженис. - Вор, кто бы он ни был, прихватил бы всю шкатулку. Почему он взял только трепаную книжку?
Умберто секунду молчал, а затем тихо ответил:
- Потому что ваша мама сообщила мне, что код в пьесе Шекспира. Она сказала, если с ней что-то случится… - Он недоговорил.
Некоторое время мы лежали молча, а потом Дженис сказала со вздохом:
- По-моему, тебе как минимум следует извиниться перед Джулс…
- Джен! - перебила я. - Не лезь не в свое дело.
- А сколько всего тебе пришлось пережить? - настаивала она.
- Это моя собственная вина, - огрызнулась я. - Это я… - И я остановилась, не зная, что сказать.
- Поверить не могу в вашу слепоту! - зарычал Умберто. - Неужели я вас ничему не научил? Вы знали его целую неделю - и на тебе! Ладно бы дурочки были…
- Ты шпионил за нами? - Мне стало жарко от стыда. - Это уже просто…
- Мне нужно было палио! - огрызнулся Умберто. - Все прошло бы гладко, если бы не вы…
- Кстати, к разговору, - перебила его Дженис. - Что Алессандро знал обо всем этом?
- Лишь необходимый минимум, - бросил Умберто. - Он знал, что Джульетта - внучка Евы-Марии, но считал, что крестная хочет сказать ей об этом лично. Вот и все. Я уже говорил: мы не могли рисковать вмешательством полиции, поэтому Ева-Мария не сказала Алессандро о церемонии с кольцом и кинжалом - он узнал обо всем прямо во время обряда и, поверьте, остался крайне недоволен, что его держали за болвана. Но все равно согласился помогать, когда Ева-Мария сказала - для нее и для Джульетты очень важно провести церемонию снятия старинного родового проклятия. - Умберто помолчал и добавил мягче: - Очень жаль, что все так закончилось.
- А кто сказал, что все уже закончилось? - парировала Дженис.
Вслух Умберто ничего не сказал, но я знала, что мы думаем об одном и том же: «Еще как закончилось. Теперь нам всем крышка».
Мы лежали на жестком полу в тяжелом молчании. Темнота подступала со всех сторон, просачиваясь внутрь сквозь бесчисленные маленькие ранки и наполняя меня отчаянием. Страх, который я испытывала раньше, когда меня преследовал Бруно Каррера или когда мы с Дженис оказались в Боттини, нельзя было и сравнивать с тем, что я чувствовала сейчас, разрываемая сожалением и сознанием того, что уже ничего не исправишь.
- Знаешь, просто любопытно, - пробормотала Дженис, явно думая о другом, но, возможно, о чем-то столь же невеселом. - Ты ее любил? Ну, маму? - И, не дождавшись немедленного ответа, прибавила: - А она тебя… любила?
Умберто вздохнул.
- Она любила меня ненавидеть. Это было для нее слаще меда. Диана говорила, что гремучая война заложена в наших генах, и не желала ничего менять. Она называла меня… - Он помолчал, справляясь с собой, и сказал ровно: - Нино.
Спустя целую вечность фургон остановился. Я почти забыла, куда мы едем и зачем, и только когда в раме распахнувшихся дверец появились силуэты Кокко и его дружков на фоне залитого лунным светом Сиенского собора, память вернулась ко мне как удар в живот.
Бандиты живо вытащили нас из фургона за лодыжки, как какой-нибудь неживой груз, и забрались внутрь, чтобы вывести брата Лоренцо. Все произошло так быстро, что я едва успела краем сознания отметить боль от ударов о рифленый пол. Мы с Дженис, пошатываясь, стояли там, где нас поставили, не в силах держаться прямо после долгой поездки лежа в темноте.
- Эй, смотри. - В шепоте Дженис явственно послышалась надежда. - Музыканты!
Она не ошиблась. Три машины были припаркованы на расстоянии броска камня от нашего фургона, и шестеро мужчин в смокингах, с футлярами виолончели и скрипок курили и перебрасывались шутками. В душе шевельнулось облегчение, но Кокко направился к ним, подняв руку в знак приветствия, и я поняла, что эти люди приехали из Неаполя не музыку играть.
При виде меня и Дженис мужчины тут же начали выражать свое восхищение. Нимало не заботясь о шуме, они заулюлюкали и засвистели, пытаясь привлечь к себе наше внимание. Умберто даже не старался унять потеху; нам крупно повезет, если он и мы останемся в живых. Когда гангстеры увидели, как из фургона вывели брата Лоренцо, веселье стихло, сменившись неловкостью. Они опустили головы, затеребили свои футляры и принялись там что-то поправлять, совсем как школьники при появлении учителя.
Для гуляющих на площади, а народу в тот вечер было немало, в основном туристы и подростки, мы выглядели обычными местными жителями, вернувшимися с какого-нибудь праздника по случаю Палио. Люди Кокко не переставали болтать и похохатывать, а в центре группы покорно шли мы с Дженис, обернутые флагами контрады, элегантно скрывавшими наручники и пружинные ножи, приставленные к нашим ребрам.
Когда мы подошли к главному входу Санта-Марии делла Скала, я вдруг заметила маэстро Липпи с мольбертом, поглощенного мыслями о неземных материях. Не осмеливаясь позвать или подать знак, я смотрела на него так пристально, как могла, надеясь привлечь его внимание какими-нибудь флюидами. Но когда художник, наконец, взглянул на нашу группу, он скользнул по нас равнодушным взглядом, не узнав, я совсем пала духом от разочарования.
Соборный колокол пробил полночь. Ночь выдалась душная, воздух был неподвижный и тяжелый, как перед грозой. Когда мы подошли к закрытой двери средневековой больницы, первые резкие порывы ветра пронеслись над площадью, подхватив и закружив мелкий мусор, словно стая невидимых демонов искала кого-то или что-то.
Не теряя времени, Кокко резким движением достал сотовый и кому-то позвонил. Через несколько секунд по обеим сторонам двери загорелись маленькие лампочки, и огромное здание словно испустило глубокий вздох. Без дальнейших церемоний Кокко достал из кармана большой ключ литого чугуна, вставил в замочную скважину под массивной дверной ручкой и с громким лязгом отпер дверь.
Стоя перед средневековой больницей, я думала, что Сан-та-Мария делла Скала - последнее место в Сиене, куда я пошла бы ночью, с ножом под ребрами или без оного. Хотя здание стало музеем много лет назад, за ним тянулась долгая история смертей и болезней. Даже тем, кто не верит в привидения, здесь было о чем волноваться - например, о микробах чумы, которые столетиями способны жить в подходящих условиях. Впрочем, мои опасения никого не интересовали. Я давно утратила контроль над своей судьбой.
Когда Кокко открыл дверь, я в глубине души ожидала сонма полупрозрачных теней и смрада разложения, но за порогом оказалась одна лишь прохладная темнота. Все же мы с Дженис не решались войти, и только когда нас чувствительно подтолкнули в спину, неохотно поплелись вперед, в неизвестность.
Когда все вошли и плотно закрыли дверь, в воздухе сразу замелькал целый рой белых огоньков: гангстеры надели головные фонари и начали открывать свои футляры. В гнездах из мягкого материала лежали сильные фонари, оружие и инструменты. Как только все было вынуто, музыкальные футляры побросали и пинком отправили к стенам.
- Andiamo! [59] - Кокко повел коротким стволом автомата, предложив всем перешагнуть через турникет высотой по бедро. С руками, скованными сзади, мы с Дженис никак не могли перелезть, и в конце концов бандиты взяли нас повыше локтей и протащили через закрытый турникет, не обращая внимания на наши крики - металлические углы пребольно прошлись по ногам.
Тут Умберто впервые открыл рот и сказал Кокко что-то вроде «полегче с девочками, приятель», но получил локтем под ложечку и согнулся пополам, закашлявшись. Я невольно остановилась посмотреть, все ли с ним в порядке, но один из людей Кокко схватил меня за плечи и нетерпеливо толкнул вперед. На каменных лицах гангстеров не отражалось никаких эмоций.
Единственный, к кому они относились с некоторым уважением, был брат Лоренцо, которому позволили без спешки перелезть через турникет, обойдясь без унижений.
- Почему у него до сих пор глаза завязаны? - шепнула я Дженис, когда меня отпустили.
- Потому что они собираются оставить его в живых, - мрачно ответила она.
- Ш-ш, - шепнул Умберто, делая строгое лицо. - Чем меньше внимания будете к себе привлекать, тем лучше.
