Стивен Кинг - Двери Между Мирами
Он вспомнил Генри. Однажды тот рассказывал: «Бывало, подстрелят одного из наших – американца, я хочу сказать, они знали, что за поганым азиатом никто в кусты не полезет, разве что какой салага, только-только из Штатов – продырявят брюхо, оставят орать и срезают тех парней, что пытаются его выручить. И так пока бедолага не отдаст концы. Знаешь, как они говорили про таких ребят, Эдди?»
Эдди потряс головой, похолодев от представившейся ему картины.
– Горшочки с медом, – сказал тогда Генри. – Приманка. Сладкая, чтобы привлечь мух. А может, даже медведя.
Этим сейчас и занималась Детта: использовала его в качестве горшочка с медом.
Она бросила Эдди примерно семью футами ниже границы полного прилива, бросила без единого слова, лицом к океану. Стоял час отлива. Заглянув в дверь, стрелок должен был увидеть не прилив, подступающий к берегу, чтобы утопить Эдди – нет, до возвращения волны оставалось еще шесть часов. И задолго до этого…
Эдди повел глазами вверх и увидел, что солнце дробится на поверхности океана длинной золотой дорожкой. Который час? Четыре? Около того. Закат – примерно в семь.
Беспокоиться насчет прилива не придется: стемнеет намного раньше.
А когда придет тьма, из воды, покачиваясь на волнах, появятся гигантские омары; о чем-то спрашивая, они поползут по песку туда, где, связанный и беспомощный, будет лежать Эдди – и разорвут его на части.
Для Эдди Дийна время тянулось нескончаемо долго. Само понятие времени превратилось в анекдот. Даже ужас перед тем, что должно было случиться с ним после наступления темноты, поблек, когда в ногах запульсировало от неловкой позы и это ощущение дискомфорта медленно, но верно стало набирать силу, превращаясь сперва в острую и, наконец, в изуверски мучительную боль. Эдди расслаблял мышцы, туго затягивая все узлы – но, оказываясь на грани удушения, умудрялся вновь подтянуть лодыжки кверху, так, что давление уменьшалось, позволяя дыханию частично восстановиться. Он потерял уверенность в том, что дотянет до темноты. Мог наступить такой момент, когда он просто окажется неспособен в очередной раз поднять ноги.
3. РОЛАНД ДОБЫВАЕТ ЛЕКАРСТВО
Теперь Джек Морт знал, что стрелок здесь. Будь на его месте кто-нибудь другой – некий Эдди Дийн, например, или одна особа по имени Одетта Уокер – Роланд вступил бы с ним в переговоры, пусть даже только для того, чтобы смягчить панику и замешательство, естественные в ситуации, когда обнаруживаешь, что твое «я» грубо выпихивают на пассажирское сиденье тела, которым всю жизнь управлял твой интеллект.
Но поскольку Морт был чудовищем (каким никогда не была и никогда не сумела бы стать Детта Уокер), стрелок не сделал попытки объясниться или вообще заговорить. Он слышал возмущенные протесты этого человека – «Кто ты? Что со мной происходит?» – но игнорировал их. Без сожалений используя его сознание, стрелок сосредоточился на коротком перечне необходимых дел. Протесты перешли в пронзительные крики ужаса. Стрелок, ничтоже сумняшеся, по-прежнему оставил их без внимания.
Остаться в подобном червятнику сознании этого человека можно было лишь одним способом: рассматривая его, как комбинацию атласа с энциклопедией, не более. Морт обладал всей необходимой Роланду информацией. Составленному стрелком плану недоставало тонкости, однако черновик частенько оказывается лучше гладенького беловика. Когда речь шла о составлении планов, во всей Вселенной не найти было двух более разных существ, чем Роланд и Джек Морт.
Планируя грубо, вчерне, получаешь место для импровизации. А в импровизации Роланд всегда был силен.
Вместе с ними в лифт сел какой-то толстяк. Глаза у него, как и у лысого мужчины, пятью минутами раньше просунувшего голову в двери офиса Морта, были прикрыты линзами ("Мортципедия" определяла их как "очки"; похоже, в мире Эдди "очки" носили очень многие). Он посмотрел на "дипломат" в руке человека, которого считал Джеком Мортом, потом на самого Морта.
– Идете к Дорфману, Джек?
Стрелок ничего не сказал.
– Если вы думаете, будто сумеете отговорить его от субаренды, то могу вас заверить, что это – напрасная трата времени, – сказал толстяк и заморгал: его коллега поспешно шагнул назад. Двери небольшой будки закрылись, и внезапно началось падение.
Не обращая внимания на истошные, пронзительные крики, Роланд вцепился в сознание Морта и обнаружил, что ничего страшного не происходит. Падение было управляемым.
– Прошу прощения, если я был бестактным, – сказал толстяк. Стрелок подумал: «Этот тоже боится». – Вы справились с этим идиотом лучше всех в фирме, вот что я думаю.
Стрелок молчал. Он ждал одного: оказаться вне этого падающего гроба.
– И говорю, – с жаром продолжал толстый. – Да что там, только вчера я обедал с…
Голова Джека Морта повернулась. Сквозь очки в золотой оправе на толстяка уставились глаза – голубые, но словно бы чуть иного оттенка, чем всегда.
– Заткнись, – без выражения сказал стрелок.
Краска сбежала с лица толстяка. Он сделал два быстрых шажка назад и уперся отвислыми дряблыми ягодицами в поддельные деревянные панели задней стенки небольшого движущегося гроба, который вдруг остановился. Двери открылись, и стрелок, одетый в тело Джека Морта как в тесно облегающий костюм, не оглядываясь, вышел. Держа палец на кнопке ОТКРЫВАНИЕ ДВЕРЕЙ, толстяк подождал в лифте, чтобы Морт скрылся из вида. «У него всегда винтиков не хватало, – думал толстяк, – но это может быть серьезно. Это может быть нервный срыв, расстройство».
Мысль о Джеке Морте, надежно упрятанном куда-нибудь в «санаторий», показалась ему весьма утешительной.
Стрелок не удивился бы.
Где-то между гулким помещением ("Мортципедия" определяла его как вестибюль, то есть место для входа и выхода из контор, заполнявших эту упиравшуюся в небо башню) и залитой ярким солнечным светом улицей (улицу "Мортципедия" идентифицировала одновременно как Шестую и Всеамериканскую авеню) вопли хозяина занятого Роландом тела прекратились. Не потому, что Морт умер от испуга – некое глубинное чутье, ничем не отличавшееся от точного знания, подсказывало стрелку, что если бы Морт погиб, их ка оказались бы навечно изгнаны за пределы всех физических миров, туда, где нет никаких вариантов. Джек Морт не умер – он лишился чувств. Лишился чувств от непосильного бремени жутких и странных событий, как случилось с самим Роландом, когда, вторгшись в сознание этого человека, он раскрыл его тайны и обнаружил скрещенье судеб, слишком потрясающее, чтобы быть случайным.
Стрелок был рад, что Морт лишился чувств. Покуда бессознательное состояние этого человека не влияло на возможность доступа к его знаниям и памяти, Роланд был только рад, что он ему не мешает.
Желтые машины оказались общественными наемными экипажами, именуемыми «Тах-Си», или «Кэбами», или «Тачками». Возницы, сообщила Роланду «Мортципедия», делились на два племени: Испашек и Жидяр. Чтобы остановить такой экипаж, следовало тянуть руку вверх, как ученику в классной комнате.
Роланд последовал инструкции. После того, как несколько явно пустых (если не считать шофера) Тах-Си проехало мимо, он заметил на них таблички «Посадки нет». Это были Великие Буквы, и помощь Морта не понадобилась. Он выждал и опять поднял руку. На этот раз Тах-Си подъехало. Стрелок забрался на заднее сиденье. Он почувствовал слабый запах табака, застарелого пота, выветрившихся духов. Так же пахли дилижансы в родном Роланду мире.
– Куда, дружище? – спросил водитель. Роланд понятия не имел, к какому племени, Испашек или Жидяр, принадлежит этот человек, и не собирался выяснять. Здесь это могло быть неучтиво.
– Точно не знаю, – сказал Роланд.
– Это не сеанс групповой психотерапии, дружище. Время – деньги.
«Вели ему опустить флажок», – подсказала «Мортципедия».
– Опусти флажок, – сказал Роланд.
– Только время зря теряем, – отозвался водитель.
«Скажи, что дашь на чай пятерку», – посоветовала «Мортципедия».
– Пятерку на чай, – сказал Роланд.
– Давай поглядим, – отозвался водитель. – За так и прыщ не вскочит. Музыку заказывает тот, кто платит.
«Спроси, чего он хочет: заработать или пойти на хер», – немедленно посоветовала «Мортципедия».
– Ты чего хочешь: заработать или на хер прогуляться? – холодным мертвым голосом поинтересовался Роланд.
Шофер на миг с опаской взглянул в зеркало заднего вида и больше ничего не сказал.
Теперь Роланд более полно сверился с запасом знаний, накопленным Джеком Мортом. Шофер бросал быстрые взгляды наверх: добрых пятнадцать секунд его пассажир просидел, чуть пригнув голову и охватив лоб ладонью, точно маялся экседриновой головной болью. Водила уже решил сказать парню, чтобы вылезал, не то он покричит фараона, но тут пассажир поднял глаза и мягко проговорил: «На угол Сорок девятой улицы и Седьмой авеню, пожалуйста. Неважно, какого вы племени – я заплачу вам за эту поездку десять долларов сверх счетчика».
