Кир Булычев - Любимец (Спонсоры)

Еще секунда, и мне будет поздно спасаться…

На четвереньках, как гончая, я кинулся в просвет вдоль живой изгороди.

Вечер озарился ослепительным зеленым светом выстрела.

Конус убийственного света устремился к звездам, сжигая на своем пути все, что могло двигаться и дышать, – бабочек, птиц, комаров… Затем последовал глухой тяжелый удар. Силуэт спонсора исчез…

От начавшейся сзади суматохи я умчался и лишь за свалкой, в бурьяне, приостановившись… чтобы осмотреться, задумался – а почему папаша стрелял не в меня, а в небо? Спонсоры таких ошибок не допускают.

Рядом звякнула пустая консервная банка.

– Кто? – одними губами спросил я.

– Я, – сказал ползун. – Чудом ушли.

– Это ты был?

– Мне скучно стало, я за тобой пошел. Я успел ему ноги заплести и дернул. Ничего?

Ползун страшно силен, в чем-то он даже мог бы поспорить со спонсором.

– Славно, – сказал я.

Я лежал без сил.

– Пора уходить, – сказал ползун. – Они будут прочесывать окрестности.

– Одну минутку.

Я сел. Голова еще кружилась – видно, я бежал оттуда куда быстрее, чем возможно для обыкновенного человека.

– Славная девчонка, – сказал я. – И мальчика любит.

– Когда-нибудь расскажешь, – сказал ползун. – Меня всегда удивляют ваши человеческие обычаи.

Мы почувствовали себя в безопасности, отойдя от городка километров на пять.

Мы передохнули, выйдя к бывшему шоссе. Его асфальт долго сопротивлялся растительности, но все же сдался, пошел трещинами, ямами, в которые проникали трава и кусты, в провалах поднялись деревья. Но на некоторых участках асфальт еще держался, и по шоссе идти было легче, чем по девственному лесу.

Еще через час мы оказались у реки. Через нее был перекинут железный мост, но его средние пролеты провалились, и перебраться по нему оказалось невозможно.

– Можно переплыть, держась за бревно, – сказал я. – Видишь, лежит на берегу?

Ползун не ответил.

Я обернулся. Он медленно полз по шоссе, отстав от меня метров на сто.

– Ты что? – спросил я. – Устал?

Ползун не ответил. Он мерно полз, подтягивая хвост к передним лапам и поднимая среднюю часть туловища. Большие глаза смотрели вперед. Бурая щетина на спине стояла дыбом.

Отнеся его молчание к плохому воспитанию на кондитерской фабрике, я стал спускаться к бревну. Но с полпути обернулся к ползуну и спросил:

– Слушай, я так и не знаю, ты за бревно держаться сможешь?

Я почти не сомневался в утвердительном ответе – ведь мы вместе пробирались в башню, цепляясь за веревку, протянутую Сенечкой. Правда, шрамы от того путешествия остались до сих пор.

– Постой, – сказал ползун. Голос его прозвучал странно.

Я хотел уж было подняться к нему, но ползун сам скатился ко мне.

– Что с тобой?

– Мне… трудно, – сказал он. – Трудно идти!

Эти слова меня огорчили – значит, придется искать плот или что-то достаточно надежное, чтобы перевозить его.

Ползун бессильно вытянулся у моих ног, и вдруг я с ужасом увидел, что щетина на его спине частично выпала. Я провел ладонью по спине ползуна – жесткие стебли щетины легко отламывались и падали на берег. Я понял, что это более всего похоже на радиационное облучение – об этом я знал еще от Яйблочков. Они всегда боялись радиационного облучения. Госпожа Яйблочко говорила мне:

– Вот попадешь под облучение, все волосы у тебя вылезут.

– Ползун, – спросил я, – тебе плохо?.

– Ничего, – сказал тот с натугой. – Только помоги мне добраться до штаба. Не бросай меня.

– Чепуху говоришь, – сказал я. – Зачем мне тебя бросать?

– Я не могу идти…

– Лежи, – сказал я, – лежи и не болей, а я поищу на чем перебраться.

Но перебираться было не на чем. Ежу ясно, что не на чем. Бревно? Может быть, если я отойду подальше, за поворот, найду еще одно? Хотя корабля из этого все равно не построишь.

А веревка? У меня нет веревки!

– Делать нечего, – сказал я. – Придется тебе проехать верхом на бревне.

– Что ты сказал? – он с трудом понимал меня.

– Я поплыву за бревном, а ты влезешь на него, упрешься когтями и будешь держаться. А я буду толкать. Ясно?

– Ясно, – сказал ползун. – Ты не бросай меня…

– Ползи вниз.

Он старался ползти, но ничего не получалось, словно внутрь его вставили штырь, который не позволял ползуну согнуться.

Пришлось мне обнять его, оторвать от земли и тащить вниз. Проще было бы, конечно, скатить его, как колоду, но я боялся повредить ему какой-нибудь орган.

Я положил его на песок у воды. Потом разулся, сунул башмаки в заплечный мешок, туда же – рубаху. Затянул торбу потуже.

– Ты меня слышишь? – спросил я ползуна.

– Да, – откликнулся тот.

Я попробовал, насколько легко бревно оторвется от берега. К счастью, оно неглубоко вошло в песок. Я поднял ползуна и положил его вдоль бревна.

– Теперь держись! – приказал я ему.

Он меня услышал – его когти вытянулись до отказа и вцепились в кору.

– Терпи, – сказал я.

Дно было крутое.

Я толкнул бревно вперед и шагнул за ним. Но не рассчитал, насколько круто оно уходит вниз – шаг, и я не достал до дна! Я выпустил конец бревна и ухнул с головой, в глубину.

Когда вынырнул, то увидел, что бревно довольно быстро уплывает от меня и медленно поворачивается вокруг оси, так что ползун уже не сверху, а сбоку – вот-вот коснется воды.

– Тим! – услышал я испуганный голос ползуна.

Я никуда не годный пловец, но тут с такой силой забил руками по воде, что догнал бревно раньше, чем оно успело окунуть ползуна в воду.

Я плыл, болтая ногами и толкая бревно перед собой, которое все норовило перевернуться и утопить ползуна. А дальний берег все не приближался. Я устал так, что мне казалось – вот-вот я отпущу это проклятое бревно и этого ненавистного симулянта-ползуна, который просто ленится плыть.

К счастью, эти ядовитые мысли не успели полностью завладеть моим сознанием – неожиданно бревно уткнулось в дно. В следующий момент я почувствовал его коленями. Оказывается, дальний берег был пологим, и отмель тянулась чуть ли не до середины реки.

– Приехали, – сказал я ползуну, но он не отозвался. Глаза его были закрыты, щетина на спине почти вся выпала, открыв его хитиновый панцирь.

С трудом я оторвал ползуна. Он мне совсем не помогал. Он как бы окостенел. Тело его было горячим, и рот пульсировал.

– Тим… – услышал я, поднеся ухо к его рту, – не бросай!

Я обулся, надел рубаху и постарался взвалить его на плечо. Я еще не окреп после болезни и потому полутора пудовый ползун мне показался достаточно тяжелым.

Я отыскал на дальнем берегу бывшую асфальтовую дорогу и побрел по ней, обходя ямы и трещины.

Я подумал: так славно, что ползун заставил меня запомнить дорогу. Я знал, что должен идти этой дорогой до большого белого столба, у которого поверну на проселочную дорогу, а та через лес проведет меня до развалин поселка, где нас и должна ждать машина.

До белого столба было километров десять. Но мне показалось, что вдвое больше. По крайней мере, я добирался до него более трех часов. С каждым шагом проклятый ползун становился все тяжелее, и я все чаще валился без сил на обочину шоссе, и привалы становились все более долгими.

Я боялся, что ползун умрет раньше, чем я донесу его до штаба. И вовсе не был уверен, что там найдется доктор, который разбирается в загадочных болезнях ползунов. Но пока что ползун был жив – он был горячим, и порой по телу его проходила судорога. Но в то же время он окостенел, и как бы я не переворачивал его, все равно он резал мне плечо.

Я уже разуверился в существовании белого столба, когда увидел его. Возле него я свалился и отдыхал, наверное, полчаса, теша себя наивной надеждой на то, что Ирка ошиблась и пришлет машину именно к столбу, а не в разрушенный поселок.

Было жарко, хотелось пить. Я понимал, что, лежа здесь, делаю лишь хуже себе и подвергаю дополнительным мучениям больного ползуна. Так что я с проклятиями взвалил на плечо ползуна и, покачиваясь, пошел в лес по узкой вертлявой дорожке, колеи которой были глубоки, а между ними росла трава.

Постепенно местность понизилась и запахло сыростью. Но жара не уменьшалась, надо мной, больно жаля, вились мухи и слепни. Я не мог даже их отогнать.

Вдруг я увидел, что справа между деревьев мелькнула вода. Я сбросил невыносимую ношу и кинулся к махонькому озерцу, окруженному осокой. Я с трудом добрался до воды – берег был таким топким, что я проваливался чуть ли не по пояс, прежде чем смог напиться. Я пил с наслаждением, но взять с собой про запас не мог, правда, по моим расчетам идти уже оставалось немного.

Я намочил рубаху, чтобы обтереть влажной тканью моего несчастного спутника, и повернулся, вытаскивая ноги из черной грязи…

И я с ужасом увидел, что мой ползун – не один.

Над ним, деловито переворачивая недвижное тело лапой и стараясь вскрыть его, как ракушку, стоял бурый медведь. Он ворчал и как бы бормотал, потому что никак не мог добраться до вкусного мяса.