Игорь Борисенко - Рекреация
Аэропорт больше походил на базу ВВС. Его окружал высокий железобетонный забор, увитый колючей проволокой и утыканный будками часовых. Единственные ворота закрывались стальными плитами, скользящими в глубоких канавах, а рядом с ними, снаружи, примостились несколько будок, в которых клиенты покупали билеты, проходили досмотр и дожидались автобуса, чтобы доехать до трапа.
– Нам нужен самолет до Берна, – сказал Оскар опухшему от безделья клерку в мятой рубашке.
– У нас жесткие условия, – клерк без всяких признаков вежливости на лице оторвался от вопящего телеэкрана и выложил на конторку несколько листков. – Упаковка оружия, никакой страховки, полет в пристегнутом состоянии.
Оскар мельком взглянул на цену и перечень запрещенных вещей. Взрывчатка, сварочные аппараты, компьютеры, огнестрельное и холодное оружие… По всему выходило, что им предлагают заплатить огромную сумму за удовольствие быть обысканными, связанными и укачанными в воздушной болтанке. Двадцать золотых – половина имеющейся у них в наличии суммы.
– Мы согласны, – коротко сказал Оскар. Формальности1 были улажены мгновенно. Из компьютера вылез ярко-оранжевый лоскут глянцевой бумаги, озаглавленный «Договор о фрахте воздушного судна». Итак, первый шаг по скользкой дорожке авиатеррористов они сделали очень легко.
Когда вернулся Рихард, загнавший «Татру» за бесценок владельцу ближайшей заправочной станции, остальные уже прошли кабинку для личного досмотра. У Рихарда и «Хелен» не было дорожных сумок и им пришлось дожидаться, пока остальные любуются на роющихся в их вещах служащих авиакомпании. Мужчинам выдали тяжелые коробки, в которые запечатали их пистолеты и автоматы. Они старались казаться спокойными и расслабленными – некоторым это вполне удавалось. Барон флегматично пережевывал резинку, Рихард беспечно рассказывал Анне анекдоты. Два мрачных белобрысых охранника провели всех в микроавтобус с темными стеклами в салоне. Последняя поездка по земле Австрии. Через три минуты они поднялись по закрытому эскалатору в салон небольшого самолета. Как смог предположить Оскар, это был «Дорнье» на пятнадцать пассажиров, с двумя кормовыми водородными двигателями. Снаружи он, должно быть, походил на симпатичную игрушку – короткий, толстый, блестящий. Оскар заходил в салон предпоследним, чувствуя спиной настороженный взгляд конвоира. Однако он успел заметить, как шедший перед ним Барон вынул изо рта жвачку и прилепил ее к косяку открытой сейчас двери в кабину пилотов – там, где находился замок. Жвачка мгновенно потемнела, слившись по цвету с металлом, на который ее налепили. Шедший сзади охранник ничего не заметил.
Когда все расселись по местам, конвоиры, наконец, отпустили автоматы, которые сжимали в руках, и закрыли замки на ремнях, плотно прижимающих пассажиров к креслам. Прибор, похожий на маленькую электробритву, с душераздирающим клацаньем запирал массивные электронные блокираторы.
– Вас всех освободят немедленно по прибытии в пункт назначения, – сообщил один из белобрысых. – Не пытайтесь вырваться, а тем более разрушить ремень либо замок. Вас немедленно стукнет током.
Оскар и Анна сидели справа во втором ряду. Впереди на одинарном сидении кряхтел устраивающийся поудобнее Акула, слева Барон шептал что-то на ухо «Хелен», а перед ними Рихард объяснял Бешеному, почему стоит иногда бриться по утрам. Тот ухмылялся, тасуя карты, – они собирались перекинуться в очко на коробке с пистолетами. У пассажирского салона не было двери, поэтому все видели двух пилотов в кожаных куртках, прошедших в свою кабину. Дверь наружу с завываниями закрылась, и через минуту за бортом послышалось ровное негромкое гудение двигателей. Когда самолет мягко покатился по рулежным дорожкам, кресла слегка завибрировали. Большие иллюминаторы были заклеены непрозрачной пленкой, чтобы никто не мог разглядеть внутреннего устройства аэропорта. Анна испуганно вцепилась в руку Оскара и еле слышно спросила:
– Это очень страшно – лететь?
– Не знаю, никогда над этим не задумывался… Наверное, страшнее ждать полета, чем собственно лететь. Наоборот, когда оказываешься в небе, тебе становится легко и весело. Жаль, что в окна посмотреть нельзя.
Тем временем самолет начал свой разбег по взлетной полосе, которая оказалась не очень ровной. Пассажиры подпрыгивали и тряслись, будто их везли на большой скорости по сельской дороге. Но в конце концов тряска кончилась: самолет тряхнуло в последний раз, причем это было похоже на падение в какую-то яму. Анна взвизгнула.
– Что случилось, подружка? – воскликнул Рихард. – Первый раз?
Бешеный хохотнул, но тут же немец сказал и ему:
– Очко, дружище!
– Ты шулер! – воскликнул акуленок. – Ну-ка, доставай карту из рукава, скотина!
– Ты бы лучше поучился играть, чем обвинять честного человека. Сам давай, доставай… денежки.
– Он такой жизнерадостный! – сказала Анна.
– Да уж, будет хохотать даже в гробу, – мрачно согласился Оскар.
– Ой, зачем ты так!
– Извини, просто будущее мне не внушает оптимизма…
– А ты о нем не думай!! Вот я, например, думаю о том, как хорошо летать, даже если не видишь, что летишь, а только знаешь об этом…
– Это хорошо, что ты умеешь отвлечься от черных дум. Полезное это умение. А я его, похоже, потерял. Не могу выгнать из головы ни одной мрачной мысли.
– Ты думаешь, мы умрем? – Она сильно сжала его руку и облучила мягким светом своих доверчивых глаз. Оскар должен был соврать ей что-нибудь оптимистическое, да пореалистичнее. Он положил сверху на ее маленькую, все еще покрытую цыпками кисть свою ладонь и крепко сжал:
– Конечно, нет. Просто я старик, вечный скептик и нытик. Все будет хорошо, малышка. Ты согласна на это?
Она широко улыбнулась, забавно сморщив носик, а потом посерьезнела и тихонько спросила:
– Послушай, что же мы будем делать после того, как все кончится?
Оскар растерянно заморгал, потому что вопрос Анны застал его врасплох. Действительно, что он будет с ней делать потом? Так как он на «потом» не надеялся, то об этом и не задумывался.
– Ну… Я всю жизнь мечтал о том, как под старость заживу на берегу речки в деревенском домике с похожей на тебя дочкой. Мы уедем далеко-далеко и будем там жить вдвоем, долго и счастливо.
– Зачем ты видишь во мне ребенка? Вот скажи, ты любишь меня?
– Ты единственное в мире существо, которое я люблю. Это честно. Знаешь, когда вся любовь человека, к тому же не растраченная за всю его жизнь, сосредоточивается на ком-то одном, чувство выходит очень сильное.
Анна нахмурила брови:
– Нет, я не о том с тобой говорю!! Ты старательно называешь меня дочкой, но я ведь не слепая, я вижу, что ты никакой не старик! Не пытайся заговаривать мне зубы!! Я хочу, чтобы ты полюбил меня как женщину, а не как ребенка! Я умоляю тебя!
Нельзя, конечно, было огорчать малышку. Со временем она поймет, что это просто мимолетное чувство, вызванное пережитыми ею страхами и лишениями. Оскар занимал в ее маленькой жизни место избавителя, поэтому на нем временно сосредоточилось все полудетское обожание Анны. Он погладил девушку по щеке, украшенной уже мокрым следом слезы, упавшей ему прямо на руку.
– Я уверен, ты вскоре встретишь симпатичного парнишку лет восемнадцати и поймешь, что я – всего лишь твой старый добрый друг.
– Нет! Никогда!! – с жаром прошептала Анна. Она с силой прижалась к нему, хотя ручки кресел мешали это как следует сделать. Однако ее маленькая острая грудь сквозь тонкую куртку плотно прильнула к его руке.
– Поцелуй меня, пожалуйста!
Оскар огляделся, словно преступник, собирающийся принародно совершить злодеяние. Все, наверняка, слышали их разговор в этой крошечной кабине, но усиленно делали вид, будто ничего не происходит. Акула согнулся в дремоте, Бешеный и Рихард продолжали играть, споря яростным шепотом, Барон меланхолично жевал с закрытыми глазами. Ладно, эту маленькую уступку несносной девчонке он мог позволить, хотя потом от Рихарда прохода не будет.
– Ммм… Ты пожалеешь, когда я тебя уколю щетиной! – неохотно пригрозил Оскар. Вместо ответа Анна закрыла глаза и запрокинула лицо, чуть растянув в легкой улыбке свои бледные тонкие губы. Хмыкнув, Оскар наклонился и осторожно коснулся их своими, обветренными и сухими. Он собирался лишь символически изобразить поцелуй, но Анна вдруг дернула его к себе и обхватила за шею рукой. Ее губы, пахнувшие апельсиновой зубной пастой (вот зачем она так старательно чистила зубы днем!!), были мягкими и горячими. Да, что уж тут скрывать – возбуждающими. Бесконечно долго эти искусительные чертовки елозили по губам Оскара, пока он, наконец, не нашел в себе силы оторваться от них и зашептать:
– Пощады! Пощады!
Анна откинулась на спинку своего кресла с улыбкой победительницы:
– Тебе понравилось?
– Если бы мы не были привязаны к сидениям, то я отшлепал бы тебя, маленькая негодница!! Ты мне прокусила губу в трех местах!
