Сергей Лукьяненко - Звездная тень
Или – ну его к черту? Размахнуться, вышвырнуть Зерно… а может быть,– бережно зарыть его на невообразимом Поле Чудес. И идти сдаваться.
Зерно пылало в ладони. Я торопливо прикрыл его. Негромко сказал:
– Крекс, фекс, пекс… Тебя зарыть?
Огненный кусочек Тени молчал. Он не привык отвечать. И Ник Ример тоже затаился.
– Ты ведь нам нужно,– сказал я.– Ну пойми…. И ты, Ник… вы-то живете, и вас голыми руками не взять. А Землю никто не защитит. Кроме меня – никто.
Они молчали – потому что боги не снисходят до людей, а мертвым очень трудно спорить с живыми.
Высоко в небе родился – и ушел за горизонт звук. За моим кораблем спешила погоня.
– Будем считать знаком…– сказал я.– Будем считать разрешением… Куалькуа, я смогу пролежать под снегом до темноты? Обеспечишь тепло?
Да.
Коротко и по-деловому. Я окинул подозрительным взглядом снег. Уже никаких следов, кроме вмятины под ногами, где спасший меня амортизационный кокон коснулся земли. Опустившись на колени, я стал зарываться в сухой, рассыпчатый снег. Глубже… до самой земли. Не знаю, как это выглядело со стороны, но все лучше, чем торчать на чистой белизне.
Куалькуа не подвел. Холода я и впрямь не чувствовал. Только стучало сердце – так, что, пожалуй, не уснешь, и кожа горела. Симбионт не стал отращивать на мне шерсть, чего я втайне опасался, а просто увеличил кровоток. Ну и, похоже, усилил выделение тепла. Вот она, лучшая диета, лежать в снегу. К вечеру сожгу килограмма три собственной плоти…
Так, зарывшись в снег, я и стал ждать.
Временами я все же задремывал, проваливался в сумбурные, беспокойные видения. В них меня заставляли куда-то идти и что-то делать. Мир был искаженным, замкнутым, похожим на цепь холодных, низких пещер. Я бродил по ним, не находя выхода, мучаясь от собственного бессилия, а время – скупо отведенное мне время, истекало. Потом я просыпался, шевелился в подтаявшей снежной пещерке, поднимал лицо с ладоней. Одна ладонь пульсировала алым, Зерно светило сквозь кожу. Я выглядывал из снега, чувствуя себя страусом, надежно зарывшим голову в песок.
Но вокруг никого не было. Здание интерната казалось безжизненным. А почему бы и нет, кстати? После случившегося, когда обнаружили смерть Наставника Пера – вполне могли всех эвакуировать. То-то будет радости – наткнуться на следственную группу из суровых регрессоров…
Я вновь нырял в снег и пытался уснуть. День тянулся нестерпимо медленно. Наверное, скаут уже сбили. Удастся ли Геометром дознаться, что в кабине не было пилота? Не станут ли они прочесывать всю трассу полета, они же знают о возможности «десантирования»? Столько вопросов, и никаких ответов. Я говорил сам с собой, звал Ника Римера, прячущегося в моей душе, задавал куалькуа бесцельные вопросы. Но от себя я не мог услышать ничего нового, Ример молчал, а куалькуа отделывался односложными ответами, словно и его что-то терзало. Иногда мне казалось, что все произошедшее, Маша и Данилов, оказавшиеся сотрудниками ФСБ, Тень, объединившая полмиллиона планет, дед, умерший и получивший новое, молодое тело – это все сон. Болезненный бред… а на самом деле я бежал из концлагеря Геометров и теперь замерзаю в снегах. Может быть, и Петра Хрумова никакого нет и не было, а я – сумасшедший регрессор Ник Ример, поднявший руку на своего Наставника и наказанный по заслугам…
Тогда я открывал глаза и смотрел на огненное Зерно. Оно было реальным, реальнее заледеневшей снежной корки вокруг меня, реальнее красной от прилива крови ладони, на которой лежало. Зерно – вот главное, а я… а я лишь ходячий придаток, что принес его в этот мир.
А потом все-таки пришло мгновение, когда я вынырнул из снега и увидел, что багровый диск Матушки заползает за горизонт. Солнце тоже было Зерном, могучим и безучастным, и оно тоже разгоняло обморочный морок.
– Отпусти меня, Ример…– попросил я.– Отпусти меня, Тень… отпустите меня…
Мне хотелось заплакать. Я не знал, должен ли делать то, чего хотел Ример, и даже не понимал, хочет ли он еще этого. Не зря же исчез. О чем бы он ни мечтал, какие бы стихи ни сочинял в одиночестве, но он – плоть от плоти этого мира. Он был вправе отдать ему Врата. Он был вправе вернуть их мне. Только Ример мог решить, чья родина войдет в Тень.
Пускай все кончится быстрее. Как угодно, но быстрее. Может быть, я так же свободен, как корабли Геометров. Такая же марионетка, как мальчик Дари. Так же счастлив, как Ник Ример. Пусть все кончится.
Я поднялся на ноги. Меня слегка мутило – борьба с холодом не прошла даром. Но уже стемнело, и начинался снегопад… надо было идти. Что бы ни ждало впереди.
Пробираться через водовод – глупо. Но я не знал другого входа в купол. Конечно, если Геометры поняли, как чужак проник в интернат, то водовод перекрыт или напичкан аппаратурой слежения… уже подойдя к прозрачному куполу, я остановился, размышляя.
Снег лупил все сильнее. Будто вчера я тут был… вчера? Нет. Целую неделю назад. Вечность.
Мне уже было все равно.
Я нашел знакомую будочку, сейчас совсем утонувшую в снегу. Разгреб сугроб, каждый миг ожидая щелканья капкана или вспышки парализующего луча. Нет, ничего. Дверка, ручка. Я потянул, услышал гул несущегося потока. Ну вот, повторим историю как фарс.
И все же, нет ли иного пути? В здание ведут три двери… впрочем, мне они не поддались. Возможно, в образе Наставника Пера я сумел бы их открыть, но Пер мертв. Наверняка отпечатки его пальцев уже выведены из памяти замков.
Будь что будет.
Я вполз внутрь, прикрыл дверь и прыгнул в воду. Поток встретил меня как старый друг – теплом и приятельскими похлопываниями. Меня потащило по узкому туннелю. Ну! Неужели вы такие беззаботные, Геометры?
Меня вынесло в маленький круглый зал и бросило на решетчатый пол. Вода с гулом обмывала меня, уносясь дальше по водоводу. Я лежал, озираясь. Никого нет. Да в чем же дело?
И в душу мне начало закрадываться робкое подозрение.
Немыслимо. Невозможно.
Но они могли до сих пор не найти тело Наставника Пера!
Они до сих пор не числили его среди мертвых, а меня – среди живых!
Кто вправе контролировать Наставника? Он же вне подозрений! Если Наставник Пер решил покинуть интернат – это было глубоко выстраданным и абсолютно личным решением. Вернется и объяснит. Правда, меня видела Катти… причем видела и в обличии Ника Римера, и в облике Пера, и в моем собственном. Неужели ей не поверили? Неужели она не рассказала о случившемся?
Невероятно.
Погоня за моим скаутом – тоже все вполне объяснимо. Приближается корабль, уверяя, что внутри – регрессор Ник Ример. А ведь всем известно, что регрессор Ример погиб, находясь на лечении.
Странно… нелепо… и очень возможно.
Я подошел к отверстию водостока. Постоял под тугой широкой струей. Апатия и безразличие проходили, смывались холодным душем.
Давай, Петя… пройди этот круг до конца.
Цепляясь за холодные скобы, я поднялся из фильтрационной камеры. Повис под люком, неловко выгнувшись и вслушиваясь.
Вроде бы тихо. Иногда чудится звук, но едва-едва, так невнятно, что это скорее кровь шумит в висках.
Я откинул люк, получив пригоршню земли за пазуху, и выбрался в купол.
– Ой…
Легкая тень метнулась прямо от моего лица. Я едва удержался от первого желания – схватить и удержать.
Так всегда. Проще всего хватать и держать.
Вместо этого я разжал ладонь, и оранжевый свет Зерна разогнал тьму.
Рыжий мальчишка, пятившийся от меня, наткнулся на дерево и замер, неловко нащупывая руками дорогу. Я узнал его сразу, и что-то во мне дрогнуло.
– Тиль, не бойся,– тихо попросил я, окончательно выбираясь из люка. Ногой сдвинул крышку на место. Мальчик проследил мое движение, но без всякого удивления.
Наверное, все дети интерната знают эту Великую Тайну – фильтрационную камеру водовода.
– Я не боюсь,– в тон мне, вполголоса, ответил мальчик.– А кто вы?
– Страшный подземный дух.
Он неуверенно улыбнулся.
– Только не кричи, а то я рассыплюсь и обернусь гнилой корягой,– попросил я. Сел на корточки. С детьми – как с собаками… простите меня, духи Песталоцци и Макаренко. Нельзя доминировать. Нельзя давить ростом.
Особенно, если выбрался среди ночи из-под земли, мокрый, грязный и со зверской решимостью на лице.
– Я не буду кричать. Я не боюсь.
– А почему ты плакал?
Тиль быстро вытер глаза рукавом рубашки. Но ответил спокойно, хоть и чуточку досадливо:
– Сами не знаете? Бывает… что плакать хочется.
– Знаю, Тиль,– согласился я.– Глупый вопрос. Извини… что помешал.
– Ничего,– мальчишка тоже присел на корточки, но приблизиться не спешил.– А кто вы? По правде?
– Мокрый и голодный бродяга. Шел по улице бродяжка, посинел и весь дрожал. Знаешь?
Нет, он, конечно же, не знал. Нет у Геометров замшелых святочных историй. Тиль смотрел на меня, словно пытался отыскать в лице знакомые черты. Только откуда ему знать сгинувшего регрессора Ника Римера…
