Андрей Быстров - Занавес молчания

– Какие штурмовики? – не понял Фолкмер.

– Твоя личная гвардия, колумбийцы с автоматами.

– Ах, эти... Но это просто нанятые парни, Рольф. Они выполнят работу охранников и отправятся восвояси. Там, откуда они прибыли, молчание означает жизнь, а болтовня – смерть. Это у них в крови.

– Будем надеяться.

Рольф Pay откинулся на спинку кресла и с минуту сидел, мечтательно прислушиваясь к пятой вариации Хиндемита.

– Это была всего лишь сумасшедшая мысль, Йохан, – проговорил он наконец и протянул руку за бокалом. – Одна только мысль, мелькнувшая, когда я читал дневник фон Шванебаха. И вот она так близка к осуществлению, что становится страшно.

– Тебе?

– Да, мне. Одно дело – «Литтфасшелле» и все наши игры патриотов... Но это! – Он взмахнул пультом музыкального центра. – Вот такие кнопочки управляют всем на свете. Решительно всем. И этот ключ сделан не на Земле...

– Не на Земле, – сказал Фолкмер. – Но я твоего трепета не разделяю, не могу разделить. Пока мне не покажут фею в действии, я в нее не поверю и не стану учитывать в своих раскладах. Но когда я вижу то, что вижу, я рассуждаю так: ну хорошо, а как это можно использовать? Инопланетный корабль, конечно, странная штука – кто спорит. Но в конце концов не более странная, чем женитьба принца Ренье Монакского на Грейс Келли...

22

Облачность была низкой, кудлатой. Самолет Олега Болгарцева шел прямо над облаками, все системы работали исправно, метеоусловия обещали беспроблемный полет и успешную посадку. Так бы все и произошло, если бы... Если бы летчик намеревался в этот день привести «Бич Джет» на остров Суханова.

Самолет миновал населенный пункт Полярный, последний на материке, и Болгарцев закончил радиообмен с его диспетчером.

– Дальше работайте с островом Суханова, – произнес диспетчер Полярного, – 381-й, передаю вас острову Суханова.

– 381-й, Полярный подтвердил, Суханов-один, подход, высота Полярный две двести, информация Эксрей.

[Эксрей, Янки – международные обозначения последовательности метеосообщений.]

В наушниках авиагарнитуры прозвучал новый голос:

– Доброе утро 381-й, я Суханов-один. Прямой 280 градусов, удаление 120 километров, снижайтесь одна семьсот, к первому левым.

Это была команда уменьшить высоту до тысячи семисот метров и приготовиться к первому предпосадочному развороту. Болгарцев привычно определил параметры: скорость – 360 километров в час, режим работы двигателя 80 процентов.

– Суханов-один, – сказал он. – К первому снижаюсь одна семьсот.

– 381-й, последнюю информацию Янки прослушайте.

– Понял, слушаю.

– Два и тринадцать сотых градуса, ГПА без существенных изменений, девятьсот сорок семь, получение информации Янки подтвердите. Система захода?

– Заход директорный, информация Янки, подтверждаю, обстановка нормальная.

Перед выполнением маневра Болгарцев отключил АБСУ – автоматическую бортовую систему управления, добавил обогревы ВНА, входящих направляющих аппаратов, и приготовился перевыставить высотомер. До сих пор он не совершил ни одного действия, не уронил в эфир ни единого слова, которое (он не хотел себе признаваться, но это было так)... которое перекинуло бы мост через пропасть, отделяющую его от преступления.

Он вновь заговорил с диспетчером, не отрывая взгляда от секундной стрелки на циферблате – она приближала неизбежное.

– Суханов-один, 381-й, разрешите заход.

– 381-й, заход разрешаю, снижайтесь по давлению семьсот миллиметров.

– 381-й, на две двести, одна семьсот, давление семьсот установлено, снижаюсь до заданной.

Секундная стрелка замерла. Прыгнет она когда-нибудь вперед или нет? Что-то сломалось или остановилось время?

Прыгнула.

ТЕПЕРЬ ПОРА.

– Суханов-один! – выкрикнул Болгарцев. Ему не пришлось имитировать волнение, оно было настоящим. – 381-й, у меня неполадки в топливно-насосной системе, я...

Он оборвал связь с диспетчером и потянул штурвал на себя, увеличивая угол атаки. При столь низкой скорости, с убранными закрылками и предкрылками самолет потерял устойчивость в воздухе и буквально рухнул вниз, под облака. Это был самый опасный этап – опаснее, чем предстоящая посадка, но такой стремительный нырок в мертвую зону был необходим. Пронзительно запищала звуковая сигнализация АУАСП – автомата углов атаки и самолетных перегрузок. Чтобы остановить сваливание самолета и стабилизировать высоту, Болгарцев врубил взлетный режим. О том, что сейчас делалось в салоне, он мог только догадываться – дверь в пилотскую кабину была, как обычно, закрыта и заперта. Личное общение экипажа с пассажирами не приветствовалось, и, во всяком случае, Болгарцев не собирался бубнить в микрофон ободряющую чепуху.

Турбины взвыли, самолет содрогнулся, будто снизу по нему был нанесен удар огромным железным кулаком. Радиовысотомер показал, что высота стабилизирована. Получилось... Под крыльями «Бич Джета» простирался океан.

На частоте, данной ему Фолкмером, Болгарцев вышел на связь:

– Сирена, здесь Грифон. Пункт ноль пройден, обстановка нормальная, высота тысяча сто. Сирена, ответьте Грифону.

Он был поражен близостью звучания чистого и ясного голоса, отвечающего на русском языке практически без акцента.

– Сирена Грифону, слышу вас громко и четко. Даю северо-запад сто пятьдесят градусов, высота тысяча. Как только увидите нас, дайте знать.

– Сирена, подтверждаю, Грифон.

Когда Болгарцев увидел танкер (бывший танкер – многострадальный «Вега» – «Капитан Кусто» – «Норд Стар»), первой его мыслью было: какой маленький... Господи, какой же он маленький в океане, щепка на середине пруда! Как эти морские асы попадают на свои авианосцы, уму непостижимо. А у Болгарцева задача, пожалуй, потруднее: «Бич Джет» – не истребитель морской авиации, а танкер – не авианосец. К тому же Болгарцев – не морской ас.

– Сирена, здесь Грифон, – сказал он. – Наблюдаю вас визуально, северо-запад сто пятьдесят.

– Грифон, я Сирена, видим вас. Все хорошо, готовы, заводим. Точно следуйте нашим указаниям.

– Сирена, подтверждаю, готов, Грифон.

Болгарцев смотрел вниз, на танкер. Никаких других судов поблизости не было, да и не могло быть. Эти дьяволы прекрасно все рассчитали! И, несмотря на это, включили опознавательные огни условленных цветов, отлично видные даже днем. «Дьяволы», – снова подумал Болгарцев с каким-то мрачным удовольствием. Они перестраховываются и там, где ошибка исключена в принципе. Они не могут проиграть, с самого начала не могли.

Краем глаза пилот фиксировал показания АТИС – автоматической типовой инструментальной системы. Что ж, те, кто ждет его там, внизу, готовы, и он готов.

– Работаю с вами, Сирена, – проговорил он.

На капитанском мостике танкера (здесь сосредоточили управление после того, как ходовую рубку заняли аппаратурой группы Тилгнера) стояли Pay, Фолкмер и инженер Краузе, передавая друг другу мощный бинокль. Палуба перед ними была превращена в посадочную полосу, оборудованную механическими тормозными устройствами.

– Черт, – пробормотал Pay, подкручивая колесико фокусировки окуляра. – Слишком высоко и слишком быстро.

– Его ведет Тилгнер, Рольф, – сказал Фолкмер.

– Я отправляюсь на свой пост, – сказал Краузе. – Пора.

– Удачи, – напутствовал его Pay.

– Удача нужна игрокам, а я инженер. – С этим сухим замечанием Краузе покинул мостик.

«Бич Джет» снижался, заходил на полосу. Это ничем не отличается от штатной посадки, успокаивал себя Pay, какая разница, что там справа и слева от полосы, земля или море. И все-таки – слишком высоко и слишком быстро!

Конечно, это просто нервы... «Бич Джет» с натужно воющими в посадочном режиме турбинами коснулся полосы и стремительно покатился к ходовым надстройкам танкера. Тормозная механика эффективно гасила инерцию самолета. Он остановился как раз там, где полосу пересекала яркая красная линия. Как по нотам.

– Как по нотам, – озвучил эту мысль Pay.

Самолет окружили крепкие парни латиноамериканской внешности, вооруженные израильскими автоматами «узи». Двое из группы Краузе подкатывали к фюзеляжу трап – он был нужен для работ наряду с внутренним трапом «Бич Джета». Фолкмер и Pay поспешили к самолету. Они вышли на полосу в тот момент, когда открылась дверь салона и на верхней площадке трапа появилась стройная светловолосая женщина. Pay и Фолкмер переглянулись.

Женщина выглядела лет на сорок пять, но возраст ничуть не повредил ее изысканной красоте. Короткая стрижка не скрывала от взоров аристократические скулы и высокие бледные виски. Тонкий прямой нос, безупречный подбородок греческой лепки, изящно очерченная линия губ, широко расставленные, большие синие глаза в обрамлении пушистых ресниц, царственная осанка – она была не только красива, она была необычайно эффектна. На ней был строгий серый костюм, облегающий идеальную фигуру, в руках она сжимала серебристую сумочку.