Саймон Кларк - Ночь триффидов

– Меня, – выдохнул я.

– Когда ты был в Нью-Йорке, агенты Торренса не сводили с тебя глаз, – сказал он и сунул фотографию в карман. – Кроме того, они тебя фотографировали.

– Но с какой стати он рисковал жизнями своих лучших людей только ради того, чтобы похитить меня?

– Торренс жаждал заполучить тебя живым или мертвым. Не забывай, что он винил твоего отца во всех своих бедах. Он потерял глаз, а его самолюбию нанесли незаживающую рану. Если бы тебя убили, генерал Филдинг с удовольствием отправил бы твою заспиртованную голову на остров Уайт. Если бы тебя захватили в плен, ты остался бы у него заложником. В любом случае он использовал бы тебя для того, чтобы заставить твоего отца страдать.

– Теперь я чувствую себя виноватым во всем. По моей вине сегодня утром погибли десятки хороших людей.

– Не согласен. Как ни погляди, вина ложится на одного Торренса. Только у него руки по локоть в крови.

– И что теперь?

– Несколько дней мы простоим лагерем здесь. Затем, когда они отправятся домой, вернемся, очистим базу от триффидов, восстановим заграждение и отстроим разрушенные дома. И похороним то, что останется от мертвых. Работы будет по горло, но мы справимся.

– Но у вас же имеются военные самолеты. Вы можете начать охоту на уходящие суда Торренса и разбомбить их вдребезги.

– Да, можно, – согласился Сэм. – Только дело в том, что много наших людей сегодня попали в плен. Они тоже на этих судах. Надеюсь, что придет день, когда они снова станут свободными.

– А до этого они будут рабами?

– Да, – ответил он, задумчиво потирая кончиком указательного пальца переносицу. – А пленные женщины будут использованы для реализации великого демографического плана Торренса. Их насильственно оплодотворят, и у них появятся дети. Много детей. – Он говорил очень устало. – Я постараюсь вздремнуть и тебе советую. Нас ждут очень трудные дни. Он поднялся, подошел к вездеходу и сел на землю, опершись спиной на железный бок машины. Сомневаюсь, что Сэм Даймс в ту ночь сомкнул глаза. А если я ошибаюсь и он все-таки спал, то его, наверное, до утра мучили кошмары.

Глава 26

ЗВУК И ЗРЕНИЕ

На следующее утро не успел я толком проснуться, как Гэбриэл принялся трясти меня за плечо.

– Дэвид, я хочу, чтобы ты кое на что взглянул и высказал свое мнение, – произнес он с видом человека, только что нашедшего клад. Я отправился вслед за ним к границе лагеря, обозначенной стоящими впритык вездеходами. В свете туманного утра вездеходы были похожи на слонов даже больше, чем обычно.

– Думаю, у нас очень скоро появится множество соседей, – заметил я. Несколько десятков триффидов уже ковыляли к лагерю. На их пути стеной стояли вездеходы, но тем не менее приходилось быть внимательными, чтобы не попасть под удар длинных стрекал.

– Встань вон на тот пень, – сказал Гэбриэл, – так, чтобы они тебя ясно увидели.

– Гэбриэл, – назидательно произнес я, – эти твари лишены зрения, а я их видел неоднократно.

– Верно. И все же, прошу тебя, заберись на пень. Не бойся, я хочу тебе кое– что продемонстрировать. – Но они…

– Да послушай ты! – перебил он. – В них появилось что-то новое.

– Ты о чем?

– Если не ошибаюсь, эти ребята научились еще одному фокусу. Я взобрался на пень, вознесясь фута на четыре над землей. Ближайшие ко мне триффиды были скрыты стеной из вездеходов. Над машинами виднелись только верхушки и чашечки со стрекалами, однако в сотне ярдов от меня имелось небольшое возвышение, на котором торчали несколько триффидов. Этих триффидов я видел целиком – от корней до макушки. С холма доносился звук. Растения колотили своими короткими отростками по стволу. Я бросил на Гэбриэла вопросительный взгляд.

– Что ты слышишь? – спросил он.

– Ничего, если не считать барабанной дроби.

– Ты хочешь сказать, что не заметил этого, взобравшись на пень?

– Не заметил – чего?

– Замри на несколько секунд.

– Гэбриэл…

– Сделай, как я прошу. – Он произнес эти слова очень серьезно и очень настойчиво, словно за ними скрывалась какая-то тайна.

– Ну хорошо. Скажи толком, чего ты от меня хочешь.

– На счет “раз” замри и стой неподвижно пять секунд. Затем быстро подними обе руки над головой. Когда сделаешь это, внимательно прислушайся к триффидам на возвышении. Я в точности последовал его инструкциям. По команде “Раз!” я замер. До меня доносилось неторопливое постукивание отростков о ствол. Так человек в задумчивости стучит кончиками пальцев по столу. Но как только я поднял руки, со стороны возвышения послышалась какая-то маниакальная дробь. Растения колотили отростками в таком бешеном темпе, что все удары сливались в ровный гул. Как только я опустил руки, темп спал.

– Теперь-то слышал? – с надеждой спросил Гэбриэл.

– Слышал. Но что это может означать?

– Ближайшие к нам триффиды, те, которые скрыты вездеходами, не ускоряли темпа. Они стучали в обычном ритме. Но те, которые находились на виду, внезапно сошли с ума. Они забарабанили, что… что твой дятел или даже, скорее, пулемет. Это было не “та-та-та!”, а быстрое “тр-р-р”….

– Ты хочешь сказать, они отреагировали на мое движение? Но мы всегда знали об этой их способности. – Но… Сейчас что-то изменилось. На таком расстоянии они никогда не реагировали. И обрати внимание, что все чашечки со стрекалом – я говорю о триффидах на возвышении – обращены строго на тебя. Как антенны радара.

– Думаешь, они еще эволюционировали? Но почему сейчас?

– А почему бы и нет? Когда окружающая среда меняется, все живое должно меняться вместе с ней, если не хочет пополнить ряды динозавров, повторить судьбу вымершей птицы дронт или уподобиться тасманийскому тигру. – Гэбриэл в задумчивости потер подбородок. – Думаю, что качественный скачок в эволюции триффидов произошел, когда погасло солнце. Условия, как я сказал, резко изменились. – Но процесс эволюции растягивается на тысячи лет.

– Согласен. В обычной обстановке и с давно известными видами жизни. Но мы имеем дело не с нормальным представителем флоры. Мы имеем дело с растением, которое не только нарушило все законы природы, но и переписывает их, чтобы как можно быстрее достигнуть поставленной цели – захватить землю. Я снова поднял руки – и снова услышал, как неторопливая дробь перешла почти в ровный гул. – Звук производят лишь те растения, которые находятся на возвышении, – заметил я. – Те, что за вездеходами, не меняют поведения.

– Это потому, что они тебя не видят, – сказал Гэбриэл и добавил: – Последнее слово я беру в кавычки. – Что-то говорит мне, – улыбнулся я, – что, если бы мой отец вдруг оказался здесь, у вас нашлось бы о чем потолковать. Мои же познания в ботанике, увы, рудиментарны. – Я спрыгнул с пня. – Итак, Гэйб, как же, по-твоему, они глазеют? Никаких признаков органов зрения я у них не замечаю.

– По-моему, это не оптическое зрение.

– Не оптическое?! Не понял. Насколько…

– Подожди… – остановил он меня. – Далеко не все животные пользуются оптическим зрением. И кроме того, как ты помнишь, я употребил слово “видят” в кавычках. – Он немного помолчал. – Возьми, к примеру, дельфинов. У них есть глаза, но, охотясь на рыбу, они больше полагаются на звук.

– Ты говоришь о каком-то естественном эхолоте?

– Да. Но их прибор намного тоньше и точнее тех грубых электронных аппаратов, которыми владеем мы. Дельфин издает щелкающие звуки с частотой примерно три сотни в секунду. Этот звук отражается от рыбы, и эхо, попадая на нижнюю челюсть дельфина, проникает в его среднее ухо, а оттуда – в часть мозга, ответственную за преобразование звуков. Однако самое замечательное в этом во всем то, что дельфин не слышит звуки. Он их “видит”. И мы знаем, что “видит” он трехмерное изображение рыбы, за которой охотится. А поскольку звук способен проникать сквозь мягкие ткани, дельфин “видит” не только внешний, с позволения сказать, облик рыбы, но и то, что внутри, – скелет и наиболее плотные органы.

– Брось, Гэбриэл! По-твоему, триффиды “видят” эхо издаваемых ими звуков?

– Уверен. Полагаю, они улавливают эхо чашечками или, вернее, раструбами на верхушках стеблей. Только посмотри, они обладают совершенной для антенны формой. Припомни блюдца радаров. А этих, – он кивнул в сторону вездеходов, – отделяет от нас бронированная преграда, и они нас “не видят”. Но если мы уберем “Джамбо”, триффиды “увидят” не только нас, но и то, что мы ели на ужин.

– Если ты прав, это весьма печально. Иметь противником растение, которое способно ходить и убивать, уже достаточно скверно. Но если оно при этом еще и видит в темноте…– Я пожал плечами. – Похоже, баланс сил снова сместился в их сторону.

– Согласен, – кивнул Гэбриэл, и по его глазам я понял, что он серьезно обеспокоен. – Но я все время задаю себе один и тот же вопрос: чем они удивят нас в следующий раз ? Если триффиды и готовили для нас сюрпризы, то до поры до времени хранили их в тайне. Между тем число триффидов, толпящихся вокруг стены из вездеходов, постоянно возрастало. Большую часть времени они лишь слегка покачивались и постукивали отростками, старательно исследуя, если верить гипотезе Гэбриэла, как нас, так и окружающий их мир. Мы старались не подходить близко к машинам, чтобы случайно не попасть под удар. Других забот, кроме как беречься от триффидов, у нас не было. Мы разговаривали, поглощали сухие пайки, а время от времени, оставляя безопасный лагерь, отправлялись пополнять запасы дров. По этому случаю те, кто уходил, влезали в плотные костюмы вроде скафандров, а на голову напяливали прозрачные пластиковые шлемы цилиндрической формы. Сэм Даймс первые два дня ходил отрешенный, погруженный в свои мысли. Его постоянно терзали сомнения, и говорить он стал крайне неуверенно. Но на третий день Сэм снова стал самим собой – таким, каким все его привыкли видеть. Хотя неуверенная манера речи пока еще сохранялась. Все эти “ум…”, “ам…” и “хм-м…” слышались даже чаще, чем раньше. Но когда вам казалось, что он вот-вот умолкнет, дар речи к нему возвращался, и слова начинали сыпаться одно за другим без всяких пауз. Присущая ему жизненная энергия постепенно возвращалась. Когда Сэм оживлялся, он начинал расхаживать взад– вперед, постоянно жестикулируя. И тогда слова срывались с его языка, как у прирожденного оратора. Один вездеход он отправил для тайного наблюдения за нашей бывшей базой. Экипажу было приказано вернуться сразу, как только мародеры Торренса уйдут из лагеря. На третий день у нас появились, если можно так выразиться, гости. Вначале мы увидели трех шагающих по равнине мужчин. Ритм их движения говорил о том, что эти люди привычны к долгим переходам. “Лесовики”, опасаясь нападения, приготовились к бою, но таинственные путники предпочитали держаться подальше от нашей линии обороны. Я сумел рассмотреть, что группа состоит из двух молодых людей и одного старика. Длинные волосы были связаны на затылке в хвост и ниспадали на спины. Одежда была сшита из яркой ткани, на спинах – набитые под завязку вещевые мешки. В мешках, как мне казалось, должны были находиться шкурки пушных зверей. На плечах у каждого с одной стороны висел лук, с другой – колчан со стрелами. И эти люди (такие сцены мне уже приходилось наблюдать) шагали между триффидами так, словно это были не растения-убийцы, а обыкновенные яблони. Охотники-алгонкины задержались на несколько мгновений, чтобы проверить, не представляем ли мы для них опасности. Видимо, решив, что мы не станем творить никаких безобразий, они продолжили путь, даже не оглянувшись. Все трое легко и привычно шагали сквозь заросли триффидов. Триффиды знали об их присутствии – я видел, что чашечки на их верхушках обратились раструбом в сторону индейцев, – однако не делали никаких попыток нанести удар. Сэм Даймс внимательно смотрел вслед уходящим индейцам, а затем, повернувшись ко мне, сказал: