Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Шонджир
Потом он ушел к себе, и сел со своим дусом, и заплакал, как не мог плакать Кел.
– Почему мы должны печалиться? – спросила Мелеин, когда вечером того же дня они вновь встретились на первом за много дней и последнем перед посадкой ужине. – Мы всегда знали, что мы последние. Пока мы считали по-другому, мы были гораздо счастливее, но правда, тем не менее, оставалась неизменной. Мы должны радоваться. Мы вернулись домой. Мы увидели то, что было нашим началом, и это достойное завершение пути.
Этого землянин не мог постичь. Он лишь замотал головой, словно от боли, и опечаленный дус потянулся к нему носом.
Но Ньюн во всем согласился с Мелеин: она была права. Они видели и худшее, чем то, что лежало перед ними: была Кесрит, были земляне и регулы.
– Не печалься за нас, – сказал Ньюн Дункану, тронув его за рукав. – Мы пришли туда, где хотели быть.
– Я, пожалуй, вернусь в рубку, – сказал Дункан и резко поднялся, закрыл лицо вуалью и оставил их, не спросив разрешения и не оглянувшись. Его дус двинулся следом, излучая страдание.
– Он ничего не сможет там сделать, – пробормотала Мелеин, пожав плечами. – Но это успокоит его.
– Дункан, – сказал Ньюн, – не оставит нас. Он чувствует себя виноватым.
– За нас?
Ньюн пожал плечами, сжал губы, посмотрел в сторону.
Мелеин протянула руку и коснулась его лица, привлекая внимание кел'ена, печально глядя на него.
– Я знала, что это может занять немало времени. Было больше восьмидесяти Мраков, Ньюн, и в каждом сменилось не одно поколение; и было свыше восьмидесяти Промежуточных эпох, и большинство из них длились свыше тысячелетия.
Он попробовал протестующе рассмеяться, качая головой – но смеха не получилось.
– Я могу представить расстояние, но не годы. Двадцать лет – долгий срок для кел'ена. Я не могу представить тысячелетие.
Наклонившись, она коснулась губами его лба.
– Ньюн, счет не имеет значения. Я тоже этого не понимаю.
Этой ночью, и следующей, Ньюн сидел рядом с ее креслом. Мелеин не просила его об этом. Просто он не хотел оставлять ее одну. И Дункан, приходя со своих одиноких вахт, чтобы поспать хотя бы несколько часов, устраивался вместе со своим дусом в углу – здесь же, а не в холле келов. Никто из них сейчас не хотел одиночества. Им было более чем достаточно пустынности Кутат.
На восьмой день Кутат надвинулась на них, заполнив весь экран в холле госпожи – воспаленная, сухая, изборожденная древними шрамами.
И Дункан вошел к госпоже, ворвался, словно ураган, и сорвал мэз и зейдх, открыв свое лицо: оно пылало.
– Жизнь! – выдохнул он. – Это показал детектор. Госпожа, Ньюн… ваша планета не мертва!
На мгновение все замерли.
И внезапно Мелеин, хлопнув в ладони, сложила их вместе и возблагодарила богов; и лишь тогда Ньюн позволил себе вздохнуть с надеждой.
Следом за Дунканом Мелеин прошла в рубку; позади них – Ньюн и шумно дышащие от возбуждения дусы. Мелеин уселась на подлокотник кресла, и Ньюн склонился рядом, а Дункан тем временем пытался объяснить им результаты своих поисков, показывая диаграммы, и экраны, и бегущие по ним потоки данных, означавших жизнь.
Присутствие машин, и невероятно слабые сигналы присутствия живой материи.
– Отсюда, из космоса, это похоже на Кесрит, – тихо сказал Дункан, заставив Ньюна похолодеть, ибо прежняя госпожа слишком часто называла Кесрит кузницей, что готовит Народ… к тому, что их ждет. – Дусы, – продолжал Дункан, – скорее всего будут чувствовать себя здесь достаточно хорошо.
– Одна луна, – читал Ньюн показания экрана, с тоской вспоминая две, свершавшие свой путь по небесам Кесрит; вспоминая холмы планеты и знакомые места, где он охотился до прихода землян.
У планеты их предков были свои секреты, свои блага и красоты, и свои опасности.
И сюда придут земляне… довольно скоро.
– Дункан, – сказала Мелеин, – мы садимся.
17
Кутат.
Дункан вдохнул ворвавшийся в люк воздух – первый вздох на поверхности планеты – холодный и разреженный, со слабыми запахами. Стэн посмотрел в люк на красные и янтарные пески, на далекий гребень обступивших их гор, на сияющее в небе угрюмое уродливое солнце.
И не спустился вниз. Первыми на свою родную землю должны ступить мри. Оставаясь в корабле, он наблюдал, как они спускаются по трапу: Мелеин впереди, Ньюн – за ней… дети, вернувшиеся к старухе-матери. Они оглядывались вокруг; глаза их, конечно же, видели совсем иначе, чем его; они чувствовали нечто знакомое в ласковых объятиях тяготения Кутат, аромате ее воздуха… нечто, взывавшее к их крови и чувствам, и говорящее: «это дом».
Жаль, если это не так, если путь Народа на самом деле оказался слишком долгим и Народ потерял все, ради чего уходил. Стэн так не думал; он видел, какими глазами Ньюн смотрел лежащий вне корабля мир.
Дункан чувствовал, как его собственное горло сжимается, как дрожат от напряжения и ужасного холода планеты его мышцы. Разберись Стэн в своих чувствах, он понял бы, что то было ощущение утраты… и он не знал, почему. Он летел сюда ради них, привел их домой, и посадка прошла благополучно, и все же печаль охватывала его.
Но служба Народу была не единственным, что он сделал.
На краю системы пульсировал маяк, веха, которую будут использовать прибывающие корабли; а на Кутат таким маяком стал сам корабль. Его пульс был тихим, но он был… и будет, пока на корабле есть энергия – гораздо дольше, чем смогут прожить они сами.
«Дружба, дружба», – кричал небесам их корабль, и корабли землян наверняка узнают этот или другой сигнал.
Стэн не сказал об этом Ньюну или Мелеин. Любой жест по отношению к ци'мри, – подумал он, – они не одобрят, и поэтому не спросил их разрешения.
Он увидел, как дусы, сопя и шумно втягивая воздух, косолапя, спускаются по трапу; как перекатываются на их лоснящихся от долгой сытой жизни на корабле боках складки жира, как блестит под тусклым солнцем мех. Ступив на песок, они покатились по нему, наслаждаясь этим; потом поднялись, стряхивая облака красной пыли с бархатных шкур. Большой, встав на задние лапы, начал спускаться, игриво выдувая облако пыли на мри, и Ньюн отругал его.
После этого звери выбрали собственный путь, петляя, исследуя новый мир. Теперь можно было быть спокойными – они не позволят никому захватить мри врасплох. Неподалеку от корабля виднелась нетронутая струями корабельных двигателей рощица похожих на трубки голубовато-зеленых деревьев. Дусы уничтожили ее, с видимым удовольствием жуя растения. Их желудки благополучно усваивали все, даже многие яды, поэтому причин для беспокойства не было.
Там, где есть деревья, есть вода – пускай даже ее немного. Дункан с довольным видом с гордостью смотрел на редкую растительность, ибо он отыскал для мри место, где даже на этой, на первый взгляд бесплодной, планете существовала жизнь, посадил корабль там, где была вода.
И, кроме того, неподалеку от источника энергии, который обнаружил детектор.
Их присутствие не вызвало ничего – ни во время посадки, ни сейчас. Приборы корабля по-прежнему изучали небеса, готовые в любой момент поднять тревогу и защитить людей, но небеса оставались чистыми… и царившая вокруг тишина была одновременно желанной и нежеланной.
Он ощутил сказочный бальзам удовольствия дусов, и наконец решился.
Неуверенно Стэн спустился по трапу, изучая окружающее, и неслышно приблизился к мри, надеясь, что те не обидятся на его присутствие – он достаточно знал Ньюна, чтобы допускать подобное поведение по отношению к ци'мри.
– Госпожа… – Дункан услышал, как Ньюн негромко позвал ее; и Мелеин обернулась, и увидела Стэна, и протянула ему руку. Они обнялись, словно были братьями, и Дункану захотелось заплакать, что не мог себе позволить кел'ен. На миг опустив голову, Стэн почувствовал исходящую от них теплоту. Сильный ветер трепал их мантии. Дункан сжал мри в объятиях, ощущая хрупкость Мелеин и жилистость Ньюна; они были чуждыми, теплыми, словно звери, и наслаждались прохладой, которая заставляла его дрожать.
Дусы удалялись все дальше и дальше, издавая свои охотничьи стоны, которые могли напугать любого, кто их услышит.
И оглядываясь вокруг, люди не видели за чуждым силуэтом корабля ничего, кроме земли и неба: с одной стороны простиралась бесконечная равнина, и где-то за ней, в невообразимой дали, высились горы, чьи вершины были сглажены временем и ветром; с другой – земля утопала в абрикосовом мареве, скрывавшем отвесный обрыв, что бросался в глаза, выводя из равновесия… не было даже крохотной долины, лишь край мира, простиравшийся до горизонта, где сливался с небом; и над всем этим багровые утесы простирали ввысь свои руки – алые вблизи, они таяли в зыбкой глубине неба за далеким горизонтом.
Дункан выдохнул фразу на своем запрещенном языке, но мри, казалось, не заметили этого. Еще в воздухе, увидев расселину, он, не раздумывая, посадил корабль рядом с ней, ибо это показалось ему лучшим местом – кроме того, решив садиться на высокогорье, Стэн подумал, что спускаться легче, чем карабкаться наверх – тем не менее они сели далеко от края. С высоты все это выглядело достаточно опасно; теперь же, когда им показалось, что перспектива разбиться насмерть заметно уменьшилась, перед ними распахнулись величайшие пропасти, чье дно терялось в зыбкой дымке, в террасах, обрывах и выступах, в которые ветры превратили скалы… и блестящие вдалеке абрикосово-серебряным – возможно, озеро, – и похожее на высохшую руку море.
