Эрик Рассел - Зловещий барьер
– Ладно, – сдался он, – вижу, мне опять дали отставку. За последние дни я к этому уже привык. – Давайте поговорим на другую тему. Что вы узнали?
Она отложила ручку.
– Я ждала, пока вы придете в себя. Ведь я уже несколько часов хочу вас видеть.
– Ей-богу? – он радостно вскочил с места.
– Не обольщайтесь, – она жестом велела ему сесть. – Все очень серьезно.
– Господи, а со мной-то разве все не серьезно? – изрек он в пространство.
– Ко мне на чай заходил профессор Фармилоу.
– Что же вы такого в нем нашли, чего недостает мне?
Умение себя вести, – отрезала она.
Он поморщился, но промолчал.
– Кстати, очень милый старик. Вы его знаете?
– Так, немного, а теперь и вовсе знать не желаю, – он изобразил на лице ревность и презрение. – Тихий вечерок с седеньким козликом? Кажется, он чем-то занимается у Фордэма – тропическими бабочками или еще какой-то ерундой.
– Между прочим, он мой крестный отец. – Она произнесла эти слова с таким выражением, как будто они объясняли все. – Он физик.
– Билл, – подсказал он.
Она не обратила внимания.
– Думаю, что он…
– Билл, – не сдавался он.
– Ну хорошо, хорошо, – нетерпеливо отмахнулась она, – Билл, если для вас это так важно. – Девушка старалась сохранить непроницаемое выражение, но Грэхем уловил на ее лице тень улыбки и получил немалое удовольствие. – Мне кажется, Билл, он что-то задумал. Я боюсь за него. Ведь едва человек успеет что-то задумать, как сразу гибнет.
– Вовсе не обязательно. Просто мы не знаем, сколько людей, месяцами вынашивающих какие-то идеи, до сих пор живы-здоровы. А потом, я пока еще тоже жив.
– Вы живы, потому что одержимы одной-единственной идеей, – ядовито заметила она, проворно убирая ноги под стол.
– Как вы можете говорить такое? – он изобразил негодование.
– Боже правый, дадите вы мне наконец рассказать то, ради чего я вас так ждала?
– 0'кей. – Он насмешливо улыбнулся. – Так почему вы считаете, что старик Фармилоу носится с какой-то идеей?
– Мы говорили о витонах. Я попросила его объяснить, почему так трудно найти против них оружие.
– Ну, а он что?
– Он сказал, что мы еще не научились так же уверенно обращаться с силами, как с веществами, что мы сделали большой шаг, обнаружив витонов, но этого еще не достаточно, чтобы с ними покончить. – Говоря, девушка не спускала с Грэхема своих прекрасных глаз, следя за его реакцией. – Он сказал, что мы можем бомбардировать витонов всевозможными энергетическими пучками, но если ничего так и не случится, мы не сумеем выяснить, почему. Мы даже не можем поймать витона, чтобы узнать, отражает он энергию или же поглощает, а потом снова излучает. Мы не можем его изловить и разобраться, как он устроен.
– Мы знаем, что некоторые виды энергии они действительно поглощают, – вставил Грэхем. – Они поглощают нервные токи, жадно пьют их, как лошади, стосковавшиеся по воде. Еще они поглощают импульсы – радары этих тварей не улавливают. Что же касается загадки их строения, тут старик Фармилоу прав. Мы об этом понятия не имеем и даже не знаем, с какой стороны подступиться. Вот в чем вся загвоздка.
– Профессор Фармилоу сказал: лично он считает, что шары обладают каким-то электродинамическим полем и умеют его произвольно изменять, обволакивая себя разными видами энергии и поглощая только те, которые нужны им для питания. – Она передернулась от отвращения. – Вроде тех нервных токов, о которых вы сказали.
– И никакой аппарат, имеющийся в нашем распоряжении, не может их воспроизвести, – пожаловался Грэхем. – А то мы бы пичкали их, пока они не лопнут!
На лице девушки снова мелькнула улыбка.
– Я сказала профессору: «Вот бы взять волшебную ложку и взбить их, чтобы получился голубой пудинг!» – Ее тонкие пальцы сомкнулись вокруг воображаемой ложки, которой она энергично покрутила в воздухе. – Странно, но моя шутка почему-то привлекла его внимание. Он стал мне подражать, все вертел-и вертел пальцем, как будто играл в какую-то новую игру. Ведь я просто дурачилась, – но зачем было ему дурачиться вместе со мной? Он знает об энергии куда больше, чем я могу себе представить.
– Да, непонятно. А вы не думаете, что он просто впал в детство?
– Нет и еще раз нет!
– Тогда сдаюсь, – Грэхем поднял руки.
– Он даже не намекнул, что у него на уме, – продолжала она, – но вид у него был какой-то ошеломленный, и он вскоре откланялся. Когда профессор так же задумчиво направился к выходу, он сказал, что постарается достать мне такую ложку. Я уверена: он что-то задумал. Это были не просто пустые слова, он действительно что-то задумал! – Ее плавно изогнутые брови вопросительно приподнялиск – Только вот что?
– Чушь собачья, – решил Грэхем. И тоже поболтал в воздухе невидимой ложкой. – Такая же чушь, как и все в этом безумном деле. Должно быть, профессор Фармилоу свихнулся от слишком большой учености. Он отправилсл домой изобретать проволочную мутовку для сбивания яиц и кончит свои дни, забавляясь с ней в клинике Фосетта. Там, у Фосетта, таких, как он, не одна дюжина.
– Если бы вы знали профессора так же хорошо, как я, вы бы воздержались от подобных замечаний, – резко ответила она. – Уж он-то никогда не теряет голову. Я бы на вашем месте сходила к нему. Может быть, у него есть для вас что-то стоящее. – Она подалась вперед. – Или вы, как всегда, прибудете слишком поздно?
– Ну ладно, ладно, – поморщился Грэхем. – Лежачего не бьют. Я прямо сейчас отправляюсь к нему.
– Вот и молодец, – похвалила девушка – Она смотрела, как он встает и берется за шляпу, и выражение ее глаз менялось. – Может быть, пока вы еще не ушли, вы все-таки расскажете мне, что вас тревожит?
– Тревожит? – он медленно обернулся. – Вот смехота! Ха-ха-ха! Нет, вы только вообразите: меня – тревожит!
– Не пытайтесь меня провести. Вся эта болтовня о свиданиях меня нисколько не обманула. Вы только вошли, а я сразу увидела: вас что-то беспокоит. У вас был такой вид, как будто вы готовы кого-то убить. – Она сжала руки. – Что случилось, Билл? Что-то новое, еще страшнее?
– Проклятье! – Он на миг задумался, потом сдался. – Думаю, что вам тоже можно сказать. Все равно рано или поздно вы узнаете.
– 0 чем?
– Похоже, что они перестали убивать. Теперь они хватают людей живьем и утаскивают Бог весть куда. – Он повертел в руках шляпу. – Неизвестно, почему они их хватают и зачем. Можно только догадываться, а догадки невеселые…
Девушка побледнела.
– Вот вам и последний вариант старой как мир шутки, – зло добавил Грэхем, – судьба, которая еще похуже смерти! – Он надел шляпу. – Так что, ради Бога, берегите себя и старайтесь держаться от них подальше. Ну, а от свиданий не отказывайтесь, даже если вздумаете взлететь на небо, договорились?
– Я не назначала никаких свиданий.
– Пока. Но когда-нибудь назначите. Когда кончится вся эта заваруха, вам не удастся так легко от меня отделаться. – Он ухмыльнулся. – Тогда времени у меня будет вагон, и я целиком посвящу его вам!
Он закрыл дверь, унося в памяти тень ее улыбки. Выскальзывая из ворот на окутанную мраком дорогу, стелющуюся под угольно-черным небом, он знал, что она все еще улыбается, припоминая его последние слова. Но долго думать о ее улыбке ему не удалось.
Вдали, из затаившихся в черноте облаков посыпались сверкающие голубые капли – дождь из поднебесного ада. Чуть позже дьявольские шары стали роем подниматься ввысь. Грэхем был слишком далеко, чтобы видеть детали, но чувствовалось, что захватчики поднимаются не налегке.
Перед его мысленным взором предстали безжизненные человеческие тела, повисшие в объятиях омерзительных тварей, вздымающих свои жертвы в небеса. А под ними, на земле, десять тысяч пушек нацелены в нависшее небо, тысяча чутких раструбов застыла в ожидании нашествия другого врага, врага, который по крайней мере сотворен из плоти и крови. Болото обмеривают в поисках лягушек, несмотря на то, что лягушки бьются между собой не на жизнь, а на смерть. Теперь наша жизнь зависит от лягушек.
«Как должны воспринимать эти повальные похищения те, кто еще не прошел обработку по формуле Бьернсена? – подумалось ему. – Наверняка столь устрашающее проявление высших сил только под тверждает старые как мир, пугающие суеверия. Такое случалось и раньше. Взять историю или старинные предания – там люди только и делают, что внезапно сходят с ума, летают по воздуху и возносятся в таинственную синеву бездонного неба».
Тут его мысли переключились на старика-ученого, который поспешил домой, захваченный странной идеей. «Ставлю доллар против цента, Билл Грэхем, – сказал он себе, – что Фармилоу свихнулся, смотался либо скончался».
Усмехнувшись своей мрачной шутке, он свернул на Дрекслер авеню и стал осторожно пробираться по обочине, стараясь держаться в самой глубокой тени. Его резиновые подошвы бесшумно ступали по земле, блестящие, серые, как агаты, глаза бдительно всматривались в ночное небо, стараясь не пропустить возможную засаду. А глубоко внизу, прямо нод его осторожно крадущимися ногами, зубья из берилпиевой стали все так же неотступно глодали подземную руду и невидимые валуны.
