Стивен Кинг - Двери Между Мирами
– Идти? – В первый раз на лице Эдди появилась слабая тень понимания, тут же сменившаяся испугом. – Никуда я не пойду. А особенно – туда, в то место, где эти здоровенные крабы, или как их там, съели Джека.
Кто-то колотил в дверь, кричал, требовал, чтобы открыли.
– Ты хочешь остаться здесь и объяснять, откуда взялись все эти трупы? – спросил стрелок.
– Мне все равно, – ответил Эдди. – Без Генри это не важно. И ничего не важно.
– Для тебя, невольник, может быть, и не важно, – сказал Роланд, – но это дело касается других.
– Не смей меня так называть! – вскрикнул Эдди.
– Я буду тебя так называть до тех пор, пока ты не покажешь мне, что можешь выйти из камеры, в которой сидишь! – прокричал в ответ Роланд. Кричать ему было больно, но он все равно орал. – Выкинь этот гнилой кусок мяса и кончай нюнить!
Эдди смотрел на него широко раскрытыми, испуганными глазами. Щеки у него были мокры от слез.
– ЭТО ВАШ ПОСЛЕДНИЙ ШАНС, – сказал снаружи голос, усиленный мегафоном. Эдди звук этого голоса показался призрачным, как голос ярмарочного зазывалы. – ПРИБЫЛА СПЕЦИАЛЬНАЯ ГРУППА ПО БОРЬБЕ С ТЕРРОРИСТАМИ – ПОВТОРЯЮ: ПРИБЫЛА СПЕЦИАЛЬНАЯ ГРУППА ПО БОРЬБЕ С ТЕРРОРИСТАМИ!
– Что там есть для меня, за этой дверью? – спокойно спросил стрелка Эдди. – Давай, говори. Если ты сумеешь мне сказать, может, я и пойду. Но если ты соврешь, я замечу.
– Вероятно, смерть, – ответил стрелок. – Но прежде, чем это случится, скучно тебе, я думаю, не будет. Я хочу, чтобы ты присоединился к моему поиску. Конечно, все это, скорее всего, закончится смертью – смертью для нас четверых в незнакомом месте. Но если бы мы все-таки пробились… – У него заблестели глаза. – Если мы пробьемся, Эдди, ты увидишь нечто такое, что превзойдет все, что мерещилось тебе во всех твоих грезах.
– Какое нечто?
– Темную Башню.
– Где эта Башня?
– Далеко от того берега, где ты меня нашел. Насколько далеко, я не знаю.
– Что это за Башня?
– Этого я тоже не знаю; знаю только, что она может быть чем-то вроде… вроде болта. Центральная чека, которая не дает развалиться всему существующему. Всему существующему, всему времени и всем мерам.
– Ты сказал – четверо. А кто такие остальные двое?
– Они неведомы мне, ибо их еще предстоит вытащить.
– Как ты вытащил меня. Или как ты хотел бы меня вытащить.
– Да.
Снаружи послышался кашляющий взрыв, похожий на выстрел из миномета. Стекло витрины «Падающей Башни» взрывом вдавило внутрь бара. Бар начал наполняться удушливыми облаками слезоточивого газа.
– Ну? – спросил Роланд. Он мог бы схватить Эдди, этим их соприкосновением заставив дверь появиться, втолкнуть в нее Эдди и протолкнуться сам. Но он только что видел, как Эдди ради него рисковал жизнью; видел, как этот истерзанный наркоманией человек вел себя с достоинством прирожденного стрелка, невзирая на свою пагубную привычку и на то, что ему пришлось драться нагишом, в чем мать родила, и поэтому Роланд хотел, чтобы Эдди решил сам.
– Поиски, приключения, Башни, миры, которые надо завоевать, – сказал Эдди, с трудом улыбнувшись. Новые снаряды со слезоточивым газом влетели в окна и с шипением разорвались на полу, но ни тот, ни другой не обернулись. Первые едкие струйки газа уже начали просачиваться в кабинет Балазара. – Звучит даже лучше, чем в тех книжках Эдгара Райса Берроуза про Марс, что Генри мне иногда читал, когда мы были маленькие. Ты только одно пропустил.
– Что я пропустил?
– Прекрасных дев с обнаженной грудью.
Стрелок улыбнулся.
– По дороге к Темной Башне, – сказал он, – может встретиться все, что угодно.
Тело Эдди сотряс новый приступ дрожи. Он поднял голову Генри, поцеловал одну холодную, пепельно-серую щеку и бережно отложил окровавленную реликвию в сторону. Он встал с пола.
– Ладно, – сказал он. – Все равно у меня на сегодняшний вечер ничего не намечалось.
– Вот, возьми, – сказал Роланд и сунул ему в руки одежду. – Надень хотя бы башмаки. Ты себе ноги порезал.
Снаружи, на тротуаре, два мента в плексигласовых масках и бронежилетах ломали парадную дверь «Падающей Башни», в туалете Эдди – в подштанниках, в кроссовках «Адидас», а больше ни в чем, – по одной передавал Роланду пробные упаковки кефлекса, а Роланд рассовывал их по карманам джинсов Эдди. Когда все они были надежно размещены, Роланд опять правой рукой обнял Эдди за шею, а Эдди опять крепко взял Роланда за кисть левой руки. И дверь – прямоугольник тьмы – внезапно оказалась на месте. Эдди чувствовал, как ветер из того, другого мира отбрасывает у него со лба пропотевшие волосы. Он слышал, как о каменистый берег плещут волны. Он ощущал резкий запах кислой морской соли. И несмотря ни на что, несмотря на всю его боль, все его горе, ему вдруг захотелось увидеть эту Башню, о которой говорил Роланд. Ему очень сильно захотелось ее увидеть. А раз Генри умер, что у него осталось здесь, в этом мире? Родители у них умерли, а постоянной девушки у Эдди не было уже три года, с тех пор, как он заторчал на всю катушку – была только непрерывная череда давалок, ширялок, нюхалок. Ни одной порядочной. К ебаной матери такие дела.
Они шагнули в дверь, и Эдди даже шел чуть-чуть впереди.
На той стороне его вдруг опять начало трясти, ломать, мышцы мучительно сводило. Это были первые симптомы тяжелой героиновой абстиненции. И с ними у него появились первые испуганные мысли о том, во что он влип.
– Постой! – закричал он. – Мне нужно на минуточку вернуться! У него в столе! У него в столе в соседней комнате! Наркота! Если они держали Генри под кайфом, значит, должно быть ширево! Героин! Он мне нужен! Я без него не могу!
Он умоляюще смотрел на Роланда, но у стрелка было каменное лицо.
– Эта часть твоей жизни кончилась, Эдди, – сказал он и протянул вперед левую руку.
– Нет! – завопил Эдди, вцепляясь в него. – Нет, ты не понял, чувак, я без него не могу! НЕ МОГУ!
С тем же успехом он мог бы вцепиться в камень.
Стрелок захлопнул дверь.
Она глухо стукнула – этот звук означал абсолютную безвозвратность – и упала назад, на песок. От ее краев поднялось немного пыли. Позади двери ничего не было, и теперь на ней не было никакой надписи. Данный проход между двумя мирами закрылся навсегда.
– Нет! – взвизгнул Эдди, и чайки в ответ ему загалдели, словно с издевкой и презрением; чудовища стали задавать ему вопросы, быть может, намекая, что он сможет расслышать их получше, если подойдет поближе, а Эдди, плача и трясясь, повалился на бок и забился в судорогах.
– Твоя нужда пройдет, – сказал стрелок и ухитрился достать из кармана джинсов Эдди, которые были так похожи на его собственные, одну из пробных упаковок. Опять он сумел прочесть некоторые буквы, но не все. Было написано что-то вроде «Чийфлет».
Чийфлет.
Лекарство из другого мира.
– Либо убьет, либо исцелит, – пробормотал Роланд и всухую проглотил две капсулы. Потом он принял три оставшиеся таблетки астина и лег рядом с Эдди и, как сумел, обхватил его руками, и через некоторое время – трудное время – они оба заснули.
6. КАРТЫ ТАСУЮТСЯ
Карты тасуются
После этой ночи время для Роланда то и дело прерывалось, вообще не было реальным временем. Он помнил только ряд отдельных картин, моментов, разговоров вне контекста; картины мелькали и пролетали мимо, подобно одноглазым тузам, и тройкам, и девяткам, и Проклятой Черной Суке – Даме Пауков, когда колоду быстро-быстро тасует шулер.
После он спросил у Эдди, сколько это длилось, но Эдди тоже не знал. Время разрушилось для них обоих. В аду не бывает времени, а каждый из них находился тогда в своем личном аду: Роланд – в аду лихорадки и инфекции, Эдди – в аду ломки.
– Меньше недели, – сказал Эдди. – Это – единственное, что я знаю точно.
– Откуда ты это знаешь?
– Лекарства для тебя у меня было как раз на неделю. После этого тебе пришлось бы самому сделать одно из двух.
– Выздороветь или умереть?
– Верно.
Карты тасуются
Сумерки сгущаются, и в это время раздается выстрел, сухой треск, слышный сквозь неизбежный и неотвратимый шум бурунов, умирающих на пустынном берегу: «БА-БАХ!». Стрелок ощущает запах пороха. «Что-то случилось, – беспомощно думает стрелок и хватается за револьверы, которых нет на месте. – Ох, нет, это – конец, это…»
Но больше выстрелов не слышно, и что-то начинает
Карты тасуются
вкусно пахнуть в темноте. Спустя столько времени, долгого, темного, иссушающего, что-то варится. Дело не только в запахе. Он слышит потрескивание веток, видит слабое оранжевое мерцание костра. Время от времени ветерок с моря доносит до него ароматный дым и другой запах, тот, от которого у него слюнки текут. «Еда, – думает он. – Боже мой, неужели я хочу есть? Если я хочу есть, то, может, я выздоровею».
Он пытается позвать: «Эдди», – но голос у него совсем пропал. У него болит горло, так сильно болит. «Надо было и астин захватить», – думает он – и пытается засмеяться: все снадобья для него, и ничего для Эдди.
